Сердце твари

– Это все?

– Будет тебе и специальное задание. И специальные полномочия. Сейчас спустишься к кастеляну, пусть выдаст списки указаний Магистра и Архипрелата Эниаррского, Понтифика четырех миров, Гията Благословенного и малую святую сферу. Она тебе укажет тех, кто наделен способностью к богомерзкому колдовству, но скрывает от нас эти способности. А вот это… это отныне – твой герб, твой знак веры. Носи его поверх сутаны или у тела, сын мой.

Знак Спасителя, но вписанный в полукружье цветущих веток шиповника – символ Эниаррской Инквизиции. Вот так просто: один разговор в душном кабинете – и ты нежданно-негаданно часть самой грозной из сил Эниарра…

Впрочем, на Эниарре этот красиво украшенный рубинами кулон действительно много значит. Здесь же, в мире нечестивцев и отступников, это просто игрушка. Дорогая и опасная.

Если нужно произвести впечатление на кого-то из прихожан или напугать до полусмерти нерадивого обывателя, то действительно надо носить этот знак поверх сутаны. Если же нужно что-то узнать тайно…

Даль поцеловал знак веры и надел его так, чтобы даже цепочки не было видно.

Кожу обожгло невероятным жаром, но он был готов и не подал виду. С этой силой он справится, не впервой. В день, когда он принял Святой Символ Веры, все было гораздо хуже. Но, так или иначе, хиротония отложена. А значит, игра продолжается. Опасная, но увлекательная игра на самом краю пропасти. Она щекочет нервы, без нее жизнь становится спокойной, но унылой и пресной. Без нее нет будущего.

– Я знал, что ты примешь верное решение, сын мой. Я в тебе и не сомневался. А теперь ступай. И позови брата Аугуста. Пусть принесет еще дров. Что-то сыро здесь…

Даль поспешно вышел.

В голове не укладывалось – вот так просто. Обыденно. Два слова священника Леона – и ты, простой аколит, уже легат Церкви, представитель Святой Инквизиции.

Что-то за этим непременно стоит. Какая-то важная тайна святых братьев, о которой простым чинам и послушникам знать не следует.

«Испытывать же будут, – со стоном догадался Дальгерт, – на силу веры проверять. Этого только не хватало…»

Однако он четко выполнил все пункты плана, обозначенного отцом Леоном, получил высочайшее соизволение диакона покинуть храм и отправился в город.

Это в полной мере соотносилось с заданием старого лиса и соответствовало его собственным планам. Такие новости следует хорошенько обдумать, и желательно так, чтобы вокруг не маячили белые одежды святых братьев.

«Воронье гнездо» – не самая большая, но одна из самых популярных гостиниц Спасенного города. Славится она в первую очередь своей кухней и уютной ресторацией на первом этаже заведения. Ну и конечно, здешнее самодельное пиво – лучшее из того, что варят на многие и многие мили окрест. Овес и солод хозяину доставляют с равнины, и готовит его Добряк Виль по старым, еще коренным рецептам. Ругается на сырье, сетует, что нынешнее поколение никогда не узнает настоящего вкуса, но все равно варит и берет с обывателей двойную цену.

Вильдар утверждает, что помнит Дальгерта еще ребенком, но сам Даль уверен, что это не так: обитатели Песьей улицы в этой части города не появлялись никогда. А уж чтобы с маленькими детьми – это и вовсе немыслимо. Но Виль упрямо стоит на своем.

И многое же хозяин смог простить ему. Многое, кроме одного – белой сутаны и белого плаща.

Десять лет назад, когда миссионеры с Эниарра только пришли в город, а его тогда еще никто не называл Спасенным, их приняли, как принимали многих. Даже лучше, памятуя, что среди жителей было немало почитателей Спасителя. Тогда братьев было не более десяти человек. Старейшины выделили им землю, обсказали условия и законы, по которым живет город, помогли устроиться. Вот только белые братья не собирались мириться с такой ролью. Оглянуться никто не успел, как в одном из самых больших зданий возник монастырь. Монахи принялись проповедовать, явили даже несколько чудес. А шесть лет назад они уже огнем и мечом принялись уничтожать мастеров Слова и целителей, которых именовали не иначе как богомерзкими чародеями и ведьмами.

