Камень без меча

Бабушка поохала и сказала: «Ну, раз так…» Ланселот церемонно приложился к ее руке, чем растрогал уже совершенно, и откланялся, велев Санчо быть завтра не позже пяти. Бабушка хотела было всучить ему денег на такси в благодарность за спасение внука, но стоило рыцарю показать фирменную улыбку, тут же оставила эти попытки.

Когда Ланселот уехал, Санчо еще некоторое время послушал, как она бурчит про «шантрапу», а потом отправился спать. Готовиться к завтрашней алгебре он, разумеется, и не подумал.

Пластмассовую фигурку рыцаря Санчо поставил на полку книжного шкафа, под стекло. Он решил зачем-то, что нужно будет обязательно собрать тут двенадцать фигурок, хотя кто знает, может, в этой коллекции их было больше или, наоборот, меньше.

Книжки, что дал ему сегодня Григорьев, даже не стал вынимать из рюкзака.

Спалось плохо. Лезли разные кошмары, как клопы под одеяло. В кошмарах Санчо убегал по лабиринтам темных улиц от преследователей. Он не понимал, кто за ним гонится, но был твердо уверен, что его убьют, как только настигнут. Улицы ветвились, разделялись и снова сходились, будто это была одна и та же, перекрученная в ленту Мёбиуса. Санчо звал меч, но тот или не приходил, или появлялся, когда, казалось, что его владельцу (или слуге?) уже ничего не грозило, а потом исчезал в самый неподходящий момент.

Санчо даже проснулся сам, хотя обычно его, лежебоку, поднимала бабушка. Ощущения после сна были такие, словно он провел ночь на центрифуге для подготовки космонавтов. Санчо, разумеется, никогда не катался на такой центрифуге, он даже на аттракционы-то в парке идти побаивался, но просто сравнить было не с чем. Разве что еще с ночи работающей стиральной машиной.

Он поднялся, чувствуя себя Щелкунчиком из мультфильма или Шалтай-Болтаем, – огромная тяжелая голова на тонких ножках. Увидел фигурку рыцаря, которую специально поставил на полку, на уровне глаз.

Немного полегчало.

Чтобы разогнать остатки беспокойного сна, что прилипли к нему, как репейник, несколько раз кругами прошелся по комнате. Сменил шаг на легкий бег трусцой, стараясь высоко поднимать колени. Очень быстро устал, но сонный морок прогнал окончательно.

Накануне вечером Ланселот, пока ждали такси, надиктовал оруженосцу комплекс ежеутренних упражнений. Санчо нехотя принял упор лежа и постарался отжаться. Он не делал этого много лет. Упал на брюхо, еле выжав десять раз. Вспомнил, что рыцарь велел сначала всегда разминаться. Поднялся на ноги, повращал руками, как мельница (тут же пришел на ум несчастный Дон Кихот Ламанчский, бывший сэр Бедивер), затем начал махи ногами. Получилось, конечно, куда хуже, чем с верхними конечностями. Но Ланселот сказал, как отрезал: «С первого дня нужно работать над растяжкой». Поэтому, разогрев связки, Санчо попробовал опуститься на шпагат. Он морщился и пыжился, но сумел разве что расставить ноги чуть шире, чем обычно.

После всех этих телодвижений оруженосец посчитал, что на сегодня хватит. Но решил для полного комплекса выполнить хотя бы еще одно упражнение из рекомендованных Ланселотом и хотя бы один раз. Надо было всего лишь снова принять упор лежа, а затем оттолкнуться от пола, успеть хлопнуть в ладоши и опять приземлиться на руки. Рыцарь сказал, это очень важно для фехтования, и кроме всего прочего тренирует скорость и силу удара.

Санчо грохнулся на пол, едва сделав хлопок. Ладонями он слегка амортизировал падение, но на звук все равно прибежала бабушка. Застав внука на полу, она только покачала головой.

…По дороге в школу Санчо казалось, будто он идет теперь совсем по другому городу. Рассказы Ланселота навсегда исказили его видение мира, словно сбили настройку у давно налаженного зрительного прибора. Он прошел мимо ресторана «Мельница». На его открытой площадке – в октябре здесь никто уже не сидел – высился одинокий декоративный ветряк, и сейчас даже слабо вращал лопастями.

Санчо опять подумал о бедном Рыцаре Печального Образа.

