Горячее сердце

— Записка эта от жильцов шалаша, это ясно, — сразу стал рассуждать Федор. — Иван — это Некрасов. — Он взглянул на Колмакова. — И раз ты закрутил эту карусель, придется задерживать и Некрасова. Только когда?

— С этим, который записку принес, сейчас же надо говорить, — сказал Алексей. — По записке можно предположить, что Степанов должен был с этим же гонцом отправить свой ответ. А куда и когда ее намеревались доставить, нам необходимо узнать не откладывая. Тогда и видно будет, когда задерживать.

— В таком случае давайте его сюда, — распорядился Федор.

Задержанный, которого привели через минуту-две, был явно испуган.

— Фамилия? — строго спросил Федор.

— Чалышев.

— От кого принес записку? Быстро!

— Из Яшминского…

— Я спрашиваю не откуда, а от кого?

— От лесника, от Некрасова.

— Ответ должен был взять?

— Должен.

— Когда хотел доставить его?

— Сегодня.

— Некрасову?

— Ему.

— От кого тебе передал записку Некрасов?

— Не знаю.

— Уведите, — приказал Федор.

Чалышева увели.

— Старшина, пару солдат нам дашь? — обратился Федор к начальнику гарнизона.

— Обязательно.

— Только мне надо таких, чтобы и ночью дорогу на Яшминское с завязанными глазами нашли.

— Да тут есть такая, по которой не сбиться, — сказал старшина. — По ней даже ездят.

— Пойдем все втроем, — решил Федор, обращаясь к Бадьину и Колмакову. — Чем быстрее задержим Некрасова, тем лучше…

Через четверть часа Федор, Колмаков, Бадьин и двое солдат вышли на дорогу в Яшминское.

К дому Ивана Некрасова подошли в полночь. В окнах света не было, хозяева спали. Двор был обнесен невысоким глухим забором и хорошо просматривался, но калитка была закрыта. Когда постучали, из конуры, стоявшей под навесом, выскочил кобель и залился злым лаем. Прошло минуты три-четыре. В доме по-прежнему было темно, но входная дверь отворилась, мужской голос тихо, но строго утихомирил собаку. Потом шаги раздались возле самой калитки. Не спрашивая, кто пришел, хозяин открыл ее.

— Некрасов? — спросил Федор.

— Я, — несколько настороженно отозвался Некрасов.

— Собаку закрыли?

— Что надо?

— Мы к вам…

За спиной Федора стоял Колмаков. Некрасов отошел, запер собаку в конуре, сказал неприветливо:

— Проходите.

Вошли в дом. Там уже горел свет. Встала жена.

— Чем обязан? — спросил Некрасов.

— Вам следует собраться, вы пойдете с нами на Дедово, — сказал Федор, протягивая Некрасову удостоверение.

Некрасов молча покачал головой, сняв с вешалки дождевик, поинтересовался:

— Надолго?

— Видно будет, — ответил Федор.

Когда отошли от дома шагов на тридцать, их встретили оставшиеся на улице Бадьин и солдаты. Виталий тихонько толкнул Федора, сказав одними губами:

— Этот.

— Многовато вы народа с собой привели, — заметил Некрасов, взглянув на Федора.

— Идите, идите… — отозвался Федор.

В гарнизон вернулись около трех часов утра, минуя поселок разъезда. Их встретил неусыпный старшина. К нему в комнату и завели Некрасова.

— Садитесь, — предложил ему Федор, показав на табуретку в сторонке от двери. Сам сел возле обеденного стола, положил на него фуражку, спросил: — К кому вы приходили прошлым утром в шалаш на Яшмихе?

Некрасов медлил с ответом.

— Что же вы молчите? Отвечайте.

— Да жили там знакомые ребята… Не здешние, — ответил он наконец.

— Вы же хорошо знаете, кто они.

— Значит, вам все самим известно, чего же спрашивать? — вместо ответа спросил Некрасов.

— Здесь спрашиваю я, — сказал ему Федор. — И мне известно больше: после вашего посещения шалаша, когда вы не застали их на месте, вы уже успели увидеться с ними.

— Вот видите, вы знаете больше меня.

— Я еще раз предупреждаю вас, что на мои вопросы вы должны отвечать, а не уходить от них. Вы виделись с этими людьми, от них передали записку стрелочнику Степанову. Вам нет смысла увиливать от вопросов, этим вы можете только осложнить свое положение.

