Избыток подсознания

«О! — хвасталась она, примеряя очередную шмотку. — Смотри-ка, какую красоту выбрасывают „новые русские“! Если б каждый день такое находить, так уже бы я миллион заработала!»

Мысль о миллионе давно терзала Муську, ни на минуту не отпуская ее. Ей все казалось, что фортуна улыбнется, подкинет шанс, а с миллионом-то хватит на пропой пожизненно, да еще и на шикарные похороны останется.

О нем же, о миллионе, думала Муська и в этот день, исследуя очередную помойку. Добыча уже дня четыре подряд была не ахти. Но соседка сверху, промышлявшая милостыней в переходах, дала адресок у нового кооперативного дома. С утра раненько Муська двинулась на разведку. И вправду, куча у бачков выглядела внушительно: видно, мусоровозка дней десять не приезжала. Муська внимательно оглядела фронт работ. В первую очередь привлекла ее внимание старая, ободранная прикроватная тумбочка. Подергала Муська ящик, глядь — а он на замке. Муська аж испариной покрылась от ожидания: замком-то ее было не удивить — первый муженек профессиональным взломом занимался. Привычно согнув выдернутую из прически шпильку, Муська недолго боролась с ящиком, пока тот не раззявил свою деревянную пасть… полную денежных бумажек, закончивших свое хождение лет пять назад. Смачно плюнула Муська в сердцах, да прямо на бумажки. Бабка какая-нибудь безумная, змея подколодная, видно, от родственников деньги-то прятала, а потом госзнаки поменяли, и — тю-тю, бабка, твои накопления… Да еще и под замком хранила. «Ну, народ убогий, жить не умеют, — возмущалась Муська, продолжая копаться в окружавшем тумбочку мусоре. — Ни жить красиво не умеют, ни помереть!» Вновь представила она свои похороны — в дубовом гробу, в розах, да на Литераторских мостках, в толпе знаменитостей — в том случае, если с еще не найденного миллиона останется достаточно… И с удвоенной силой начала рыться в куче тряпья, старательно проверяя каждый карман выброшенных юбок, брюк и пиджаков. Шмотки, кстати, попадались хорошие — хоть сразу на продажу, видно, и впрямь в дом «новые русские» заселились, не обманула соседка-попрошайка. Для себя Муська отложила: кружевную розовую юбку, чулки зеленые, с люрексом (всего-то четыре дырки — а уже выбрасывают!) и волшебной красоты, цикламеновый с белым, полосатый кардиган.

Остальное — в бизнес, — решила Муська, оглядываясь кругом в поисках тары для выноса добычи. Наконец на глаза попалось нужное: из переполненного бачка торчал довоенный фибровый чемоданчик, изрядно помятый, но задорно поблескивавший никелированными уголками и защелками. Хищно оглянувшись, Муська бросилась к добыче. Не раз слышала она от товарок рассказы, как вот в таких-то невзрачных чемоданчишках и находились жемчуга и бриллианты, спрятанные за обшивкой чокнутыми одинокими старикашками. Замочки подались просто: щелк — и чемоданчик заулыбался во всю ширь обклеенной веселенькими обоями глотки. На землю посыпались старые фотографии. Муська, как дама образованная, знала, что некоторые из них тоже денег стоят в комиссионном магазине, особенно — такие плотные картонные прямоугольнички со старинными господами и их матронами в нарядных шляпах. Поэтому, быстренько собрав шмотье в первый подвернувшийся, почти не рваный полиэтиленовый пакет, она прихватила чемоданчик и направилась в сторону дома, чтобы хорошенько рассмотреть находку.

Оказавшись в родной халупе, Муська вытолкала взашей пару засидевшихся за пустым столом алкоголиков, приказав им без водки обратно не возвращаться, и, умостив на столе чемоданчик, внимательно принялась за осмотр старых фотографий.

Нюточка взяла большое, игрушечно-красное яблоко, и, пока няня Кора судачила о чем-то с горничной Томиных — Дарьюшкой, пошла искать чудесную девочку в костюме ангелочка.

