Феодальное общество

И не только короли. Те же самые явления мы наблюдаем и в больших княжествах или герцогствах. К 1022 году Эд Блуасский, благодаря умело использованным родственным связям, сумел завладеть множеством графств, расположенных от Труа до Мо и Провена, к XIII веку шампанское государство с наследственной властью, передаваемой по старшинству, с четко обозначенными административными округами, чиновниками и архивами мало чем отличалось от королевства Роберта Благочестивого или Людовика VIII. Сформированные таким образом герцогства были настолько прочны, что, даже войдя в состав королевства, они не растворились в нем. Можно сказать, что короли собрали Францию, но нельзя сказать, что они ее унифицировали. В Англии появляется «Великая хартия», во Франции 1314-1315 годов появляются хартии в Нормандии, Лангедоке, Бретани, Бургундии, Пикардии, Шампани, Оверни, в нижних марках на западе, в Берри и Нивернэ. В Англии - парламент, во Франции - провинциальные штаты, гораздо более многочисленные и активные, чем Генеральные; в Англии common law с минимальным вкраплением областных особенностей, во Франции бесконечная пестрота областных обычаев. Обилие контрастов не слишком положительно сказалось на национальном развитии Франции. Похоже, что королевская власть во Франции, связанная поначалу с графствами, с замками и правом на церковь, даже преобразовав все это в государство, продолжала сохранять отпечаток феодализма.

Архаизированная монархия: Германия

Утверждая, что «пожизненное пользование феодами возникло во Франции гораздо раньше, чем в Германии, Монтескье видит причину в «флегматичности и, осмелюсь сказать, «неподвижности» ума немецкой нации» (371). Рискованное психологическое определение, даже если смягчить ее, как Монтескье, некой предположительностью. При этом нельзя отрицать тонкой интуиции писателя. Заменим «флегматичность» архаичностью, и это будет именно то слово, которое возникает, когда дата за датой мы сравниваем средневековое немецкое общество с французским. Как мы уже знаем, это определение справедливо по отношению к вассальным связям и феоду, к сеньориальному режиму и к эпическим поэмам - последние, в самом деле, архаичны и темами, и языческой атмосферой чудес, - это определение подходит и экономике («городское возрождение» в Германии опоздало на век или даже на два по сравнению с Италией, Францией и Фландрией), не теряет оно своего значения и тогда, когда мы начинаем заниматься эволюцией государства. Германия, пожалуй, представляет собой опыт редкого согласия социальной структуры и структуры политической. В Германии, где феоды и сеньории не были повсеместными и не стали общественной составляющей общественной структуры, как это было во Франции, монархия гораздо дольше, чем во Франции, соблюдала традиции Каролингов.

Король управлял с помощью графов, которые далеко не сразу стали заботиться, чтобы их должность стала наследственной, и даже когда она стала наследственной, то наследством был не столько феод, сколько именно должность. В тех случаях, когда графы не являлись прямыми вассалами короля, они точно так же, как поверенные при церквях, которым был дан иммунитет, только от короля получали «бан», то есть право распоряжаться и наказывать. Разумеется, и в Германии монархия соперничала с местными герцогствами, об особенностях структуры которых мы уже говорили. Несмотря на разделы и притеснения, которыми занимались Отгоны, герцоги оставались опасно могущественными и непокорными. Но против них короли сумели направить церковь, поскольку в отличие от Капетингов немецкому наследнику Карла Великого удалось остаться господином почти всех епископств королевства. Когда Генрих I согласился отдать герцогу Баварскому епископства Баварии - это была вынужденная мера, и продлилось это недолго; Фридрих Барбаросса гораздо позже уступил обители, находящиеся за Эльбой, герцогу Саксонскому, но и это продлилось недолго и затронуло в основном интересы миссионеров; случай маленьких епископств в Альпах, отданных во власть митрополии Зальцбурга, - незначительная частность. Домашняя церковь короля была семинарией для прелатов империи, и это были образованные, честолюбивые, умелые в делах люди, дорожащие монархической идеей. Королевские епископства и монастыри от Эльбы до Мааса, от Альп и до Северного моря были готовы оказывать своему господину услуги: снабжать его деньгами или натуральным продуктом; обеспечивать кров для суверена или его людей, а главное, пополнять королевскую армию людьми. Люди, принадлежащие церкви, составляли самую значительную и самую стабильную часть королевского войска. Но не единственную, поскольку король продолжал требовать помощи всех своих подданных. Но если «обращение ко всей стране» (clamor patriae) применялось только вблизи границ в случае вторжения варваров, то герцога и графы всего королевства были обязаны служить, приводя с собой свою кавалерию, но, надо сказать, не слишком усердствовали.

