Пока не пробил час

Ирина Глебова

Пока не пробил час…

1

Свора гончих псов неслась по его следу. Беглец мчался так, как никогда до сих пор в своей жизни. От настоящего животного страха у него обострились все чувства. В быстро густеющих сумерках он, например, видел так же ясно, как днем. Мчась через лес, он различал каждый куст, кочку и овражек. И вдруг в какой-то момент понял: собаки уже не лают. Возможно, давно.

Он остановился. Ноги сразу же подкосились, ослабли, дыхание захлебнулось хриплым, свистящим кашлем. Тело словно говорило: «Все, мои силы кончились! Больше не смогу сделать ни шагу!» Но все другие чувства, подвластные разуму, оставались в напряжении. Он чутко ловил лесные звуки, плеск недалекой реки, порывы ветра в высоких кронах. И знал: если надо, тело вновь подчинится, вновь помчит его от погони… Но нет, похоже, опасность и правда миновала. Он с радостью подумал, что обманул, обогнал собак. Да, он молод, силен, умен… Впрочем, собаки могли и сами бросить преследование, вернуться – ведь уже наступает ночь, а они не приспособлены к ночной охоте.

Молодой человек не позволил себе отдыхать долго: отдышался и пошел дальше – осторожно, через лес. Как же ему повезло, что на пути попалась неширокая лесная полоса вдоль реки! Ведь эти места – от города Сумы до Белополья – почти безлесные. Степь, буераки да небольшие рощи. Одну такую рощицу он пролетел с ходу в самом начале погони, выскочил на открытое место и понял: здесь-то его и настигнут псы! Но в густеющей мгле различил справа еще более темную густоту и припустил туда. Не ошибся – лес его спас…

Теперь, в сгущающейся темноте, когда опасность как будто миновала, беглец вдруг понял, что перестал видеть. Словно напала куриная слепота! Он шел почти на ощупь, вытянув руки и стараясь все время слышать шум речки справа.

«Хоть бы луна вышла наконец из-за туч», – подумал раздраженно, но тут же невольно улыбнулся. Когда бежал, спасаясь, благодарил бога за безлунное небо. Но теперь-то уже можно было бы! И, словно вняв его просьбе, луна, еще не полная, но яркая, вдруг осветила все вокруг. Молодой человек замер, дрожь прошла по его телу.

– Вот оно! – прошептал. – Материализация мысли!

Он обхватил руками ближайшее дерево и прижался щекой к шершавой коре. Несмотря на недавно пережитый страх, все еще живший в подсознании, на сильное утомление, беглец испытал настоящий экстаз. Он вдруг понял: именно страх и усталость привели его разум в то состояние, которого он не раз пытался добиться, – но не получалось. Освобождение астрального духа – вот что случилось с ним так внезапно, в таком неподходящем месте и времени. А может, наоборот – очень вовремя?

У него закружилась голова, он закрыл глаза и сильнее прижался к стволу. А когда пришел в себя, понял, что состояние мистического откровения и всесилия покинуло его. Что ж, он знал, как непросто его достигнуть, а еще труднее – удержать. Однако, если получилось один раз, будет получаться и дальше. И вот оно, доказательство – луна светит, тучи отступили, путь ясно виден!..

Молодой человек теперь уже уверенно пошел вперед и вскоре очутился на опушке леса. Невдалеке виднелись силуэты изб. Он на миг заколебался: не пойти ли туда? Но нет, это мог быть один из хуторов Голицыных – Порозский или Локонский. И хотя там еще никак не могли знать, что за ним гонятся из имения князя, он все же обошел хутор стороной. Хорошо, что он знает эти места. Да и как не знать: и у отца, и у матери в округе тоже есть владения – немного дальше, к Белополью.

Именно туда, к уездному городу под названием Белополье, он и направлялся. Сейчас, когда так позорно сорвался план, в который он самозабвенно верил, у него еще оставалась одна надежда. Надежда эта – закладная на крупную сумму в Дворянском банке Белополья. Три месяца назад он встречался с матерью – та явилась из-за границы, чтобы почти сразу же вновь туда отбыть. С гордостью показала ему эту закладную, подписанную отцом.