Школу уже было видно, к ней торопливо сходился народ. У ограды машины то и дело высаживали пассажиров, обремененных рюкзаками и сменной обувью.

Только одна машина остановилась, не доезжая полквартала. Санчо не очень разбирался в марках, но заметил непривычную форму кузова. Автомобиль выглядел аристократом даже среди дорогих заморских собратьев.

Плавно открылась левая передняя дверь. Ага, подумал Санчо, руль, наверно, правый. Из салона вылезла девушка в черном. То есть на ней совсем все было черное, кроме, разумеется, собственной кожи: берет, короткий плащ, юбка и высокие-высокие ботинки на толстой подошве. Сумка тоже черная.

Девушку Санчо узнал, как ни странно, именно по цвету, – это была Петрова из 11-го «А». Она, наверно, единственная на всю школу так одевалась. Кукушкин даже толком не знал, как ее зовут, да Санчо особенно и не интересовался девчонками на два года старше его. Петрова привлекала его взгляд разве что своим нарядом, а сейчас на фоне серебристой машины, которая совершенно не вязалась с ее имиджем, выглядела еще более необычно. Вот она наклонилась к боковому окну, что-то сказала, а потом независимой походкой направилась к школе.

Машина уехала не сразу. Санчо успел обогнать ее и с любопытством разглядеть не только сзади, но и спереди. Кто сидел за рулем, он увидеть не смог из-за тонированных стекол, в которых отражались только пятна хмурого октябрьского утра. Потом Кукушкина окликнул Арутюнян из его класса. Они перебросились парой слов, но вместе не пошли, вернее быстроногий Арутюнян ускакал, опередив неторопливого Санчо.

Только до школы он не добежал. Выпущенная из окна третьего этажа стрела вошла точно в ногу. Хорошо, не в грудь. Арутюнян вскрикнул, упал и торопливо пополз, укрываясь за широким столбом школьных ворот. За ним тянулся красный след, будто он тащил худую банку с краской.

С крыши щерились горгульи, хлопая крыльями.

Знакомый Кукушкину народ попрятался кто за оградой, кто за ближайшим стволом клена. Горгульи время от времени срывались с крыши и кружили над подступами к школе, норовя кого-нибудь схватить, чтобы нанизать на острые, как копья, прутья забора. Вдали слышался вой сразу нескольких полицейских сирен.

Хаос захватил школу и всех, кто успел в нее попасть.

Санчо вызвал Экскалибур. Меч не успел целиком вырасти из ладони, когда пришлось отбивать стрелу. Санчо поспешно отскочил к столбу ворот из красного, будто впитавшего старую кровь времени, кирпича. Привалившись спиной к другому столбу, напротив Кукушкина тяжело дышал Арутюнян.

– Ты как? – негромко позвал Санчо.

– Жить буду, – бросил Арутюнян.

Стрела прошла у него насквозь через бедро. Кукушкин подумал, что кость, наверное, не задета. Арутюнян отцепил ремень от сумки и перетянул себе ногу выше раны, как будто жгутом. Сжав зубы, сломал наконечник стрелы. Потом закрыл глаза и, шипя, потащил ее целиком из раны.

У Санчо внутри что-то натянулось и лопнуло. Он резко выскочил из-за столба, ворвался во двор и зигзагами рванул к школьному крыльцу. Зазвенели тетивы. Стрелы едва не втыкались туда, где он только что был, рисуя на земле ломаную, похожую на какой-то график, линию. Втыкались прямо в асфальт.

Санчо подскочил к стене и прижался, втянув живот. Подстрелить его уже не могли, но проникать с главного входа было бы самоубийством. Пригибаясь под окнами первого этажа, Санчо заскользил вдоль стены до угла. Он почти достиг цели, когда окно над головой со звоном разбилось, и оттуда высунулась исполинская рука с когтями. Эта лапа начала шарить вокруг, как если бы у ее обладателя укатилась под диван ценная монета. Но искала она явно не монету, а Кукушкина. Санчо от неожиданности присел, взмахнул Экскалибуром и отрубил коготь на указательном пальце лапы. Сам палец, – к счастью или к худу, – не пострадал. Рука на миг замерла. Санчо увидел на этой огромной ладони складки кожи и даже линии судьбы. Лапа круто пошла вниз, чтобы его схватить, и Санчо ткнул мечом прямо в центр линии, меняя судьбу чудовища раз и навсегда.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.