Страница 7 из 108
Теплоходное сообщение в это время года еще не было открыто, но человек об этом не знал или же не сопоставил этот факт с моими указаниями. Во всяком случае, он немедленно повернул в обратную сторону вместе с женой и детьми. Другие проходившие семьи тоже слышали мои слова и последовали его примеру. На всякий случай на обратном пути я просветил еще двух-трех отдыхающих – тем временем позади меня густая цепь шествующих уже разорвалась. Я с удовлетворением констатировал, что мои собеседники по своей инициативе стали спокойно и дисциплинированно разъяснять другим, почему вход на мостки, к сожалению, закрыт. Трюк сработал – все напоминало безупречно действующую цепную реакцию. Когда я спустился на берег, пристань уже опустела.
Мы немного повеселились по поводу удавшегося розыгрыша и отправились гулять дальше. Но каково же было наше изумление, когда мы, пройдя медленным шагом с полкилометра, случайно оглянулись назад и увидели, что на мостках по-прежнему нет ни одного человека. Добрые четверть часа мы стояли и смотрели: никто так и не вошел на пристань. Поток гуляющих двигался теперь по прямой, минуя дотоле столь желанный уголок, где была близость морской воды, свежий воздух. Неужели цепная реакция все еще продолжалась? Неужели люди передавали мое сообщение друг другу по цепочке? Или мою роль добровольно взял на себя какой-нибудь соотечественник с повышенно развитым чувством долга? Стоял теперь там и заворачивал всех в сторону – до тех пор, пока не покажется белый теплоход? Или же сказанное мною успело трансформироваться, как в известной детской игре в испорченный телефон, и звучит теперь так: на мостки нельзя, опасно для жизни, могут рухнуть?
Но в чем же все-таки причина столь фантастического послушания? Вероятнее всего, здесь действовал закон стадного чувства: достаточно было бы снова одного барана, чтобы направить массу в сторону моря. Мы ведь тоже до этого, не раздумывая, шли, как все: на мостки. Несмотря на все это, я почувствовал себя довольно паршиво, представив, что кому-то, возможно, немного подпортил пасхальное настроение. Оставалось одно маленькое утешение: большинство и не заметит, чего оно лишилось. И вообще: не мог же я теперь мчаться назад, чтобы попытаться исправить дело. Например, начать громко кричать: «Люди, идите на мостки! Разрешается! Нет, правда, это была всего лишь шутка. Вы имеете право». Тогда уж родители наверняка запретят своим детям следовать столь нелепым указаниям какого-то явно невменяемого типа.
Другая незамысловатая шутка доставила мне удовольствие. В 1976 году во время пребывания в Лондоне мы зашли в знаменитый музей восковых фигур мадам Тюссо. «Двойники» известных исторических личностей и представителей преступного мира расположены не где-то за стеклами витрин, а стоят в зале в самых разных местах. Пугают не только «комнаты ужасов», но и сами по себе эти восковые манекены, которые трудно отличить от живых людей. Постепенно мне, поднаторевшему в розыгрышах в духе Тиля Уленшпигеля, пришла в голову мысль выкинуть очередной номер. Улучив момент, когда меня никто на видел, я встал в позу в полутемном углу, театрально вытянув одну руку, а другую засунув в карман. Со стороны я должен был производить странное впечатление – с неподвижным взглядом в поношенной кожаной куртке и моей неизменной морской фуражке. Во всяком случае, очередная группа американских туристов в восхищении замерла перед «восковой фигурой». «Разве это не мило? – воскликнула пожилая дама. – Совсем как живой!» Она не знала, насколько была близка к истине. Ничего не подозревая, она несколько раз потрогала мои плечи. Кристель и мой сын находились неподалеку и смеялись до слез. Но это не бросалось в глаза, потому что атмосфера была непринужденной.