Их оказалось вдруг много, и они были сильны. И вот жителям уже казалось, что так было всегда.

Иные горожане предпочли отдать своих одаренных чад в монастырскую семинарию, чтобы только уберечь их от ужасов аутодафе. Тогдашний Великий Магистр был жесток, но, надо отдать ему должное, все случаи колдовства были четко доказаны, а доказательства – представлены на суд старейшин. Решение вроде бы принималось обеими сторонами, но на деле всем было ясно, что старейшины так же пасуют перед неведомой и грозной силой монахов, как и простые смертные.

На второй год безраздельной власти, или на четвертый после образования миссии, Святая Инквизиция обвинила в колдовстве, а светский суд приговорил к сожжению жену Добряка Виля. Тогда его не звали еще Добряком. И глаза у него были оба целы, и на правой руке все пальцы были на месте. Когда Дальгерт появился в монастыре, публичных казней стало меньше. Но суд Инквизиции продолжал выносить приговоры, а городской совет продолжал исполнять их. Появился даже палач – специальный человек, исполняющий вердикты судов.

– Спаси тебя Бог, Виль! – поприветствовал Дальгерт, подходя к стойке.

– Меня спасать не надо, – отозвался тот заученно. – Сам разберусь. Садись вон к окну. Сейчас пива принесу. Есть разговор.

– Буду рад помочь.

Добряк Виль в последнее время редко снисходит до того, чтобы поговорить с «отступником от веры отцов». Значит, случилось что-то действительно важное. Что-то, о чем стоит знать монахам, какими бы врагами лично Вилю они ни были.

Место, на которое ему показал Виль, было удобным. Двухместный столик в закутке у стойки бара, у самого окна. Отсюда видно весь зал и в то же время сам наблюдатель остается незаметным. Отсюда к тому же видно всю Лобную площадь.

Хозяин сам принес поднос с двумя кружками фирменного пива и тарелкой мелко порубленного и поджаренного с луком мяса.

– Ждал, что ты появишься еще вчера, – сказал он отрывисто. Левая рука лежит на столе, а правую, трехпалую, хозяин привычно прячет.

– Не мог. Дела аббатства, – пожал плечами Дальгерт. – Я бы и рад заходить чаще…

– Я тебя заклинаю. Оставь Ильру в покое. Она тебе не пара.

– Это твое слово или ее?

– Неужели ты думаешь, что Ильра будет рада человеку, который по доброй воле и собственному желанию надел белый плащ? Она тебя ненавидит. Прошу тебя памятью корней, нашей общей историей, не мучай ее. Ей и без тебя несладко.

– Я понял, Виль.

Это прозвучало настолько двусмысленно, что Дальгерт поспешил добавить:

– Я не буду стараться заговорить с твоей дочерью. Это все?

– Нет. Есть кое-что еще. Вчера ко мне сюда заходил чужак. Якобы он ищет какого-то своего родственника. Но… это был нехороший человек. Тебе такое знакомо?

Вильдар вытащил откуда-то из кармана истертый листок, на котором были нарисованы восемь пересекающихся стрел. А получившаяся из стрел восьмилучевая звезда вписана в полукружье хитро сощуренного глаза.

Глаз Схарма – здесь?

Так. Начинается. Зря, что ли, Леон намекал, что мне не грех бы сюда зайти? Вот оно, что ли, испытание?

– Что это? – Чтобы скрыть заинтересованность, он отпил из кружки. – Хорошее пиво, как всегда.

– Это было на его рукаве. У него кожаная куртка, как у равнинников, светлая. И этот знак словно выжжен на коже. Мне показалось, что он – не просто украшение, а что-то значит.

Виль ждал объяснений, но что Дальгерт мог рассказать? Сказочку про остров Брандей и тамошних черных магов, за которую его в тот же самый миг можно будет тащить на костер? Поделиться новостью, что Схарм, один из слуг Хаоса, входит в силу и собирается вырваться из своего невольного заточения?

У Даля в сумке прямо сейчас лежат списки с документами, в которых перечислены ереси, за которые мирянин должен быть подвергнут суду Инквизиции. По этим спискам, озвучь он то, что только что подумал, – и его можно будет казнить ровно два раза.