На исходе ночи

Говоря об искусстве, нельзя хотя бы вкратце не рассказать о посещении музея Прадо — одной из величайших, наряду с Лувром, Эрмитажем и Британским музеем, сокровищниц изобразительного искусства. Здесь собрано более трех тысяч картин и скульптур выдающихся мастеров прошлого, причем представлены все школы мировой живописи. И хотя среди них произведения Пикассо отсутствуют, так как, по словам гида, не соответствуют направлению музея, имя его тесно связано с Прадо. Во время гражданской войны, когда фашисты подвергали Мадрид жестоким бомбежкам, эти сокровища оказались в опасности. Назначенный директором Прадо, Пикассо развернул самоотверженную работу по спасению шедевров Веласкеса, Гойи, Эль Греко, Мурильо, Риберы, Рафаэля, Тициана, Рубенса, Ван Дейка…

С осмотром музея нам одновременно повезло и не повезло. Дело в том, что он совпал по времени с большой выставкой картин Мурильо, приуроченной к трехсотлетию смерти художника. Экспонировались работы из многих зарубежных музеев, и нам представилась редкая возможность поглубже ознакомиться с творчеством этого замечательного художника. Но не тут-то было! Выставка работала последний день и потому привлекла особенно много посетителей. У входа в кассу выстроилась внушительная очередь — явление не совсем обычное для музеев на Западе. Вполне естественно, что многие любители живописи не ограничились созерцанием творений Мурильо и растеклись по другим залам. Темпераментные испанцы громко обменивались впечатлениями, что отнюдь не способствовало осмотру, на который, к тому же, было отведено лишь несколько часов. Все же кое-что удалось увидеть.

Самое сильное, неизгладимое впечатление оставили картины, фрески и офорты Франсиско Гойи. На долю великого художника в последние годы его жизни выпали тяжкие испытания: из двадцати его детей остался в живых только один, Гойя потерял слух, вынужден был жить на чужбине. Его родная Испания переживала сложный исторический период. Революция 1820—1823 гг. была подавлена. Все это с огромной выразительностью и эмоциональностью нашло отражение в серии офортов «Капричос» и особенно в так называемой «черной живописи». На одном из рисунков — голова собаки. Безысходное, жуткое одиночество застыло в ее глазах. Рисунок так и называется — «Одиночество». На другом художник изобразил древнеримского бога Сатурна, пожирающего своих детей. Страшный по художественному и эмоциональному воздействию рисунок. Всей мощью своего огромного таланта Гойя — художник, философ и гуманист, заклеймил бесчеловечность и ужасы войны в серии «Бедствия войны» и знаменитой картине «Расстрел повстанцев в ночь на 8 мая 1808 г.» Рассказывают, что Гойя пришел на место расстрела испанских патриотов наполеоновскими солдатами в ту же ночь с фонарем, чтобы достоверно воссоздать трагическое событие в своей картине.

Злой рок продолжал преследовать Гойю и после смерти. Когда останки художника, умершего во Франции, в Бордо, перенесли спустя много лет на родину, чтобы захоронить в маленькой часовне Сан-Антонио де ла Флорида, выяснилось, что какие-то негодяи похитили голову художника. Кто и зачем совершил этот кощунственный варварский акт, по сей день неизвестно. Прах великого художника покоится под простой мраморной плитой. На ней каменный крест и бронзовые потемневшие буквы: «Гойя». У плиты — лавровый венок, который возлагается ежегодно Испанской академией художеств в день рождения художника. Наш гид, указывая на надпись на плите, меланхолически замечает, что в ней содержатся две ошибки: Гойя умер не в мае, а в апреле, и не в 1825 году, а в 1828.

Часовня Сан-Антонио де ла Флорида выбрана для могилы художника не случайно. Здесь он провел долгие часы, расписывая потолок фресками на религиозный сюжет — чудо святого Антония. Но стоит вглядеться в лица святых, и видишь, что они очень похожи на обыкновенных смертных, как например, у «Махи одетой» и «Махи обнаженной». Эти знаменитые картины экспонируются тут же. Наш гид весьма настойчиво несколько раз повторил, что не герцогиня Альба послужила моделью художнику и что Гойя никогда не был любовником прекрасной герцогини, как думают многие. Этой же точки зрения придерживаются и советские искусствоведы.

