Жорж Санд

Аксиома: больше мертвых — меньше врагов. Вывод: убивать и самому избегать смерти… «Двенадцать солдат, чтобы занять незначительный пост? С чего вы взяли? Разве что это были двенадцать генерал-лейтенантов…» Легче всего дать плохое распоряжение, но надо уметь вовремя переменить его на хорошее; ничто не ошеломляет сильнее противника; он уже настроился на что-то, уже приготовился; когда он атакует, все не так, как он ожидал…

Это — прообраз сражения при Торрес-Ведрасе. В своих «заметках», подобно всем философам того века, он выступает сторонником реформ и, овладев искусством уничтожения людей, пытается учить, как надо способствовать их размножению: «Браки должны продолжаться не более пяти лет и могут возобновляться только при том условии, если у супругов за это время не был рожден ребенок». Примечательно, что такая мысль пришла в голову прадеду Жорж Санд.

У Мориса Саксонского была вполне заслуженная им счастливая судьба — он быстро стал маршалом Франции. Этот победитель продолжал любить женщин, и женщины любили его. «Известно, — говорит Мармонтель, — что наряду с великодушием и гордостью маршал Саксонский отличался игривым нравом. Не только по своим вкусам, — но и по убеждению, он хотел, чтобы в его армии царила радость, уверяя, что французы побеждают тогда, когда их ведут в наступление весело, и больше всего они боятся скуки на войне…» Он содержал при своих войсках труппу комедианток, послушных любому его капризу. Спектакли давались ежедневно, причем со сцены сообщалось о сражении, назначенном на следующий день:

«Репутация Мориса Саксонского, как ценителя женского пола, была общеизвестна», и именно о нем подумали супруги Ренто, парижские буржуа, предки супругов Кардиналь, когда в 1745 году твердо решили извлечь выгоду из замечательной красоты своих дочерей — Мари и Женевьевы. Мари было семнадцать лет, Женевьеве — около пятнадцати. Рвение этих превосходных родителей было полностью удовлетворено: Мари в продолжение многих лет пользовалась расположением маршала; он подарил ей отель в Париже, и в этом отеле сестры стали называться, девицами де Верьер. У Мари и маршала в 1748 году родилась дочь Мари-Аврора, унаследовавшая красоту своих родителей. Это было ее единственное наследство.

Мари де Верьер, не более добродетельная, чем все знатные дамы того времени, последовательно бросалась в объятия — сначала сына откупщика господина д’Эпине, потом писателя Мармонтеля, который взялся научить ее правильной дикции. Вернувшись из путешествия по Саксонии, маршал «узнал одновременно о драматических упражнениях своей подопечной и о том, как она применяла свои познания на практике». Маршал был самолюбив: когда в 1750 году он умер, оказалось, что и мать и дочь были вычеркнуты из его завещания. Все, что Мари де Верьер могла вручить дочери как семейную реликвию, заключалось в табакерке, подаренной маршалу королем после победы при Фонтенуа, в печати для писем и в портрете Авроры де Кёнигсмарк.

«Девица Аврора, внебрачная и единственная дочь маршала Саксонского», упала к ногам племянницы героя, дофины, с прошением о пенсии. На полях этого прошения было написано: король жалует девице Авроре пособие в восемьсот ливров до тех пор, пока она находится в монастыре по выбору дофины. Дофина выбрала женский монастырь Сен-Сир, где девица Аврора и воспитывалась, как подобало отпрыску знатной семьи. В 1766 году дофина, не видя возможности вернуть Аврору матери, решила выдать ее замуж, но слова — «внебрачная дочь», «отец и мать неизвестны» — отпугивали желательных претендентов на руку девушки. Аврора очень страдала от этого унизительного положения и в своем вторичном прошении в парламент умоляла, чтобы к ее имени было прибавлено: внебрачная дочь маршала Франции графа Мориса Саксонского и Мари Ренто.

