Страница 57 из 104
— Это очень срочное послание, — повторил я и отпустил письмо.
Я следил за солдатом, пока тот не дошел до конца коридора, затем закрыл дверь и снова лег в постель. Сон не приходил. Мозг мой был истерзан тяжелыми мыслями и страшными образами. Несмотря на то что мне сообщил Люблинский, несмотря на то что Ростова сделала с ним и на то что орудие многочисленных убийств принадлежало ей, я был далеко не уверен, что именно она и есть убийца. Анна Ростова не дура. Люблинский мог считать, что «дьявольский коготь» исцелит его. А считала ли так сама Анна? Она явно слишком опытна и слишком хорошо знает этот мир. Шлюха, повитуха, знахарка, не гнушавшаяся проведением абортов, женщина, познавшая самые глубины общественного дна, Анна жила за счет обмана доверчивых клиентов. Зачем же убивать курицу, которая несет золотые яйца? Она зарабатывала на таких, как Люблинский, а также на родах и выкидышах. Убийца часто совершает преступление ради выгоды, но крайне редко себе в убыток. Неужели каким-то ее целям могло послужить распространение ужаса по всему Кенигсбергу?
А если так, то каким целям?
Кох в качестве мотива предположил человеческие жертвоприношения, принесение жизней убиенных на алтарь Сатаны в обмен на богатство и власть. Так ведь суеверия, амулеты и магия были обычными инструментами профессии Анны, она с их помощью зарабатывала. Смерть вряд ли могла ее обогатить. И если причина была не в деньгах, как я заключил, то единственным объяснением ее поведения оставалась чистая страсть к Злу. И мне приходилось считаться с возможностью этого. От меня потребуется публично обвинить ее в сговоре с дьяволом. Тем самым я окажусь в неприглядной роли Шпрингера или Инститориса. Я читал их «Malleus maleficarum». [22]В Средние века двое упомянутых недалеких судей обрекли бесчисленное количество женщин на пытки, позор и бесчестье и в конце концов на публичное сожжение во имя святой Церкви. Я принужден буду сделать то же самое во имя Прусского государства. И вполне вероятно, что в анналы истории войду как «Стиффениис, охотник на ведьм эпохи Просвещения».
Сильный стук сотряс дверь, и меня охватило чувство несказанного облегчения. В данный момент любой гость с каким угодно известием был лучше, чем свинцовая тяжесть собственных мыслей.
Глава 20
Массивная фигура офицера Штадтсхена загораживала вход. Лицо его было совершенно неразличимо в темноте. Когда же он вошел в полосу света, то показался мне еще более мрачным.
— Ее поймали? — спросил я поспешно.
Штадтсхен отрицательно покачал головой и протянул мне картонную папку, которую держал за спиной.
— Копка, сударь, — произнес он.
— Значит, не возникло никаких сложностей с поиском информации?
Он отвел взгляд.
— Мне не пришлось долго искать, — пробормотал он.
— Тем лучше, — откликнулся я.
Штадтсхен наклонил голову. Мы стояли лицом друг к другу в чрезвычайно тесной комнате.
— Я просто знал, где искать, — пояснил он. — Я был лично знаком с Рудольфом Копкой. Как только вы сообщили мне, что он дезертир, я сразу понял, где смогу найти бумаги.
Мрачное выражение исчезло с его лица. Челюстные мышцы, казалось, пульсировали от напряжения.
— И где же, Штадтсхен?
— Среди дел погибших солдат, сударь. Его папка была там.
— Погибших? Но я полагал, что Копка дезертировал из полка?
— Да, сударь…
— Военный трибунал?
Штадтсхен отрицательно покачал головой и слабо улыбнулся.
— Нет, сударь.
Я взял папку у него из рук и сел на постель, чтобы прочесть содержавшиеся в ней бумаги. Там я нашел три листа и сразу же обратился к первому.