Однако пора уже перенестись из прошлого века в бурный двадцатый. Автобус долго кружил по мадридским улицам, прежде чем остановиться возле внушительного, новой постройки здания, обнесенного высокой металлической оградой. У ворот нас встречает молодой симпатичный человек с тонкими чертами интеллигентного лица. Это сеньор Франсиско Перес Арауна, редактор международного отдела газеты «Паис». Дюжий широкоплечий охранник, вооруженный пистолетом, нажимает кнопку, и дверь в железной ограде открывается, чтобы тут же закрыться. Прежде чем пропустить нас дальше, охранник вежливо попросил наших женщин показать содержимое сумок. Франсиско Арауна извиняюще поясняет: террористы свирепствуют. Мы рады советским гостям, но таковы наши правила.

Говорят, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а тут не монастырь даже, а целая страна («паис» по-испански «страна»). Да простит мне читатель эту маленькую игру слов. Сопровождаемые сеньором Арауной, поднимаемся на третий этаж и сразу попадаем в просторный редакционный зал. Как принято в большинстве газет на Западе, здесь у сотрудников (кроме руководства), нет отдельных кабинетов, все на виду. Несмотря на предвечернее, самое напряженное в редакциях время, в залитом мягким светом зале царила тишина. Не стрекотали машинки, никто не диктовал машинисткам свои материалы. И машинки, и машинисток вытеснила электроника. Журналист «пишет» прямо на экран дисплея, тут же, нажимая кнопки, правит, и материал идет в набор. Само собой, такой метод подразумевает высокую профессиональную подготовку. С этого и началась наша беседа. Франсиско сказал, что в Испании существуют два мнения: одни полагают, что журналистов должны готовить специальные факультеты университета, другие же считают специальное образование не обязательным: журналистами становятся по призванию. Что ж, спор этот давний и длится, наверное, столько же лет, сколько существуют газеты, и решает его жизнь в каждом конкретном случае. Кстати, сам Арауна окончил факультет журналистики Мадридского университета.

Первый номер газеты вышел сравнительно недавно, но она уже стала одной из крупнейших газет в Испании. С ее мнением считаются, к нему прислушиваются и за пределами страны. Франсиско Арауна сформулировал политическое кредо «Паис» несколько расплывчато: независимая газета либерально-прогрессивного направления, склоняющаяся влево. Священный долг газеты — защита конституции и национального единства. Газетой владеют 1100 акционеров — представители различных социальных слоев: банкиры, адвокаты, коммерсанты, причем никто не имеет права иметь больше десяти процентов акций. Прибыль дает в основном реклама, которая занимает половину газетной площади. Задав нам несколько вопросов, сеньор Арауна поинтересовался, давно ли мы из Москвы, любезно выразил готовность сообщить нам последние московские новости и покинул нас ненадолго. Возвратившись, сказал, что только что говорил с московским корреспондентом по телефону. Корреспондент сообщает: в нашей столице сильный мороз — первый в эту теплую зиму. «В остальном же все в порядке», — сказал он и привел английскую поговорку: отсутствие новостей — самая лучшая новость.

На следующий день вечером я со своим спутником забрел в большой универсальный магазин по соседству с нашей гостиницей и неожиданно столкнулся с Арауной. Надо же такому случиться в огромном городе, причем за границей! Он сразу узнал вчерашних советских гостей. Магазинная толчея не способствовала беседе, однако он успел сказать, что хочет побывать в нашей стране. Раньше, при Франко, это было непросто. «Недавно, — продолжал Франсиско, — из поездки в Москву и Ленинград возвратились родители, полные ярких впечатлений». Распрощались мы как добрые знакомые.

Здесь остановилось время

Непривычно пустынными выглядят улицы испанской столицы в субботнее утро. Те, у кого есть загородные дома, уехали на уикэнд еще в пятницу, ну, а другие (их большинство), сидят в городских квартирах. Нашему автобусу не страшны никакие автомобильные пробки, и он без всяких задержек выбирается на загородное шоссе, ведущее на север. По его обеим сторонам мелькают нарядные виллы, окруженные низкорослыми соснами и кипарисами. На зеленых лужайках пасутся черные упитанные бычки — будущие герои и жертвы корриды. Мирный, идиллический пейзаж, залитый теплым декабрьским солнцем. Вдали, на вершинах скалистых холмов, подернутых голубоватой дымкой, виднеются грозные силуэты средневековых замков. Кастилья, суровая и прекрасная, прокаленная солнцем земля, сердце Испании. На стрелке дорожного указателя мелькнули слова: «Лас Кампас, Гвадаррама». Знакомые, с детства врезавшиеся в память названия. Именно здесь, на ближних подступах к Мадриду, развернулись тяжелые, ожесточенные бои. Вспоминая об этом, смотришь на идиллический пейзаж другими глазами. Например, глазами очевидца и участника событий тех лет Михаила Кольцова. В «Испанском дневнике» он пишет: