Киплинг

В том, что Киплинг не удостоился столь высокой награды, уступив ее куда менее одаренному и мало кому известному Остину, «виновата» была не только королева Виктория, но и его собственная литературная репутация. О литературной репутации Киплинга нам известно куда меньше, чем о репутации политической, а потому отвлечемся от «Дома на скале» и скажем о ней несколько слов.

Бывают писатели для писателей и для критиков, а бывают — для читателей. Киплинг с самого начала был «читательским» писателем; на протяжении сорока лет издатели охотно издавали, а читатели охотно раскупали его книги — стихи, рассказы, романы, путевые очерки, сказки, его баллады распевали в пабах и мюзик-холлах, они публиковались на первых полосах центральных газет. В писательской же среде, даже доброжелательной (таких критиков, как Макс Бирбом, который Киплинга на дух не переносил, мы в расчет не берем), он всегда оставался «одиноким волком», считался автором неровным, уязвимым для критики, хотя, несомненно, высокоодаренным — в таланте ему не отказывали даже те, кто был нетерпим к его джингоистским взглядам и устремлениям. С точки зрения утонченных эстетов и высоколобых интеллектуалов, Киплинг был слишком вульгарен. Вот короткий перечень уничижительных вердиктов о нем Оскара Уайльда — один раз мы его уже цитировали: «отсутствие стиля», «журналистский реализм», «наш главный авторитет по всему вульгарному», «видит удивительные вещи, но через замочную скважину», «талантливый человек, который изъясняется на кокни» [19].

Уайльду вторит такой же, как и он, эстет-символист, критик либеральной газеты «Стар» Ричард Ле Гальенн: «Бернс скучен, когда не пишет на шотландском диалекте, Киплинг — когда не пишет на кокни». Не устраивает Киплинг и натуралистов, с которыми его иногда сравнивали. На взгляд известного американского прозаика конца века, «разгребателя грязи» (как окрестили историки литературы американских натуралистов) Дина Хоуэллса, Киплинг «развязен», «пишет что придется». Его соотечественник, критик, основатель и издатель журнала «Нейшн» Эдвин Лоренс Годкин, обыгрывая название самого известного поэтического сборника Киплинга, пренебрежительно называет его «поэтом казарменных хамов». Для неоромантиков, к которым, собственно, принадлежал и сам Киплинг, он — в первую очередь журналист. Стивенсон: «Талант глубок… но грубость еще глубже… Что бы он ни писал, он — толковый журналист, все, что он сочиняет, остроумно, поверхностно и прямолинейно. Ни капли сердечной тоски, полное отсутствие гармонии». Для реалистов Киплинг бессвязен и непоследователен, опять же — «полное отсутствие гармонии». Герберт Уэллс, высоко, как мы знаем, Киплинга ценивший, считавший его чуть ли не «национальным символом», писал вместе с тем, что его творческая манера отличается «суматошностью, грубостью, истеричностью, нетерпимостью, несообразностью». Наконец, для модернистов Киплинг излишне прагматичен и демократичен. «Не знаю ни одного писателя такого огромного таланта, — писал о Киплинге Томас Стернз Элиот, — для которого поэзия была бы не более чем средством… Для Киплинга стихотворение — это нечто, побуждающее к действию, его стихи по большей части сочиняются для того, чтобы вызвать одну и ту же реакцию у всех читателей, и только ту реакцию, которую читатели способны выразить сообща».

Весной 1897 года некоронованный первый поэт Англии, ставший «национальным символом», ощущает себя, как он пишет Конланду, «бездомным цыганом, который был бы рад и палатке». С «Домом на скале» решено, наконец, расстаться, беременную третьим ребенком жену Киплинг отправляет в лондонский отель, сам же пускается на поиски сносного жилья и вскоре сообщает тому же Конланду, что дом найден. И не где-нибудь, а близ модного курорта Брайтон, в приморском городке Роттингдин, в непосредственной близости от родственников. Рядом — летний дом Бёрн-Джонсов «Норт-Энд-хаус», где Киплинги будут жить первое время и где Кэрри спустя полгода родит сына, а чуть поодаль — дом Ридсдейлов; на их дочери, тоже ждавшей в это время ребенка, женился кузен Киплинга, будущий английский премьер Стэнли Болдуин. В Роттингдине, в родовом гнезде Киплингов-Макдональдов, Киплинги проживут без малого пять лет, сначала в «Норт-Энд-хаус», а потом в особняке «Вязы», который снимут за три гинеи в неделю — сумма по тем временам весьма внушительная.

