Страница 16 из 21
0.4.Весьма существенным представляется наличие в системе языка композитивного механизма, который отмечается, в частности, в индоевропейских языках, ср. (1). Таким образом, вышеприведенные модели могут иметь следующие варианты:
(2а) (r)+R+(m)
(3а) (m)+(r)+R+(m).
Модель (2а) характерна для уральских языков, модель (3а) — для большинства палеоазиатских языков, распространена она и в американо-индейских языках, ср. ниже, 1.3.1–1.3.3.Развитие композитивного механизма может приводить к возникновению инкорпорации, т. е. к формированию организованных как словоформы единиц, которые возникают в речи (устной или письменной) для выражения тех или иных синтаксических отношений. Инкорпорация — не более чем частный грамматический прием, в качестве типологической характеристики этот термин неадекватен.
Инкорпорация представлена, например, в чукотско-корякских языках, она получила заметное распространение в современном финском языке; из числа индоевропейских языков инкорпорация может быть усмотрена в немецком.
0.5.Итак, индоевропейские языки, если рассматривать их с линейной точки зрения, характеризуются моделью словоформы типа (За); их существенное отличие от других языков состоит в том, что они имеют элемент F (флексия), морфему, в которой сосредоточена грамматическая информация. Это предполагает, что префиксы в индоевропейских языках являются деривационными элементами и как таковые относятся к числу необязательных. В агглютинирующих языках, характеризуемых моделями (3), (3а), словоизменительные, обязательные элементы могут располагаться левее корня.
Более точное изображение модели индоевропейской словоформы имеет вид:
(5) (m)+(r)+R+(m)+F+(m).
Некоторые морфемы могут располагаться в линейной цепочке словоформы после флексии; это случай достаточно редкий, но в модели он должен быть учтен. Знак (ш) взят в скобки, т. к. в этой позиции может встречаться боле одной морфемы, ср. русск.:
(6) про-йд ь-ом (модель m+R+F) → про-йд ь-ом-те (если — ом — окончание, то — те стоит послеокончания) → про-йд ь-ом-те-сь → про-йд ь-ом-те-сь-ка.
Для постфлексионных элементов индоевропейской словоформы Р. О. Якобсоном был предложен термин аннекс , но он не привился. Современная русистика предпочитает термин постфикс.
1.0.Позиционная грамматика (варианты названия: дистрибутивный анализ, ранговый анализ, методика порядкового членения, грамматика порядков) возникла как средство морфологического анализа языков, имеющих ярко выраженную цепочечную структуру (агглютинирующие языки). Прежде чем оформиться в виде строгих моделей, позиционная грамматика должна была пройти неизбежный путь интуитивных догадок и поисковых построений «применительно к данному случаю». Примерами таких эмпирических построений являются работы Г. Алпарова на материале татарского языка [Алпаров 1927], Н. Ф. Яковлева и Д. Ашхамафа на материале адыгейского языка [Яковлев, Ашхамаф 1941], а также И. М. Дьяконова на материале мертвого шумерского языка [Дьяконов 1967]. Во всех перечисленных работах строятся позиционные модели (порядковые таблицы) словоформ описываемых языков. Все авторы обращают внимание на то, что анализируемые цепочки аффиксов упорядочены, «перемещать их бывает невозможно» [Алпаров 1927: 23]; все авторы подчеркивают, что позиция элемента в цепочке стабильна. Ср. в этой связи принципиально важное высказывание об адыгейском глаголе:
Сколько бы префиксов ни было в наличности в данной форме глагола, порядок этих префиксов всегда остается таким же, каким он был бы в максимально возможной, наибольшей по числу префиксов форме. Это позволяет разбирать по приведенным схемам порядок расположения префиксов в любой форме глагола [Яковлев, Ашхамаф 1941: 353].
Это замечание позволило в последствии И. И. Ревзину эксплицитно сформулировать различие между порядком элемента в цепочке (как величиной постоянной) и его квазипорядком (как величиной переменной) и определить порядок элемента как его максимальный квазипорядок относительно точки отсчета. Формализация, предложенная в работе [Ревзин, Юлдашева 1969], хронологически не первая. Ей предшествовала порядковая модель Г. Глисона, обобщающая опыт американских лингвистов, занимавшихся описанием аборигенных языков Америки [Глисон 1959]; но модель Глисона не свободна от некоторых недостатков и уязвима для критики.
