На исходе ночи

Федор, которому наскучил затянувшийся разговор приятелей, напомнил о себе:

— Давайте лучше выпьем, хватит вам языком трепать. — Он ловко содрал зеленый сургуч с горлышка очередной бутылки.

Счетовод Чулуканского сельсовета Неофит Годорожа имел репутацию исполнительного, аккуратного и, что было весьма важно, грамотного (семь классов гимназии!) работника. Он всегда приходил в сельсовет первым, уходил последним. Ранним утром, когда Григорий Солтан, Федор Препелица и Корнелий Гилеску «отдыхали» после ночных трудов в землянке, Годорожа, как обычно, явился на службу раньше остальных. Еще издали он разглядел белеющий на стене листок. Едва начав читать, пугливо оглянулся по сторонам, сорвал листок и спрятал в карман. Дверь в сельсовет оказалась незапертой. Войдя в помещение, Годорожа увидел сторожа, спящего на диване сном праведника. С трудом растолкав старика, счетовод услышал бессвязный рассказ о странном ночном происшествии. Осмотрев комнату, хранившую следы ночного разгрома, Годорожа уселся за свой стол в ожидании начальства.

ПИСЬМО

Лейтенант Пынзару и капитан Москаленко вышли из сельсовета, когда над Мындрештами уже опускались сумерки. Капитан в отделе МГБ был сотрудником сравнительно новым, и участковому до сих пор приходилось с ним встречаться редко. Однако Пынзару было известно, что Москаленко — кадровый работник органов госбезопасности, всю войну прослужив в «Смерше», прошел фронтовыми дорогами от Сталинграда до Вены. После войны служил в территориальных органах госбезопасности сначала на Украине, а потом в Молдавии. Вот, пожалуй, и все, что было известно о стоящем рядом подтянутом капитане. И держался Москаленко с младшим по званию и должности Пынзару запросто, как со своим братом-фронтовиком.

— Пошли ко мне, капитан, — пригласил участковый к себе Москаленко. — У меня остановишься, если не возражаешь. Места хватит.

— А я и не возражаю, тем более, что ночевать, кроме как у тебя, негде. И поговорим заодно подробнее.

Молодая жена Пынзару сразу убежала на кухню и скоро пригласила мужчин к столу. Оба изрядно проголодались и первое время ели молча, лишь изредка обмениваясь словами. Утолив голод, закурили, и разговор сам собой зашел о главном. Присутствие за столом жены участкового не смущало: об исчезновении председателя колхоза Коцофана в селе уже знали все. Она с женским любопытством прислушивалась к их беседе и вдруг, немного смущаясь гостя, сказала:

— Не иначе как к Марии Гонца пошел председатель. Любовь у них. Это вы, мужчины, ничего не видите, а у нас глаз на такие дела острый.

Москаленко вопросительно взглянул на Пынзару. Этот взгляд можно было истолковать так: верно ли говорит жена, и если верно, то почему ты молчал до сих пор?

Ион пожал плечами:

— Мало ли что бабы болтают, у них язык без костей.

Однако Москаленко, розыскник более опытный, не раз имел возможность убедиться, что нельзя пренебрегать никакими, даже незначительными, казалось бы, на первый взгляд, сведениями.

— Кто она, эта Мария? — спросил он.

— Наша, мындрештская, — ответил Пынзару. — Солдатская вдова. Муж или погиб, или без вести пропал, точно не скажу. Сын у нее в городе на стройке работает, живет одна.

— Давай-ка навестим ее завтра с утра пораньше, лейтенант.

Дом Марии Гонца одиноко стоял в самом конце улицы; дальше начинался лес. Хозяйка — женщина средних лет, в накинутом на полные плечи цветастом платке с тревогой разглядывала незваных гостей в военной форме. Несмотря на ранний час, в комнате было прибрано, будто она кого-то ждала. На стене на видном месте висела фотография молодой женщины в подвенечном платье и бравого усатого мужчины. Москаленко перевел взгляд с фотографии на Марию, подумал про себя: «Красивая была в молодости, да и сейчас ничего». Хозяйка между тем засуетилась, не зная, как себя держать с начальством. На столе появился графин с вином, закуска, однако Москаленко остановил ее:

— Не беспокойтесь, Мария Афанасьевна, мы к вам не в гости, а по делу пришли.