Лето 1897 года

В «Норт-Энд-хаус», куда Киплинги въехали в начале июня, писатель работает, и уже не первый год, над «Просто сказками», которые завершит только спустя пять лет в Кейптауне. Сказки сочиняются экспромтом и рассказываются детям — своим и чужим, так же как в «Наулахе». Племянница Киплинга Анджела Теркелл вспоминает, как, наигравшись с детьми в гражданскую войну, где Киплинг исполнял роль «ужасного» круглоголового, а дети, Анджела, Джозефин и Элси, — благородных кавалеров [20], писатель зазывал дочерей и племянницу к себе в кабинет или отправлялся с ними на сеновал и читал им вслух «Просто сказки». В исполнении автора, пишет Анджела; они были еще лучше, чем на бумаге.

И так считала отнюдь не только Анджела.

«Просто сказки» — удача и Киплинга-прозаика, и Киплинга-поэта, и Киплинга-художника (на этот раз он сам, а не Джон Локвуд иллюстрировал свою книгу, о чем, впрочем, нашим юным читателям должно быть известно), и, не в последнюю очередь, — Киплинга-рассказчика.

«Просто сказки» — название устоявшееся, и менять мы его, естественно, не станем. Однако название этих замечательно переведенных сказок К. И. Чуковскому, по-моему, удалось не слишком. Что значит «Просто сказки»? («Просто стихи»? «Просто повесть»?) Что они написаны между делом, не всерьез, без определенной цели? Лучше было бы, мне кажется, назвать сборник более внятно, скажем, «Незамысловатые сказки» или «Сказки как сказки» — ведь Киплинг из свойственного ему, как и многим писателям, литературного кокетства продолжает линию на «псевдо простоту», начатую еще с «Простых рассказов с гор». Понимать название надо и здесь «с точностью до наоборот»: рассказы на самом-то деле были вовсе не просты — замысловаты и сказки.

Прежде чем записать «Просто сказки», писатель, повторимся, рассказывал их детям — своим собственным, детям своих родственников, да и чужим детям тоже. Детей, как мы знаем, Киплинг, в отличие от репортеров, очень любил. «Было ни с чем не сравнимой радостью, — вспоминала Трикс, к тому времени уже миссис Флеминг, — следить за ним, когда он играл с ребенком, потому что он и сам в это время становился маленьким мальчиком».

Сказки рассказывались-писались на протяжении нескольких лет. Были сказки, которые Киплинг рассказывал в Вермонте Джозефин, когда укладывал ее спать. В Америке же, о чем уже упоминалось, появился первый — устный — вариант одной из лучших сказок «Кошка, гулявшая сама по себе», а также сказки про Носорога, Верблюда и Кита. О том, что сказка «Откуда у Кита такая глотка» создана в Америке, свидетельствует хотя бы то, что станции Винчестер, Ашуэлот, Нашуа, Кини и Фичеоро, которые перечисляет Кит, — это реально существовавшие железнодорожные полустанки на пути в Брэттлборо. Упреждая события, скажем, что в 1898 году в Южной Африке родились сказки о любопытном Слоненке и о том, как Леопард стал пятнистым. По возвращении из Африки Киплинг сочиняет сказку «Как было написано первое письмо», перед следующей поездкой в Кейптаун — «Краб, который играл с морем», а в начале 1902 года, во время очередного пребывания в Африке, — «Мотылек, который топнул ногой».

Особое обаяние сказок — Анджела права — в их изустном характере. Средняя дочь Киплингов Элси подтверждает, что дети получали куда большее удовольствие от «рассказывания» сказок, чем от их чтения — ведь отец и в самом деле читал их с неподражаемым актерским искусством, на все лады, каждая фраза произносилась с определенной, неповторимой интонацией: автор-рассказчик, как видно, получал от чтения своих сказок не меньшее удовольствие, чем его юные слушатели, превращался, доказывая правоту Трикс, в такого же, как они, ребенка.

19

Кокни — представители лондонского простонародья, а также их диалект, о котором дает некоторое представление речь героини «Пигмалиона» Элизы Дулитл. «Кокни» Киплинга во многом стилизован, перемешиваясь с англо-индийскими выражениями и солдатским жаргоном. — Прим. ред.

20

Речь идет о гражданской войне XVII века в Англии, где «круглоголовыми» (не носящими париков) называли приверженцев Оливера Кромвеля, а «кавалерами» — сторонников короля. — Прим. ред.