Страница 3 из 10
Вы же понимаете, что драки, терроризм, снайперы на крышах – все это интересно лишь в качестве гарнира, а главное – любовь! Любовь как роза красная… Какой дамский роман без любви? Героиня романа – француженка Элен Моррисет, известная скрипачка, случайно пересекается с Майклом во время музыкального фестиваля в Берлине и помогает ему скрыться от головорезов Уго. Винчестер и Уго преследуют друг друга по очереди. Теперь негодяй Уго преследует их обоих. Они летят с парашютом в парном затяжном прыжке, пробираются по зловонным трубам очистных сооружений Будапешта и мчатся на автомобиле по трущобам нью-йоркского Гарлема. В конце концов Уго попадает в хитроумную ловушку, расставленную Майклом, и его хватают сотрудники Интерпола.
Финальная сцена: прощание Майкла и Элен, место действия – Формоза.
– Мой личный самолет доставит вас в Париж, – говорит Майкл глухо.
– А вы? – шепчет Элен, потупясь.
– Меня ждет новое задание, – отвечает он.
Вдали виден черный лимузин с погашенными фарами. Они вспыхивают и снова гаснут.
– Я не хочу… – Голос девушки прерывается. – Я люблю вас, Майкл!
– Моя дорогая, – отвечает он небрежно, – мы неплохо провели время, но я… не люблю вас!
Рыдающую француженку уводят. Майкл смотрит ей вслед. На глазах его слезы… Он думает о…
Тут бодяга насчет того, о чем он думает, а думает он о том, что он – волк-одиночка, орел в вечном полете, живет без тепла и любви, на грани фола, без привязанности, так как любая привязанность – это слабость, а в его жизни слабостям нет места. И если однажды он не вернется с боевого задания, то никто не заплачет и не принесет цветы на его могилу…
Это вкратце. Кэтлин растянула сцену прощания на двадцать две страницы. Описание расставания героев в книжке английской писательницы могло бы исторгнуть слезы даже из камня.
Я помню, как рыдала над каждым романом в самом начале своей карьеры, как мчалась в библиотеку, переворачивала горы словарей в поисках одного-единственного подходящего по смыслу слова, как чуть ли не среди ночи звонила профессору английской литературы родной кафедры, вызывая недовольство и подозрения его жены. Словом, вела себя как идиотка. Все это в далеком прошлом. Я достигла таких высот перевода, что иногда дописываю диалоги героев романа, делая их более выразительными, или употребляю более сильные слова и выражения. Причем совесть меня совершенно не мучает – я же не напрашиваюсь в соавторы! Конечно, можно влететь, но кто будет проверять?
Савелий, как мне кажется, о чем-то догадывается, во всяком случае, он часто повторяет, что у меня буйное воображение. «Арт нуво» выдает на гора до тридцати новых названий в месяц, разве за всем уследишь?
На последней сцене я застряла. Майкл, меняющий смокинги, лимузины, оружие и женщин, скачущий на арабском жеребце по крыше Вестминстерского аббатства, висящий на крыле самолета над небоскребами Гонконга, падающий через стеклянные крыши в бассейны с рыбками, слегка… как бы это сказать… утомил меня. Набил оскомину. Если честно, меня уже тошнило от него. И от этой безмозглой скрипачки. Неужели непонятно, что такие, как Майкл, не созданы для семейного счастья, а самое большее, на что они способны, – это смотреть ей вслед со слезами на глазах, да и то она об этом даже не догадывается! Какая семья, какие дети?
А может, я просто ревную?
Вокруг меня – нормальные мужики с маленькими глазками и хроническим насморком, кривоногие и лысые. А тут Майкл Винчестер в белом смокинге. Нету правды жизни в ваших романах!
А может, и не надо? Праздника хочется!
Я падаю в кресло перед компьютером, который вообще никогда не выключается – что-то там заклинило. Шевелю мышью. Открывается текст последней главы перевода нетленки Кэт О’Брайен, начатый неделю назад. Кстати, а почему «Навеки вместе»? Они же расстались, в конце концов. Я давно заметила, что название романа зачастую не имеет ничего общего с содержанием. Я бы назвала роман иначе. Как? Нужно подумать. Ну, например…
– Так, уважаемая девица Окулова (так называет меня креативный Савелий Зотов), – одергиваю я себя, – если ты сию минуту не закончишь перевод и сегодня же не отнесешь его Савелию, то останешься без работы. Сейчас только ленивый не переводит. И не пишет романы, кстати. Ну, поехали!