Пынзару перевел его слова, хотя женщина, видимо, по выражению лица капитана догадалась, что он сказал, и села на стул. Москаленко и Пынзару молчали, не зная, с чего начать. Разговор предстоял деликатный, непростой разговор. Поразмыслив, Москаленко решил начать сразу с главного и спросил, когда она в последний раз видела Коцофана. Услышав это имя, Мария, еще прежде, чем Пынзару перевел, беспокойно встрепенулась, в ее темных глазах мелькнула тревога, и это не укрылось от внимательных глаз оперативников.

— Почему вас это интересует? — едва слышно спросила женщина.

«Видимо, между ними что-то есть… или было, по крайней мере, — подумалось капитану. — Интересно, знает ли она, что Коцофан исчез?»

— Поймите нас правильно, Мария Афанасьевна, — мягко сказал он, — мы пришли к вам как друзья, и вы должны нам помочь. Дело в том, что Тимофея Ивановича вот уже второй день нигде не могут найти. Пропал, словом.

— Пропал? — в ее голосе послышалось неподдельное изумление. — Сбежал, значит, и теперь милиция его ищет? Ничего не знаю.

Она упрямо поджала губы и с неприязнью взглянула на капитана. Реакция была неожиданной. «Может быть, Пынзару неточно перевел, или она просто не поняла, чего от нее хотят». И Москаленко, в который раз коря себя за то, что не успел еще хорошо овладеть молдавским языком, попросил лейтенанта объяснить подробнее цель их визита. Женщина слушала внимательно, а когда Пынзару замолчал, заговорила не сразу. О том, что председатель исчез, она слышит впервые, потому что вчера целый день была дома, и к ней никто не заходил. Женщина она одинокая, сын почти взрослый, у него своя жизнь. И Тимофей Иванович тоже остался один, так у него сложилось; он предлагал пожениться, но она ничего определенного пока не ответила: сына стесняется, да и судов-пересудов — скажут: окрутила самого председателя, свою выгоду, мол, ищет, а она женщина, хотя и одинокая, но гордая. Да, приходил к ней Тимофей, не будет скрывать. По вечерам. В последний раз — позавчера. Ушел под утро. С утра он в район собирался, говорил, что вызывает начальство.

— Чует мое сердце, случилось что-то плохое. — Она вытерла слезы концом платка.

— Не заметили чего-нибудь подозрительного, когда Тимофей Иванович уходил? — подождав, когда она немного успокоится, продолжал расспрос Москаленко. — Посторонних людей возле дома?

— Никого не было, я ведь Тимошу до калитки проводила. Попрощался и ушел. Сказал, что вечером заглянет, но не пришел. Это и раньше случалось, дел у него много… Не то, что у меня.

Распрощавшись с хозяйкой, они вышли на улицу, прошлись немного по размокшей земле и остановились, чтобы оглядеться по сторонам, и вдруг Москаленко боковым зрением скорее почувствовал, чем заметил, что за ними кто-то наблюдает из соседнего с двором Марии Гонцы дома. Он не успел повернуть голову, чтобы как следует рассмотреть, кто это, как белая занавеска на окне задернулась.

— Чей это дом?

— Савы Тудоса. А почему он тебя заинтересовал? — в свою очередь поинтересовался ничего не заметивший Пынзару.

— Любопытный, видать, этот Тудос. Мы вроде под наблюдением у него или кого-то из его домашних. Из окна за нами смотрят.

— А чего тут удивительного? Каждому ведь интересно, зачем участковый пожаловал, да еще с незнакомым в селе человеком. С тобой, то есть.

— Может быть, — неохотно согласился Москаленко. — Давай обсудим новую информацию, хотя ничего особенно нового мы не узнали. Плохо дело. Итак, Мария утверждает, что Коцофан ушел от нее под утро. Вопрос — куда он пошел?

— Домой, верно, куда же еще ночью идти.

— Скорее всего так. Пошел и не дошел. Значит, по дороге что-то произошло. Могло произойти, — тут же поправился Москаленко. — Вот что, лейтенант, давай-ка и мы с тобой пойдем этой дорогой. И смотри в оба, глаз не спускай с улицы. Моя сторона — правая, твоя, естественно, левая.

Шли медленно, часто останавливаясь и пристально разглядывая сырую, размокшую землю. Со стороны могло показаться, что они потеряли что-то важное и заняты поисками. Впрочем, так оно и было. Там, где улочки пересекались, Пынзару задержался подольше, присел на корточки, склонился совсем близко к земле.