Страница 5 из 131
Выдержав небольшую паузу, он продолжил свои рассуждения:
— Согласно теологии лиффан, вся знать делегирована на планету Матерью, чтобы быть Отцами в той или иной степени. Для любого жителя, кроме тех, кто выше по рангу, обидеть кого-то из них означает великий грех, и наказанием служит казнь — что-то такое, что они называют «Проклятьем Матери». Убить вельможу — значит совершить святотатство, и у них для таких случаев даже придумана специальная казнь. Они называют ее «Долгой Смертью», поскольку казнь длится целый месяц. И вот этот парень убивает не одного, а сразу двоих из них, причем высокопоставленных вельмож, борода которых достигает их священных пуговиц на пузе. И Джон при этом был еще одним свидетелем.
— Это правильно, — вставил свое слово Джеллфт. — Убийство вельможи является святотатством. Саарлип скорее удавится и избавится этим от дальнейших неприятностей, чем откажется от дружбы с лейтенантом Харленом.
Как подтверждение этому, Объятия Матери (дивизион Гвардейцев) в полном составе, а это — двести хорошо вооруженных лиффан, как раз в это самое время маршировал по улицам города. Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, Первый Сын и Наследник Сполна Гар-Тчорниена Хиирлта, Великого Князя Лиффа, потомственного патрона Гильдии Текстильщиков, не говоря уже о еще нескольких не менее впечатляющих титулах, шагал впереди колонны. За ним следовал глашатай из Гильдии Глашатаев, который на углу каждой улицы объявлял:
«Все лиффане должны слушать это внимательно! Все лиффане должны слушать это внимательно! Сокровенным Именем Матери! Объявляется ненависть Матери в отношении двух неизвестных низменного происхождения, которые прошлой ночью предательски убили трусливыми методами благородных сынов двух наиболее благородных семей.
Налагается епитимья на срок в шесть дней.
Да не будут проданы в эти дни в пределах города Лиффдарга ни мясо, ни вино, ни пиво. Да не будет звучать музыка, и да не будет смеха. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.
Да вознесет каждый житель Лиффдарга скорбные молитвы в Храме каждый день с восходом и заходом Материнского Глаза. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.
Да будут закрыты городские ворота все эти шесть дней. Да не войдет никто в город и не выйдет из него до тех пор, пока епитимья не будет завершена. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.
Все лиффане должны слушать это внимательно! Сокровенным именем Матери! Проклятье Матери да падет тяжкою карою на головы богохульных убийц, и да свершится над ними Долгая Смерть, и да не будет для них нигде прибежища.
Слушайте все! Сокровенным именем Матери! Кто бы ни доставил этих людей, одного или обоих, в Объятия Матери, будет возведен во дворянство и станет богатым, а тот, кто укроет их от Объятий Матери, разделит вместе с ними их участь. Объявление сделано. Сокровенным Именем Матери!»
После каждого объявления дивизион следовал дальше. И все это время Тчорнио, которого в дворянских кругах уже успели прозвать «Выживший», подозрительно всматривался в толпы лиффан, чтобы победно выкрикнуть в тот самый момент, как только ему удастся опознать хотя бы одного из двух своих вчерашних врагов.
— Тогда хорошо, — заключил Смит, — будем считать, что этот карманник — наш первый завербованный. Но вот в чем вопрос: есть ли необходимость посвящать его во все детали нашей операции?
Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Харда будут посвящать абсолютно во все дела подразделения «Л-2», причем настолько регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию информации.
— Он для нас не просто местный гид, — убеждал своих друзей Харлен. — Мы должны призвать его во Флот, включить в систему подчинения и сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него слышать, если не будет четко представлять конечную цель нашей операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!
Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули: «Какая?»
Вместо Джона ответил журналист:
— Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на военную службу!
А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К тому времени, когда Джон позвал его в кабинет, Хард успел съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит низвергнуть на его грешную голову Мать.
— Хард, сынок, — сказал Джон. — Нам нужно кое о чем поговорить с тобой.
Хард счастливо икнул, подскочил на ноги и поплелся вслед за своим другом с Терры.
Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла, сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот, был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена, когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и ему никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное бичевание.
— Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, — произнес голос в темноте. Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому. Хард сел.
— Хард Гар-Олнин Саарлип, — послышался другой голос, — правда ли, что ты убил прошлой ночью двух знатных подданных Лиффа? Отвечай — да или нет?
— Ну… как бы это сказать… — нервно заерзал Хард. — Я полагаю, что недоразумение, случившееся прошлой ночью, может рассматриваться именно в таком аспекте. Да. — Теперь, когда он сам четко сформулировал свою вину, он уже не ощущал себя так благодушно. У него вдруг появилось сильное желание оказаться где-нибудь в другом месте.
— Хард Гар-Олнин Саарлип, убийца благородных дворян, — послышался бас, более глубокий и страшный, чем второе пришествие; очевидно, это был голос доктора. — Не забыл ли ты случайно, что я, Тарн Гар-Террэн Джеллфт, являюсь посвященным в духовный сан Герцога Лиффа?
Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.
— Клянусь вам, Ваша Милость, — взмолился он, — то сущею ошибкой было все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне поверьте, что я считал, что защищаю… — его пересыпанная анапестовыми ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в то же время его бил озноб; он с ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и поволокут в Объятия Матери.
Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой пошлой вещи, как истерика.