Утром 26 числа текущего месяца Рудольф Алеф Копка, бывший офицер 3-го жандармского полка, скрывающийся от правосудия, был захвачен поисковой группой в лесу к юго-западу от Кенигсберга. Он находился в самовольной отлучке в течение четырех дней. Никаких мотивов его отсутствия не было установлено. В ходе допроса перед заключением в камеру, проведенного младшим офицером лейтенантом Т. Штауффельном, Копка никак не смог оправдать свое поведение. В результате осмотра тюремным доктором полковником Францихом было установлено, что гортань арестованного серьезно повреждена сильным ударом в горло. Офицер, производивший арест, сообщает, что во время погони и задержания Копка упал с лошади, наскочив на большой, низко нависший сук дерева. Копка будет содержаться в лазарете Крепости до получения показаний и созыва военно-полевого суда.
Подписал: капитан Эртенсмайер, командир батальона.
На втором листе я обнаружил подтверждение медицинского диагноза:
«Перелом гортани вследствие сильного удара в области горла».
Подписано полковым врачом.
На третьем листе имелось свидетельство о смерти, подписанное тем же врачом и засвидетельствованное капитаном Эртенсмайером:
«Заключенный скончался от ран».
И вновь я был поражен неполнотой этих документов. Они напоминали мозаику, в которой отсутствует несколько важнейших частей. Во-первых, кто был тот таинственный офицер, который производил арест, возглавлял поиски Рудольфа Копки и оказался свидетелем несчастного случая, искалечившего Копку и в конце концов ставшего причиной его смерти? Почему в документах не названо его имя?
— Кто возглавлял поиски, Штадтсхен?
— Не знаю, сударь.
— Копка умер в тюрьме? — спросил я, откладывая бумаги в сторону.
Штадтсхен вытянулся по стойке «смирно», однако ответил не сразу.
— В определенном смысле, сударь, — сказал он.
— Ну так что же? Да или нет? — взорвался я.
— Да, конечно, да, сударь.
— От раны в горло? — спросил я. — Или от чего-то еще?
Штадтсхен взглянул вначале на стену, а затем перевел взгляд на потолок.
— От чего-то еще, сударь… — ответил он без всякой интонации.
Я предпочел оставить его в таком напряженном состоянии, а сам некоторое время молча мерил комнату шагами.
— Что происходит, когда человек дезертирует, Штадтсхен? Когда я упомянул военный трибунал, вы ответили отрицательно. Теперь извольте объяснить мне, как все произошло.
Штадтсхен продолжал, задрав голову, смотреть в потолок, так, словно ему самому только что удалили гортань.
— Я не стану больше делать вам никаких предупреждений, — резко произнес я. — Вы обязаны рассказать мне все, что вам известно. Наше расследование не имеет отношения ни к каким военным тайнам. Меня не касаются вопросы вашей внутренней дисциплины. Моя единственная цель — выяснение обстоятельств и виновника убийства невинных гражданских лиц. Итак, что происходит с пойманным дезертиром?
Штадтсхен неуверенно откашлялся.
— Его наказывает не военный трибунал, сударь. Он опозорил мундир, и его наказывают члены его же подразделения, которые гордятся принадлежностью к своему полку.
— Каким образом проводится наказание? Вот что я хочу знать!
Штадтсхен издал громкий вздох.
— Собирается батальон, выстраивается в две шеренги с небольшим пространством посередине. Затем под каким-либо предлогом — поход в гальюн или смена камеры — предателя заставляют пройти между шеренгами.
— Звучит вполне безобидно, — прокомментировал я, когда он сделал паузу.
— У каждого в руках большая палка, — медленно продолжил Штадтсхен. — И он без всяких колебаний пускает ее в дело.
Несколько мгновений я внимательно всматривался в его лицо.
— Короче говоря, Копку забили до смерти. Верно?
Штадтсхен ничего не ответил. Просто смотрел перед собой ничего не выражающим, холодным, тупым взглядом. По прошествии нескольких секунд он кивнул.
— Офицер, проводящий задержание, руководит и окончательным наказанием?
Ответ я получил мгновенно.
— Вполне вероятно, сударь. В подобных случаях имена редко остаются в документах.
— Власти знают об этой незаконной практике, я полагаю, — произнес я, затем снова взял бумаги и просмотрел их.
22
«Молот ведьм».