Герберт Уэллс

Отношения с Кэтрин (не будем называть ее Джейн, ладно?) медленно развивались в течение осени и зимы 1892 года. Уэллс познакомил ее с женой; отношения между двумя женщинами были внешне приятельские, что они на самом деле думали друг о друге — неизвестно. А в семье Уэллсов случилось несчастье: в январе 1893-го Сару уволили. Ее предупредили за несколько месяцев, открыв на ее имя банковский счет в 100 фунтов. С прислугой обычно поступали хуже. Но Саре было уже под семьдесят, она содержала безработного мужа; она назвала мисс Фезерстоноу жестокой и погрузилась в депрессию. Февраль она прожила у Герберта и Изабеллы в Лондоне, затем поселилась в Найвудсе вместе с Джозефом. Ее дневниковые записи полны отчаяния. «Никакой хорошей весточки. Как мы будем жить? Пожалуйста, Господи, пошли мне какую-нибудь работу». С мужем у нее давным-давно не было ничего общего; в первый раз она упомянула о его существовании в записи, датированной маем, и запись эта была такова: «Дж. ушел на матч по крикету».

Нет, Уэллсы-старшие не голодали. Фрэнк присылал немного денег; Герберт в 1893 году передал родителям в общей сложности около 100 фунтов (при том, что его доход в том году составил 50 фунтов и все его с женой состояние насчитывало 380 фунтов); он также нашел для родителей надомную канцелярскую работу у Бриггса (надписывать конверты). Но неустроенная жизнь без будущего вызывала у Сары безумный страх. А неприятности в семье продолжались: весной 1893-го Фред, служивший в магазине тканей в Уокингэме, также был предупрежден об увольнении. Он приехал к Герберту — как-то неожиданно получилось, что самый непоседливый и неустроенный член семьи стал единственным, у кого было прочное положение, — и они начали совещаться. Когда говорят об эгоизме Уэллса, то забывают о том, как серьезно он всегда относился к проблемам своих близких и сколько денег за всю жизнь выплатил родственникам, друзьям, родственникам друзей и друзьям родственников; при этом он ругал себя последними словами за то, что его помощь была «бестактной и грубой» и он «не считался с чувствами моих домашних, их достоинством, их печальным разочарованием»! Он специально поехал в Уокингем, чтобы поговорить с работодателем Фреда и выяснить, может ли его старший брат найти другую работу; когда стало ясно, что перспектив нет, братья обсудили другие варианты — Фред мог поступить учиться в Сауз-Кенсингтон и получить диплом, Фред и Герберт могли попытаться открыть совместный бизнес, Фред мог присоединиться к бизнесу Фрэнка.

17 мая когда Фред, уже уволенный, во второй раз приехал в Лондон У Герберта случилось очередное горловое кровотечение Осмотревший его врач подтвердил туберкулез и предупредил об опасности для жизни. Спустя пять дней после приступа Уэллс в обычном шутливо-цветистом стиле писал Кэтрин: «Когда мы шутили в среду вечером относительно того на какие ухищрения готов пойти застенчивый человек, дабы избежать грозящей ему перспективы общения, мы и не предполагали, что на такие же ухищрения порой способна и судьба — этот Великий Шутник, занявшийся моим делом. Что до меня, то мне совсем не понравилось, когда в четверг я проснулся в предрассветный час и обнаружил, что я — объект его шуточек и он меня здорово стукнул — так здорово, что я едва не покинул в одночасье эту забавную вселенную. <…> Думаю преподавание Для меня навсегда в прошлом, и, хочется мне этого или нет, я буду теперь жить литературным трудом» В очередной раз болезнь пошла ему на пользу, подвигнув на судьбоносное решение — «я от всего избавился. Я был волен писать или умирать».

Неделей спустя Кэтрин навестила больного; бывал у него и другой нежный друг, Элизабет Хили. Изабелла все это выдержала стоически. Тем временем Фред, гостивший у брата, прочел сообщение о вакансии торгового агента в Южной Африке. Он ехать боялся, Герберт настаивал, что это единственный выход Фред так и поступил — и там он преуспеет в бизнесе и будет жить благополучно в течение тридцати лет (а под старость приедет к брату и поселится неподалеку от него). Уже летом 1893-го Фред стал присылать матери неплохие деньги и частично разгрузил младшего брата. Герберт же, несмотря на свои решительные планы, бросить преподавание не смог — Бриггс его удерживал, — но количество часов ему сократили. Он начал писать учебник географии; подумывал о том, что нужно остаться преподавателем, но уехать из Лондона в местность с более здоровым климатом. В июне Бриггс дал ему отпуск; он с женой и тещей поехал на две недели к морю, в Истборн — и там вдруг открыл способ разбогатеть.