Я же, на которого со всех сторон таращились, как на мертвый кусок воска, чувствовал себя не очень уютно. Люди разглядывают в свое удовольствие «точную копию» и заглядывают тебе при этом прямо в глаза. Воистину нелегко стоять не двигаясь и при этом предательски не моргнуть глазом. Еще хуже, когда посетители окружают воображаемую куклу со всех сторон, чтобы лучше разглядеть. Не провожать их взглядом очень трудно, требуется немалое самообладание. Стараться незаметно дышать – не самая большая техническая сложность. Самое скверное из всего – что другие не видят обмана и рассматривают тебя действительно как неживой предмет из воска и волокон. Но ведь себя-то ты ощущаешь как живое существо. Неужели другие этого не видят? Вот тут-то могут появиться неприятные мысли о бренности человеческого существования. Не хотел бы я быть восковой фигурой.
Но американки ничего не заметили. Когда они двинулись дальше, я как ни в чем не бывало присоединился к их группе. Помещение огласилось сперва испуганными, а потом веселыми криками женщин.
Игра доставила огромнейшее удовольствие моей семье и мне самому, и потому я повторил розыгрыш еще три или четыре раза. И всякий раз трюк срабатывал безотказно. Дважды мне пришлось даже стерпеть, когда меня трогали за палец и за нос. И никто из любопытных не споткнулся на самом главном: температуре тела. Всех на секунду охватывала паника, когда кукла внезапно оживала. Если бы кто-нибудь сказал мне при этом пару «теплых» слов, я бы их заслужил. Но все лишь облегченно смеялись, когда выяснялось, как ловко их обманули. Что касается меня, то я – артист-самоучка – горжусь своими «выступлениями» у мадам Тюссо как испытанием на практике моих артистических способностей.
КАК Я ОДНАЖДЫ ЗАИНТЕРЕСОВАЛСЯ ИСТОРИЕЙ И НАТКНУЛСЯ НА СОВРЕМЕННОСТЬ
Я очень интересуюсь историей, причем не только из профессиональных соображений. Поэтому я всегда охотно, если получается, использую время гастролей для осмотра исторических достопримечательностей. Дворцы и замки Федеративной Республики Германии являются зачастую собственностью потомков древних родов, владеющих большими земельными угодьями, лесными массивами, но прежде всего, – в соответствии с духом времени – огромными промышленными предприятиями. Как и в давние времена, эти построенные с размахом обиталища феодалов, помимо того что они являются жильем, служат еще и представительским целям. Время от времени иные господа владельцы открывают двери своих княжеских резиденций для простой публики, которая, приобретя входной билет, получает возможность осмотреть помещения. Делается это скорее всего не по бедности и не из рекламных соображений и уж тем более не из желания способствовать просвещению «простого» народа, демонстрируя накопленные сокровища искусства, а скорее потому, что государство предоставляет сказочно богатым владельцам суммы, необходимые для поддержания в надлежащем порядке культурных ценностей, лишь в том случае, если владелец снизойдет до того, чтобы пользоваться княжеской усыпальницей, пыточным подвалом, парадным залом и крепостными сооружениями не единолично. То, что большинство подобных благородных семейств накопили богатства благодаря нещадной эксплуатации в течение многих веков их собственных (?) крепостных, вряд ли достойно уважения.
Поэтому я обычно в конце осмотра, который экскурсовод почти всегда завершает фразой: «Есть у кого-нибудь вопросы?» – охотно откликаюсь: «Да, у меня. Как вы думаете, – скромно спрашиваю я, – много ли осталось бы у этой семьи добра, если бы ей пришлось возвратить все, что ее родня в течение столетий выжала, украла у проживавшего на этой территории крестьянского и городского населения?» Я спрашиваю так, чтобы несколько умерить восхищение отдельных экскурсантов богатством и роскошью княжеских покоев и заставить их посмотреть на все несколько критически.
В большинстве случаев я не получаю ответа на свой вопрос, экскурсоводы только многозначительно пожимают плечами.
Но иногда мое желание получить разъяснение принимается всерьез, как оно того и заслуживает.
В одном замке в Швабии экскурсовод, который вначале оставил мой вопрос без ответа, подошел ко мне уже потом на стоянке автомашин и отвел в сторону: «Вы правы, эти все, кто наверху, негодяи. Раньше они измывались над крестьянами, а теперь то же самое происходит в промышленности». Потом он показал мне на шпиль башни замка и добавил почти шепотом: «Но только будьте осторожны с вашими высказываниями. Здесь и стены имеют уши. Вы видите, на башне развевается флаг? Наследный принц здесь, он охотится на ланей». И это в XX веке!