Начиная с 60-х годов XX века в советской (впоследствии — в российской) лингвистике появляются работы, главным образом диссертационные, в которых приемы позиционной грамматики или грамматики порядков сознательно используются для описания глагольной морфологии различных языков. Среди них можно назвать работы по ительменскому языку [Володин 1966; 1976] по энецкому [Сорокина 1975], алеутскому [Головко 1984], алюторскому [Мальцева 1994], кетскому [Буторин 1995; Wemer 1997], по японскому [Алпатов 1983] и североамериканскому языку кламат [Стегний 1983]. Элементы позиционной грамматики применительно к материалу тунгусо-маньчжурских языков (эвенкийского и эвенского) использованы в работе [Недялков 1992]. (Список не претендует на полноту.)
Как принципиально новое применение позиционной грамматики следует охарактеризовать использование ее для анализа языков изолирующего типа: языка ниуэ [Полянская 1995], а также кхмерского и лаосского [Дмитренко 1998]. Если в ниуэ наблюдаются еще некоторые признаки агглютинации, то уж в кхмерском и лаосском никакой морфологии нет. С. Ю. Дмитренко исследует позиционное распределение минимальных знаков (аналогов морфем) в составе так называемой «глагольной группы», которая, как и синтетически организованная агглютинативная словоформа, представляет собой сложный знак.
1.1.На современном этапе развития позиционной грамматики ее основные постулаты могут быть сформулированы следующим образом.
1.1.1.Язык по своей природе линеен, поэтому всякий сложный знак есть упорядоченная цепочка простых (элементарных) знаков.
1.1.2.Поскольку цепочка упорядочена — последовательность составляющих ее элементов стабильна.
1.1.3.Если некоторый элемент в цепочке сложного знака отсутствует — его место вакантно.
1.1.4.Для определения значения того или иного элемента его позиция в цепочке может оказаться важнее, чем его экспонент.
Подход к сложному знаку как к линейно организованной цепочке снимает антиномию между языками, имеющими морфологию и не имеющими морфологии. Границы сложного знака определяются в обоих случаях совершенно недвусмысленно: в системе агглютинирующего типа это терминальные (левая и правая) морфемы, составляющие словоформу; в системе изолирующего типа это те же терминальные элементы (имеющие статус служебных слов), между которыми в строго определенной последовательности располагаются все прочие элементарные знаки, составляющие глагольную (или именную) группу. По-видимому, нет принципиальной разницы и между агглютинативной и фузионной системами, поскольку и та и другая имеют линейный характер.
1.2.Итогом позиционного анализа конкретного языкового материала является таблица, включающая полную дистрибуцию всех аффиксальных морфем относительно точки отсчета, которая может быть выбрана произвольно, в зависимости от целей исследования. Позиции (порядки) элементарных знаков обычно нумеруются, получая положительные или отрицательные номера. Если в данной системе любой сложный знак начинается с корня (левая терминальная позиция), то все прочие позиции естественно получают положительные номера. Если же корневой элемент, обычно принимаемый за точку отсчета, занимает в цепочке сложного знака нетерминальную позицию — порядки аффиксальных элементов нумеруются положительно (направо от корня) и отрицательно (налево от корня). Бывают случаи, когда корневой элемент в цепочке сдвинут к правой границе; в этом случае положительную нумерацию могут получать порядки аффиксов левее корня, т. е. те порядки, которых больше. Так сделано, например, для кетского языка, в котором левее корня выделяется 14 позиций, а правее — всего две [Буторин 1995:11] или три [Wemer 1997:155]; последние в обоих случаях нумерованы отрицательно. В позиционной модели кхмерской «глагольной группы» 18 «предкорневых» позиций маркированы отрицательно, а 5 позиций, следующих за нулевой, имеют положительные номера [Дмитренко 1998: 13–14]. Способ нумерации не имеет принципиального значения, ср. ниже, 1.3.2.