Страница 84 из 104
И тут Штадтсхен напугал его еще больше.
— Немедленно принесите список постояльцев для господина поверенного Стиффенииса! — рявкнул он.
В следующее мгновение передо мной на столе уже лежала большая тетрадь в кожаном переплете. Я сел и начал листать страницы. Все они были пусты.
— Вы что, шутите? — спросил я, подняв глаза на хозяина гостиницы. — У вас совсем нет постояльцев?
Штадтсхен угрожающе навис над перепуганным толстяком и прошипел ему в самое ухо:
— Что, хозяин, пытаешься кого-то укрывать от полиции?
Толстяк уже дрожал от страха.
— Я бы никогда не осмелился, сударь. В нашей нынешней ситуации стражники постоянно рыщут по городу. — Он наклонился над тетрадкой со словами: «Позвольте, сударь». Хозяин послюнил палец и стал быстро листать страницы. — У нас было так мало постояльцев, сударь. Особенно за последний месяц. Кому хочется приезжать в город, в котором орудует убийца? Ну вот, все-таки кое-кто есть, сударь.
Он показал мне то, что нашел. На странице были записаны всего одно имя и дата.
— Герр Любатц, сударь. Торговец, — пробормотал он. — Больше у нас сегодня никого нет. Он коммивояжер и очень уважаемый человек, насколько мне известно. Слегка эксцентричен, по-своему… в некоторых поступках… и в одежде, но ведь это не мое дело, сударь, не так ли?
В хозяине гостиницы было что-то в высшей степени подозрительное. Казалось, он подбрасывал мне какие-то намеки, и я чувствовал, что даже догадываюсь, на что он намекает.
— К нему кто-нибудь заходит? — спросил я, наклоняясь ближе.
— Ну что вам ответить, сударь? — начал он с явной нервозностью в голосе. — Когда мужчина путешествует в одиночестве, как, к примеру, он, то… ну, как бы поточнее выразиться? Иногда он находит себе компанию, сударь. Так, наверное, будет правильно это назвать. Компанию… Я ничего не могу поделать с подобными вещами, вы меня понимаете, я полагаю. К нему приходят гости, потом они уходят. У нас так мало постояльцев в последнее время, поэтому приходится на многое закрывать глаза. Но сегодня он один, могу поручиться. Когда я принес ему обед, он отказался и заявил, что чувствует, будто его вывернули наизнанку…
Хозяин внезапно замолчал и взглянул на меня со странной беспомощной мольбой в глазах.
Я откинулся на спинку стула. «Женщины!» — подумал я. И все-таки я рассчитывал на то, что хозяин просветит меня относительно посетителей Любатца, и потому продолжил расспросы:
— К Любатцу сюда заходят его покупатели?
— Во время нынешнего приезда никто из них не заходил. Для Кенигсберга наступили тяжелые времена. Для всех нас.
— Мне бы хотелось переговорить с этим человеком, — сказал я.
— Мне попросить его спуститься сюда, сударь?
— Нет, — ответил я. — Я предпочел бы переговорить с ним наедине у него в комнате. Не могли бы вы подняться наверх и сообщить ему о моем приходе?
Владелец гостиницы стер тыльной стороны ладони пот со лба и издал вздох явного облегчения. Проблемы окружающих его не заботили до тех пор, пока он сам не оказывался каким-то образом в них вовлечен. С необычайной для своей комплекции быстротой он взлетел по лестнице и минуту спустя вернулся сообщить, что герр Любатц ждет меня в своей комнате.
— Мне пройти с вами, герр поверенный? — спросил Штадтсхен.
— Мне нянька не нужна, — ответил я резко. Правда же состояла в том, что мне не хотелось рисковать разглашением имен из того списка, который был предоставлен Роландом Любатцем сержанту Коху. — Возвращайтесь в Крепость, если желаете, Штадтсхен. И напомните Муллену, чтобы он нашел священника для похорон.
Он попрощался и ушел, а я начал подъем по лестнице на второй этаж, где Роланд Любатц ждал меня у дверей спальни. Я сразу понял, что имел в виду хозяин гостиницы, когда употребил слово «эксцентричный», описывая этого человека. Если бы я по ошибке заглянул в бордель, то вряд ли обнаружил бы проституток, ожидающих клиентов, в столь экстравагантных одеяниях, в каком я нашел герра Любатца. Он с жеманной робостью выскользнул в коридор и приветствовал меня деланной улыбкой. И тут я понял, что грешки его не имели к женщинам никакого отношения. Тюрбан лимонного цвета, сидевший у него на голове, казалось, плыл по волам тропического моря. Халат был из роскошной изумрудно-зеленой парчи с нашивками более темного цвета. Шелковистый материал сверкал и вздымался волнами в бликах свечей.