Самое трудное — не заблудиться в коридорах. Упаси Бог в людскую попасть — то-то переполох начнется! И тебе попадет, и нянюшке, а горничной Дарьюшке — тем паче, потому что «робенка одного без догляду отпустили». А уж маменька как посмотрит! Нюточка даже вздрогнула, вспомнив пронзительно-стальной взгляд матери, предназначавшийся каждому провинившемуся, не исключая и отца. Под землю провалиться хочется немедля — вот как маменька смотрит в гневе. Однако уж больно охота на девочку вблизи посмотреть, а может — и подружиться получится? Такая она хорошенькая — прямо прелесть! Успешно миновав большую лестницу (все лакеи в праздничной зале заняты), проскользнув мимо буфетной, откуда доносились голоса, причем один явно распекал, а другой умоляюще попискивал (ух и строгий же здесь дворецкий Пал Иваныч — жуть), Нюта добралась-таки до искомого. Двустворчатые двери вели в небольшой овальный зал, где иногда Томины давали камерные фортепьянные концерты. Как-то под Новый год, когда вся ребятня участвовала в домашнем спектакле, в этом зальчике была устроена раздевалка и гримерная, вот и подумалось Нюте, что артистов тоже могли там разместить. И не зря ведь подумалось, недаром Генрих Карлович по арифметике всегда хвалит за сообразительность. Из-за дверей доносился смех и веселое многоголосье. Нюта немного помедлила: и войти боязно, и в коридоре стоять долго опасно — заметят и заругают. Тихонько толкнув створку, она проскользнула внутрь. Актеры сидели за столом, не иначе как домоуправитель Томиных получил распоряжение подать им праздничный обед, в честь тезоименитства отрока Илии. Трапеза поминутно прерывалась взрывами смеха, видно, был среди присутствующих хороший рассказчик, с целым ворохом веселых историй.

А чуть поодаль от взрослых, у красиво задрапированного окна, на высоком табурете, сидела та самая девочка в костюме ангелочка и расчесывала деревянным гребнем свои длинные бледнопепельные волосы. Игрушечно-красное яблоко, точно такое же, как и у Нюты в руках, лежало перед ней на столике. Тоненькие ножки в белых колготах трогательно болтались, не доставая до блестящего паркета. Еще раз бросилось в глаза, какая она хрупкая и маленькая.

Нюта стала потихонечку подбираться к девочке поближе, стараясь не шуметь, чтобы взрослые не заметили. Девочка глянула в зеркало и увидела Нюту в отражении. Обе замерли.

Но не произнесли ни звука. Тогда Нюта подошла совсем близко и смущенно встала у кресла. Когда задумала знакомиться — было все просто, а теперь? Ну что говорить? Как начать? Подумав, она молча протянула девочке яблоко. Та посмотрела на него, потом на свое такое же, лежавшее на столике, и — обе засмеялись.

— Ты кто? — первой спросила девочка, отсмеявшись. Голос у нее оказался высокий и какой-то взрослый, уверенный.

— Я — Аннета. Сегодня у моего кузена день ангела, и мы с маменькой и папенькой в гости приехали… — вежливо начала Нюта, но девочка перебила ее:

— А почему ты торт красивый есть не пошла? Я видела — вынесли, такой розовый весь… — и она мечтательно улыбнулась.

— Да ну его! — воскликнула Нюта. — Надоели уже сладости, а потом ведь слушать заставят, как Мишенька маленький стихи читает, а он запинается все время — скучно! А ты торт попробовать хотела? — вдруг спохватилась Нюта, жалея, что не прихватила с собой кусок.

— Нам не полагается, — важно сообщила девочка. — Артисты должны фигуру соблюдать, особенно балетные. Сама посуди, после тортов какой же партнер мне поддержку в па-де-де сделает?

Нюта не все поняла из сказанного, особенно насчет «па-де-де» и «поддержки», но прониклась уважением к серьезности занятий, не позволяющих есть вкусные торты. Она наконец осмелела и решилась спросить:

— А тебя как зовут?

— Магдалина Дали! — нараспев, как на сцене, объявила девочка.

— Так ты настоящая итальянка? — округлила глаза Нюта.

— Нет, это мой сценический псевдоним, — гордо заявила Магдалина. — А по-настоящему я — Мотя Данилович. Но ты можешь называть меня Мадя, так меня дома зовут.

— А где твой дом? — заинтересовалась Нюта.

— А здесь! — расхохоталась Мадя, указывая рукой на группу взрослых за столом. — Мы — знаменитая труппа Дали: папаша мой — и директор, и режиссер, и пьесы пишет, а маман — актриса, переезжаем из города в город, где есть ангажемент, там и живем. Эту зиму вот — в Петербурге прожили, а на лето к морю поедем, в летних театрах комедии играть.