Парламент утвердил посмертное признание отцовства, и подходящий жених был найден. Все, что пишет Жорж Санд в «Истории моей жизни» по поводу первого замужества своей бабки и что вслед за ней повторяют все биографы, — вымысел, весьма далекий от действительности. Жорж Санд представляет жениха как незаконного сына Людовика XV, графа де Орн; брак, по ее словам, был фиктивным, так как муж был убит на дуэли через три недели. Здесь нет ни слова правды. Жених был пехотным капитаном 44 лет, звали его Антуан де Орн. В честь замужества своей дочери Мари де Верьер устроила роскошный праздник в своем «домике для веселых пикников» в деревне Отейль. На этом вечере Аврора познакомилась со своим сводным братом, кавалером де Бомон, сыном герцога де Буйон, одного из любовников Мари де Верьер.

По случаю женитьбы Орн получил звание королевского наместника в Селесте, иначе говоря, место коменданта этого городка; но отъезд молодоженов в Эльзас состоялся только через пять месяцев после свадьбы. По прибытии в Селесту королевский наместник и его жена не были встречены (как это рассказывает Жорж Санд) пушечным салютом; им не подносили на золотом блюде ключи от города, но «оба они были полны радости и надежд». Они приехали в понедельник; во вторник господин де Орн «почувствовал удушье»; в пятницу, несмотря на сделанное ему кровопускание, он умер. Юная вдова еще раз бросилась к ногам Людовика XV с мольбой разрешить ей оставить место мужа за собой, но, конечно, эта просьба была нелепой. Разве могла женщина занять такую должность? Кроме того, Аврора потеряла свою покровительницу — дофина умерла в 1767 году. Аврора поселилась в монастыре и оттуда снова обратилась с просьбой:

Аврора де Орн — герцогу Шуазель, военному министру.Я — дочь маршала Саксонского, узаконенная постановлением Парижского парламента, лишившаяся отца в самом раннем детстве… Я убеждена, что министр, который руководит военными делами с такой мудростью, великодушием и блеском… не допустит, чтобы дочь маршала Саксонского прозябала в нищете…

Герцог остался равнодушен к этой просьбе. Спустя четыре года, когда Шуазель попал в немилость, Аврора обратилась к новому министру: «Я — дочь маршала Саксонского, узаконенная постановлением Парижского парламента… не имея возможности платить за пребывание в монастыре, где меня приютили, я вынуждена была уйти оттуда». Она действительно нашла убежище у своей матери Мари де Верьер, жившей вместе с сестрой Женевьевой в прекрасном отеле на шоссе д’Антен на средства богатых покровителей. У девиц де Верьер был очень приятный дом, там бывало высшее общество, ставились спектакли. Господин д’Эпине, давая прекрасный пример постоянства в незаконной любви, был одним из верных друзей дома. Мать Авроры, хотя и не первой молодости, сохраняла еще красоту; имея любовные связи с такими просвещенными людьми, как Мармонтель или поэт Колардо, она писала письма, которые и сейчас поражают лаконичностью стиля и точностью мысли.

Господин д’Эпине, генеральный откупщик податей, имел основания быть недовольным своей женой, знаменитой госпожой д’Эпине, той самой, которую прославили Дидро, Руссо и Гримм; она любила другого финансиста — Клода Дюпен де Франкёй. Последний, замечательный музыкант, предложив госпоже д’Эпине давать ей уроки композиции, превратил их в уроки любви. Единственной местью господина д’Эпине было приглашение, сделанное им своему сопернику: пойти с ним к девицам де Верьер; и Дюпен стал любовником младшей из сестер — Женевьевы. Наказание оказалось приятным. У сестер де Верьер Дюпен де Франкёй очень часто встречал племянницу Женевьевы, Аврору де Орн; он был восхищен ее талантами и обхождением. Молодая вдова, воспитанная в Сен-Сире в духе госпожи Ментенон, держала себя, как дама высшего общества, была талантливой актрисой и превосходной музыкантшей. В отеле на шоссе д’Антен в любительском спектакле, режиссером которого был критик Гарп, она сыграла Колетту из «Деревенского прорицателя»; кроме того, пела в операх Гретри и Седэна. Обладая верным и тонким музыкальным вкусом, она особенно любила музыку Порпора, Гассе, Перголезе. Она пользовалась большим успехом, но, живя разумом, а не чувством, никогда не поддавалась соблазнам этой очень свободной среды. Нельзя сказать, что ею руководило чувство глубокой веры; единственной ее религией был деизм Вольтера.