Сделав над собой усилие, я закончила перевод в тот же день. В девять вечера я переступила порог главного редактора. Савелий раньше полуночи с работы не уходит, а иногда там же и ночует. Ходят слухи, что в стенном шкафу хранится весь его небогатый гардероб, включая носки и пижаму.
Мы попили чаю с каменными пряниками. Савелий был озабочен, я – счастлива как человек, выполнивший свой долг и могущий позволить себе пару дней «дольче фар ниенте». Завтра прямо с утра забегу в бухгалтерию за деньгами – и в загул! Позвоню Люське, уговорю ее смотаться на реку, поваляться на пляже. Или можно еще прошвырнуться по лавкам, пообедать в хорошем ресторане и сбегать к косметичке.
«Эх, хорошо-то как!» – воскликнула когда-то героиня одного старого фильма. «Эх, хорошо-то как!» – думала я, гоняя чаи с Савелием, грызя каменный пряник, пахнущий мышами, и ощущая приятную расслабленность во всем организме и благодарность к кому-то, кто за все в ответе. Прощай, Майкл Винчестер! Good bye, my love, good bye! [1]Ты неплохой парень, даже отличный, но по жизни так не бывает. Хоть ты тресни!
Домой я добралась около одиннадцати. В гастрономе по соседству накупила понемножку всяких копченостей, которые укорачивают жизнь, горячий хлеб и торт «Метро», где слои крема перемежаются с абрикосовым повидлом. Ощущение «эх, хорошо-то как» не только не прошло, но и усилилось. Я красиво разложила снедь в тарелки, отступила от стола и взволнованно замерла. Полюбовавшись, щелкнула кнопкой электрочайника и побежала переодеться. По дороге решила пригласить на ужин Людмилу. Начало двенадцатого – детское время для творческого человека.
В телестудии ее не было. Недовольный женский голос сообщил, что Людмила Константиновна «давно ушли». Ушли?
Я набрала Люськин мобильник, и оператор сообщил мне, что абонент вне пределов досягаемости. Домашний телефон долго не отвечал, а потом предложил оставить сообщение на автоответчике.
– Люсенька! – закричала я, надеясь, что она все-таки дома и, услышав мой голос, снимет трубку, но ее никто так и не снял.
Разочарованная, я уселась за ужин в одиночестве.
Кажется, я сегодня не завтракала. Голод у меня обычно прорезается ближе к ночи. А самый жор – в полночь. Я достала коньяк – подарок Савелия – и рюмку. Коньяк шарахнул по мозгам, жидкий огонь рванул внутрь, я закашлялась и расхохоталась.
– Что человеку нужно? – философствовала я с набитым ртом. – Хлеба и зрелищ. Интернет, книги и TV. Еще Люська, работа, Савелий…
И Майкл Винчестер! Я привыкла к нему, как наркоман к зелью. Он дает мне то, чего у меня никогда не было: блеск, остроту жизни, приключения и любовь! Майкл Винчестер как лекарство от одиночества. Эх, Майкл!
В итоге я наелась, как удав. От коньяка окружающая реальность потеряла настройку, картинка перевернулась, и в голову полезли всякие мысли… вроде того, что жизнь моя – сплошной негатив, сплошные «нет»… Мужчины нет, семьи нет, детей нет, денег тоже нет. Однажды Савелий попытался остаться на ночь, что вызвало у меня сначала изумление, а потом приступ дурацкого хохота.
– Дуреха, – беззлобно сказал он тогда, – неужели одной лучше?
Не знаю. Если посмотреть с точки зрения… этой …вечности и… и философии… да, философии… то, может, и лучше, и «свобода» все-таки… сладкое слово, а с другой стороны… как посмотреть! Мысль вилась затейливо, ускользала и не давалась.
Спать, спать, спать! А завтра прямо с утра – на диету!
Упав в кровать, я зевнула и щелкнула пультом, чтобы взглянуть… одним глазком… одним …одним…
Бодрый женский голос радостно прокричал рекламный слоган, и я отключилась.
И приснился мне Майкл Винчестер… Мы, держась за руки, бежали от кого-то или за кем-то по длинному мрачному коридору. Пули свистели у виска и чиркали в стены, а мы все бежали, охваченные радостным ужасом, бежали так, как бегут только во сне – оставаясь на месте.
1
Прощай, моя любовь! ( англ.)