– Я умею заставить этого мерзкого старого сластолюбца не забывать о моем существовании, – сказала сыну дама, увешанная бриллиантами и укутанная в меха. Стоял апрель, но мадам Кокуль-Яснобранская, прибывшая из Ниццы, мерзла в родных местах. – Мне эти деньги не нужны. Но покоя я ему не дам.

Он не стал даже просить у матери дать ценную бумагу ему, раз ей она не нужна. Знал – это совершенно бесполезно. Мать считала, что обеспечивает сына вполне достаточно, и принципиально не давала больше определенного ни гроша. Была уверена, что предотвращает этим развращение молодого человека. Потому он просто стащил в подходящий момент из кипы других материнских бумаг именно эту закладную. Совесть его не мучила, ведь ничего другого он не тронул, хотя там были и более ценные документы. Но это были деньги отца, и он уверил себя, что имеет на них право. Мать скоро уехала, ничего не заметив. А он так и не решился сразу обналичить закладную: все-таки – первая в жизни кража! Да и не было в тот момент острой нужды в деньгах. Но недели две назад все повернулось так неожиданно и жутко! Спасти его мог только мистический крест! Или деньги – много! Он, конечно, сразу вспомнил о закладной, но… Время прошло, мать, скорее всего, обнаружила пропажу. А уж он-то свою мамашу хорошо знал! Она ни в какой малости не позволяла оставлять себя в дураках! Такого унижения ее шляхетская натура перенести не могла. Потому, скорее всего, она уже сообщила в банк о пропаже, и появляться там с этой бумагой – просто подставлять себя под удар. Хотя в том письме, которое он недавно получил от нее с Ривьеры, о пропавшей закладной даже не упоминалось. Именно это письмо подсказало ему безумный план, который чуть не привел его к гибели или увечью…

Да, там, за границей, на мать иногда накатывала волна любви к сыну. Выливалась она в очередном письме, где та расписывала свою великосветски-интересную жизнь и давала два-три менторских наставления своему «милому мальчику». Такое послание, видимо, сильно утомляло любящую родительницу, и она надолго замолкала. Но в том последнем письме она упомянула о своей кузине, княгине Голицыной, которая вместе с мужем составляет ей компанию на Ривьере. Ах, лучше бы мать ничего ему не писала!..

Беглец вновь вышел к реке. «Это Крыга или Вира, – подумал он. – Белополье, должно быть, уже недалеко».

Впереди вновь замаячили избы. Это, скорее всего, была одна из пригородных слобод. И тут молодой человек ощутил неимоверную усталость. «Переночую здесь, – решил он. – Так даже лучше. Скажу, что ехал в Белополье, коляска по дороге сломалась, пошел пешком, заблудился… Крестьяне люди добрые, пустят переночевать. Отдохну как человек – в доме, а не в вонючем и колком стогу. Приведу себя утром в порядок, и – в город…» Он все еще не хотел признаваться даже самому себе, зачем все-таки идет в Белополье.

Однако, когда он постучал в первую попавшуюся калитку, а во дворе в ответ залаяли псы, его охватила паника, в которой смешались и только что пережитый страх травли-погони, и инстинкт самосохранения. Не думая о том, что дворовые псы, скорее всего, на цепи и, уж во всяком случае, за забором, он припустил со всех ног прочь от жилья. Правда, вскоре перешел на быстрый шаг. И тут только заметил, что нет фуражки. Еще в самом начале погони он сдернул ее с головы и сунул за отворот куртки. Теперь там было пусто. Кажется, на опушке она еще находилась при нем. Значит, выронил на этом хуторе? Или все-таки в лесу? Да и важно ли это? Фуражка хоть и форменная, но никаких меток на ней нет. Если и подберет какой-нибудь мужик – заберет себе, да и все. И он бросил об этом думать. Сейчас главное – где провести ночь. «Черт с ним, с отдыхом в доме, – думал, не желая признавать, что сплоховал. – Можно и на открытом воздухе переночевать. Лето, тепло…»

Неожиданно он вышел к мосту, и тут, наконец, окончательно узнал местность. Да, это была речка Крыга, а сразу за мостом начинались окраины Белополья. И скоро ему повезло: минут через пятнадцать лавирования по улочкам он вдруг очутился у добротной каменной ограды, за которой стоял большой безмолвный дом с совершенно темными окнами. В лунном свете было видно, что это красивый особняк. Здесь непременно должен быть хороший сад с уютными беседками. Но – собаки! Они тоже могут здесь быть!