Белые розы

очень узкие легкие как крылышко плавочки, которые носят молодые девушки и никогда не носила его жена.

Когда они закончили легкий ужин, она тщательно влажной салфеткой протерла свои губы, другой салфеткой его рот, нос лицо и убрала в сторону поднос.

-Подожди еще глоток вина.- Нерешительно попросил Дима.

-Не надо дорогой.

-Чуть-чуть!

-Ты знаешь что делаешь,- сказала она ласково и вновь подала ему бутылку и фужер. Он налил много, а пил маленькими глотками и смотрел на нее задумчиво и как бы запоминал. Ему вспомнилась ее фраза: «У тебя больше не будет девочки-психотерапевта!». Да! Девочка выросла. Она помогла ему избавиться от одиночества. Он изливал ей душу. Она была его священником и отпускала грехи. Она его вытащила из ямы, вылечила, отогрела душевным теплом. Он использовал ее. Но всему приходит конец. Маленькие девочки становятся взрослыми. Он не сказал ей, что каждую неделю он встречался с дочкой и два последних месяца имел регулярный секс с женой. С бывшей женой, которая уже не против была убрать приставку «бывшая» Он ничего не говорил ей об этом и не хотел говорить сейчас». Глаза ее лучились и горели нетерпением. Ресницы обиженно хлопали.

-Сколько можно милый?

-Сейчас, сейчас, ты просто купила очень вкусное вино.

-Знала бы не брала,- сказала она шутливо.

Когда он закончил, она опять салфеткой протерла его губы

и подошла совсем близко. «Пора» подумал Дима и обреченно нажал нужную кнопку в кармане брюк. Необычно громко зазвонил телефон. Девушка отшатнулась. Дима поднес его к уху и сказал:

-Говорите.

Секунд пятнадцать двадцать молчал и опять сказал:

-Это срочно? Хорошо я понял.

Он вернул телефон на место, на лбу у него выступила испарина от вранья и напряжения.

-Милый! Что случилось!?- с тревогой в голосе и недобрым предчувствием проговорила она.

-Случилось!

-Ты не можешь мне сказать?

-Не сейчас.

- И тебе вот прямо сейчас надо уйти?

Он, молча, кивнул головой и опустил глаза в пол.

-Хорошо, я поняла,- потеряно пробормотала она, нервно и

торопливо застегивая пуговички халата.

Дима торопливо оделся и стал прощаться. Глаза его повлажнели и еще чуть-чуть могла выкатиться скупая мужская слеза. Он прижал ее к себе и очень долго не отпускал, пока глаза не пришли в обычное состояние. Наконец он слегка отстранил ее, поцеловал в лоб.Он поцеловал не как, обычно привставая на носочках, а просто нагнул ее голову к себе.

-Прощай. Прости за все!

Она не понимая, что происходит, вдруг схватила его голову и стала неистово покрывать его лицо поцелуями:

-Хорошо! …Прощай! ….До завтра. …Я весь день дома.

Улица встретила его не ласково. Мелкий дождь со снегом порывами налетал, бил в лицо. Это было даже хорошо, так как никто не видел его слезы, хотя кому какое дело в этом мире было до его слез.

Он даже не понимал, кого он жалел, в эту минуту: ее оставшуюся одну в пустой квартире, себя, неудачника, нерешительного, не переступившего такой желанной грани или все-таки их обоих. Два человека, которым очень хорошо и которые так понимают друг друга, уже не могут быть вместе. «Завтра последний день!» - Вдруг закралась не прошенная мысль. «Еще не сожжены мосты! Не сожжены».

Утром Дима проснулся необычно рано. Он долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Он просто глядел в потолок без всяких мыслей, совершенно опустошенный. Не злости не сожаления он не испытывал, или думал, что не испытывает. «Наверно так лежат после инфаркта, боясь пошевелиться»,- вдруг подумал он.- «Лежат и ждут, когда восстановится их сердце. Каждую минуту, час сердце обколонное лекарствами регенерирует, восстанавливает мышечную ткань, дает шанс на выздоровление».

Так и не выспавшийся, с ватными руками и ногами он встал

почти к обеду. Сунул голову под холодный кран, как иногда делал с похмелья. Не помогло. С трудом оделся, и даже не вспомнив о завтраке, направился в цветочный магазин.

Он шел, смотрел на необычно нарядных женщин, которые встречались на его пути, на возбужденных мужчин с толстыми пакетами и тортами, на двух алкашей которые уже набрались с утра в честь праздника и пребывали в отличнейшем расположении духа. Он смотрел на все это и думал, что наверно и он так спустя год, два будет ходить с авоськами и списками от жены и она в любом случае будет отчитывать его, когда он вернется. А он будет оправдываться, заикаться и ждать когда она прекратит. А потом они обязательно пойдут в гости к ее сестре и будут слушать бесконечный монолог ее мужа о строительстве дач, бань коттеджей. Все будут поглощать кучу салатов и запивать дешевой водкой, говорить набившие оскомины тосты. А вокруг до звона в ушах будут носиться дети, и красть со стола конфеты и фрукты. Он все знал наперед. И такая жизнь его совсем не устраивала. Даже в общежитии он себя порой чувствовал гораздо лучше, чем дома. Сунув продавщице припрятанную шоколадку, он взял оставленный ему букет из свежего привоза.

Знакомый подъезд, знакомая лестница, дверь. Он в волнении

остановился, снял упаковочные газеты, расправил бережно целлофан и позвонил. Он позвонил соседям по лестничной клетке.

-Кто там?- Раздался за дверью старушечий голос.

-Откройте пожалуйста. Я к вашим соседям. Только положу сверточек и сразу уйду.

Дверь щелкнула. Его впустили. Он положил цветы на оббитый оцинкованным железом ящик для картошки. Белые нежные розы распались небрежно, и было странно видеть семь белых роз на крышке этого не очень чистого ящика. Нежные беззащитные они казались инородным телом в этом тесном предбаннике с облупленными стенами и не закрывающимся от старости электрическим щитом. Взглянув в последний раз на цветы, на такую желанную дверь, он тяжело вздохнул и молча, не поблагодарив соседку, ушел.

Пройдя квартал, он достал телефон и выключил его, потом подумал и вытащил аккумулятор. Он ходил до самого вечера по знакомым улицам и прощался …прощался, прощался. Больно саднило в груди. Хотелось напиться. Не просто выпить, а напиться в хлам, но он ходил

абсолютно трезвый. По этим улицам они ходили вместе. И здесь, и здесь!

Когда легкие сумерки начали закрадываться в улочки, он вышел к знакомой набережной. Ленинград-Санкт-Петербург, город на Неве. Чугунные решетки, холодный камень положенный здесь рабским трудом, все источало равнодушие. Равнодушие этого города к судьбе его одинокого жителя, который здесь мерз на ветру. С трудом, окоченевшими пальцами он вставил аккумулятор в телефон, включил его.Ни одной СМС-ки о том, что кто-то пытался дозвониться до него. Ничего. Он втайне ждал пять, десять звонков. Он ждал напрасно. Ему никто не звонил. В конце тех улиц, в одном из домов, сидела у окна девушка, которая все поняла. Белые розы были рассыпаны по полу. Белые беззащитные и холодные они валялись небрежно, как вывались из рук. Она не плакала. Смотрела в черное окно и водила пальцем по стеклу. Дышала теплым дыханием и снова писала. Кому и что она писала, кто должен был прочитать ее послание… это так и осталось тайной и уже никто наверно об этом не узнает.