Собственно, традиционная система пополнения армии никогда не обходилась без сбоев. Вместе с тем ей всегда сопутствовали мечты о «романских походах», которые сами по себе уже стали анахронизмом. Система же эта сделалась уязвимой, так как внутри страны уже не существовало той прочной структуры, которая могла бы вынести подобную тяжесть. Мог ли правитель, получая в качестве налогов только денежные повинности от церкви, не имея оплачиваемых чиновников, постоянной армии, - кочующий правитель, который не располагал необходимыми средствами связи и которого его народ ощущал физически и духовно себе чуждым, мог ли такой правитель добиться повиновения? Нет, ни одно царствование не обходилось без мятежей.

Несколько позже, чем во Франции, и с некоторыми отличиями от нее, в Германии возникла тенденция к разделению государственной власти: небольшой группой людей лично управлял тот или иной власть имущий. Постепенное исчезновение графств-округов способствовало разрушению фундамента, на котором держалось германское государство. Короли в Германии, хотя и обладали в своей стране гораздо большей властью по сравнению с провинциальными герцогами, однако не создали, пусть слабо управляемого, но все-таки централизованного государства, какое создали герцога Робертины, ставшие королями Франции. Даже герцогство Саксонское, совсем небольшое по территории, которым управлял Генрих I до того, как стал королем, в конце концов отделилось от государства. И это один из примеров того, как обычай принимает форму закона. В Германии не было ни одного феода, который, временно отойдя короне из-за конфискации или отсутствия правителя, не был бы тут же отдан какому-либо держателю; это характерное для империи правило оказалось губительным для ее дальнейшего прогресса. Во Франции это правило помешало Филиппу Августу сохранить за собой Нормандию, а тридцатью годами раньше Фридриху Барбароссе оставить за собой герцогства, отобранные у Генриха Льва.

Со всей жесткостью этот закон был сформулирован в XII веке под давлением баронов. Но основанием для этого закона, безусловно, послужило исполнение чиновничьих функций, которое всегда было связано с должностью графа и герцога, король не мог стать своим собственным чиновником. Само собой разумеется, что у германских королей было свое достояние, оци были сеньорами многих деревень, у них были свои вассалы, замки и управляющие. Но его достояние не было сконцентрировано в одном месте. Понял таящуюся в этом опасность Генрих IV и понял довольно поздно. Начиная с 1070 года он старается создать в Саксонии подобие Иль-де-Франса, окруженного крепостями. Но он не преуспел в своих намерениях: вскоре началась длительная борьба с папами, которая обнаружила множество слабых точек сильной имперской власти.

И тут мы снова вспоминаем слово анахронизм. Если банальный, на первый взгляд, конфликт Генриха IV Немецкого и Григория VII превратился в 1076 году в безысходную войну, то причиной этому театральный жест короля в Вормсе: на собрании высшего духовенства он объявил о низложении папы, на что папа ответил отлучением. Но жест короля был, по существу, подражанием прошлому. Оттон I низложил папу, отец Генриха IV и его предшественник на престоле - сразу троих. Другое дело, что за прошедшее время мир очень изменился. Реформированное не без помощи императоров папство вновь пользовалось авторитетом, на волне проснувшегося религиозного чувства оно стало олицетворением главных духовных ценностей церкви.