— Герр поверенный? — спросил он, проворно отступая в сторону и с поклоном приглашая меня в будуар, атмосфера которого была напоена восточными ароматами. — Как же я перепугался, услышав стук хозяина! — воскликнул он, пододвигая стул поближе к камину и жестом предлагая мне сесть. Любатц бросил новое полено в тлеющие угольки, и они разлетелись ярким фонтаном искр. Закончив с этим, он поправил лимонно-желтый тюрбан и произнес: — Ну-с, чем могу вам служить, сударь?
— Мне нужно задать вам несколько вопросов, герр Любатц.
Торговец уселся у камина напротив меня, по-женски манерно поджал алые губы, тем самым выражая ужас, охвативший его, и начал слегка похлопывать себя по груди, как будто для того, чтобы успокоить разбушевавшееся сердце.
— О да, конечно! Пожалуйста, сударь, — ответил он и сжал руками колени, словно пытаясь справиться с чрезмерным волнением. Ногти у него были аккуратно острижены и отполированы, за исключением мизинцев на обеих руках, которые заканчивались тем, что можно было бы принять за орлиные когти.
— Вам, по-видимому, известно, герр Любатц, что в Кенигсберге в последнее время имел место ряд убийств?
Галантерейщик мрачно кивнул. И сразу же его тонкие черты исказились гримасой ужаса. Глаза засверкали.
— Вы ведь не думаете, сударь, что я могу быть каким-то образом к этому причастен?
Я улыбнулся, чтобы его успокоить.
— Мне нужна только информация, касающаяся товаров, торговлей которыми вы занимаетесь, сударь. И ничего больше.
Его рот удивленно приоткрылся, а губы округлились в междометии «О!».
— Но я ведь торгую тканями, — ответил он. — Вы уверены, что вас интересую именно я?
Не дожидаясь моего ответа, торговец с невероятным проворством вскочил со стула и бросился в противоположный угол комнаты.
— Видите? Вот чем я торгую, сударь. Материал высочайшего качества.
Он открыл одну из коробок, которыми был заставлен почти весь пол, и вытащил оттуда образец темно-красного бархата.
— Я езжу по всему континенту, большей частью по Франции и Нидерландам, покупаю товар, а продаю его здесь, в Пруссии. Все кенигсбергские лавки покупают у меня, ну и, конечно, отдельные клиенты тоже. Все самые уважаемые люди…
— Как фрау Кох? — заметил я.
— Фрау Кох, сударь? — переспросил он, глаза его расширились от удивления. — Фрау Кох умерла пять лет назад. Бедняжка…
Он замолчал, не понимая моих намеков.
— Сядьте, герр Любатц, — попросил я. — Я пришел сюда не для того, чтобы рассматривать ваши товары.
Он удрученно опустился на стул и уставился на меня.
— Фрау Кох была женой моего помощника. Сержант Кох приходил к вам сегодня, не так ли?
Еще один вздох облегчения.
— Приходил, сударь. Его жена была швеей. Она была моей клиенткой много лет. Я обменивал свою материю на лучшие образцы ее работы. Фрау Мерете была восхитительной женщиной.
— Я хотел бы знать, о чем спрашивал вас герр Кох и что вы ему ответили.
Любатц удивленно взглянул на меня:
— Мне показалось, вы только что отрекомендовали его как своего ассистента, сударь? Разве он сам вам ничего не сообщил?
— Я хотел бы услышать вашу версию беседы с Кохом, — ответил я сухо.
— Ну, он задал мне несколько вопросов относительно игл, сударь, — с нервной дрожью в голосе ответил герр Любатц. — Игл, которыми пользуются при вышивании. Я показал ему образцы, и герр сержант спросил, не продавал ли я их кому-то здесь, в Кенигсберге.
— И что вы ответили?
— Я сверился со своими книгами и нашел информацию, которая была ему нужна, сударь. В нынешний приезд я не продал ни одной иглы такого типа. Но сержанта интересовали и предшествующие мои визиты, и я предоставил ему подробный список продаж.