На отдыхе он читал беллетристику; ему попалось прелестное эссе Джеймса Барри (тогда еще не написавшего «Питера Пэна» но уже известного пьесами), где объяснялось, что для привлечения интереса публики нужно писать не заумные статьи о серьезных вещах, а, напротив, пустячки о предметах заурядных о зонтике, о шашках… Что видишь перед собой — о том и пиши; завтракаешь с другом в кафе — напиши об этом; ел сыр — напиши о сыре… Он тотчас решил попробовать — и в один присест набросал (на старом конверте) свои первый «пустячок» — рассказ «Как отдыхать на пляже» (On the Art of Staying at the Seaside).

«Тысячи и тысячи людей думают, что они отдыхали на пляже, так же как тысячи людей воображают, что они играли в вист, тогда как в действительности они лишь путались под ногами у настоящих игроков. На самом деле отдых на пляже — это искусство, требующее не только оплаты железнодорожного билета, но и специальных навыков, подобно всем подлинным искусствам. <…> Отдыхая на пляже, вы не должны думать; вы не должны двигаться; вы не должны спать. Вам следует лечь головой в сторону горизонта и погрузиться в созерцание; и, когда вы овладеете этим искусством, то сделаетесь подобны Будде, восседающему среди цветов лотоса». В таком роде Уэллс накропал текст в 9500 знаков; он упомянул о табачных киосках, о мухах, о лодочниках — то есть выполнил инструкцию Барри. Он сам удивился, как легко это у него вышло. Но удивляться было нечему: такой стиль — изящно, цветисто и «ни о чем» — он уже несколько лет использовал в переписке.

По возвращении в Лондон он отослал работу в «Пэлл-Мэлл газетт» — текст был принят незамедлительно. И поехало: за неполных полгода Уэллс заработал около 200 фунтов. До конца 1893 года он опубликовал в «Пэлл-Мэлл газетт» и еженедельнике «Пэлл-Мэлл баджет» более 30 эссе и крошечных рассказиков, большая часть которых потом вошла в состав сборников «Избранные разговоры с дядюшкой» (Select Conversations with an Uncle, 1895) и «Кое-какие личные делишки» (Certain Personal Matters, 1897); за период с 1893 по 1897-й он опубликует их сотни. Он будет сочинять безделушки о каминах, о велосипедах, о фотографировании, о крикете, напишет эссе о том, как писать эссе — «Искусство эссеиста настолько просто, настолько свободно от канонов и, кроме того, столь восхитительно, что нужно задаться вопросом, почему все люди — не эссеисты. Возможно, люди не знают, как это легко. Или, возможно, новички введены в заблуждение. Если это искусство хорошо преподать, его можно изучить за десять минут». Сам автор в письме к Фреду называл эти статьи «chatty», что переводится как «болтливый» или «неряшливый».

Одна из безделок понравилась самому Барри; когда Каст передал молодому автору этот отзыв и рекомендовал продолжать, Уэллс попросил дать ему и другую работу: рецензирование книг. Каст охотно согласился — так появился еще один источник заработка. За два месяца Уэллс заработал столько же, сколько за годы преподавательского труда. Многими годами позже он писал: «Зарабатывание на жизнь сочинительством — странная игра. Успех в ней не зависит ни от знаний, ни от литературной квалификации, а определяется малозначительными чертами времени, интеллектуальной модой; он непредсказуем и неуправляем».

Не все его тексты, опубликованные в «Пэлл-Мэлл» в 1893-м, были безделушками. Среди них были футурологические тексты «Приключения летающего человека» и упоминавшийся «Человек миллионного года», отчасти ставшие прообразами будущих романов. Он продолжал писать научно-популярные статьи для «Юниверсити корреспондент» и «Эдьюкейшнл таймс»; в «Джентльмене мэгэзин» была напечатана его статья «Исторические опыты сотрудничества», в «Чэмберс джорнэл» — эссе «Умирание», где была поэтично изображена картина умирающей Земли, которую мир скоро узнает по «Машине времени».