— Ничего я Степанову не передавал, — холодно взглянул на Федора Некрасов. — Вы что-то путаете.

— Нам путать не полагается, Некрасов. Вы не мальчик и должны понимать: если записка передана Степанову через Чалышева, это вовсе не означает, что вы к ней не имеете никакого отношения. Где сейчас находятся люди из шалаша?

— Не знаю.

— Больше ничего не скажете?

— Я ответил, что не знаю, где они. — И вдруг сорвался: — Вы меня с постели подняли, спать не дали, фактически арестовали незаконно и увели черт знает куда!..

— Спокойно, Некрасов. Вы отказываетесь говорить?

— Да, отказываюсь. Если арестовали, представьте санкцию!

— Представим, — заверил его Федор и посмотрел на старшину: — Можете его увести?

— Да.

— Пожалуйста…

Федор понял, что старшина побеспокоился и о месте для Некрасова.

Когда остались одни, Федор предложил допросить Чалышева.

— Чалышев серьезно растерялся, судя по тому, что сразу назвал Некрасова. Уходить ему от дальнейшего разговора уже нет смысла. А нам необходимы сведения, основание для ареста. Кто-то из вас утром выедет в Свердловск за санкцией прокурора.

…Чалышев был не просто растерян, а по-настоящему испуган. Видя это, Федор не стал начинать с вопросов, которые интересовали его больше всего.

— Расскажите, с какого времени вы знаете Степанова и при каких обстоятельствах состоялось ваше знакомство? — спросил Федор.

Чалышев, видимо, не ждал этого вопроса и вздохнул с облегчением.

— Я живу в Хомутовке с тридцать девятого года, с того времени, как устроился грузоотправителем на участок углежогов от Яшминского леспромхоза. Проработал уже полгода, когда решил выяснить возможность отправки угля железной дорогой через Дедово. Пошел туда и вышел к разъезду недалеко от стрелочной будки. Увидя возле нее стрелочника, подошел к нему и спросил, как найти начальника разъезда. С этого и разговорились. Стрелочник был Степанов. Он тогда сразу сказал мне, что пришел я напрасно: с Дедово никаких грузов не отправляют, так как там нет ни тупика, ни погрузочной площадки. Потом Степанов спросил меня:

— Вы приезжий ведь?

— Откуда вам известно? — спросил я в свою очередь.

— Не встречал вас раньше, — объяснил он. — Мы тут вокруг знаем людей-то.

Получилось так, что рассказал тогда Чалышев Степанову свою колхозную историю, которая привела его к тюрьме. А тот усмехнулся.

— Выходит, нашему брату крестьянину никуда иного хода нет: тебя вот, по твоим словам, обвинили за то, что ты вроде колхоз загубил, а меня выслали за то, что я артель с самого начала признать не захотел. На поверку-то и вышло одинаково: я хоть и не через тюрьму, а тоже всего лишился… Живу теперь второсортным. Недавно коровенку завел, так и ту не знаю, как удержать, с сеном больно плохо: полоса отчуждения здесь бедная, косить негде.

Решил тогда Чалышев порадеть новому знакомому, чья жизнь оказалась чем-то схожей с его собственной.

— Пожалуй, я тебе с этим помогу, — сказал он. — Таких, как мы с тобой, здесь есть еще несколько. Поговорю с лесником яшминским, Иваном Некрасовым: мужик серьезный и у власти нынешней тоже в пасынках ходит. Много натерпелся сам, твою беду поймет.

Так Чалышев свел Степанова с Некрасовым, который вскоре выхлопотал ему сенокос. Виделись друг с другом не часто, но, когда сходились, за разговорами часто вспоминали старое время, жалели об утраченном.

Война заставила расстаться. Чалышева и Некрасова призвали в армию. Думали, расстаются насовсем. Но судьба и на этот раз смилостивилась: скоро Чалышев, а потом и Некрасов вернулись живыми, хоть и ранеными.

Тут уж и разговоры пошли иные. Рассуждали о войне. Но не тревожились общей заботой, а вроде бы радовались вражеским успехам.

— Не против нас воюют, а против порядков государственных. Пусть кто-нибудь другой боится немцев-то, нам все равно хуже не будет, — чаще других высказывал мысль Некрасов. — А скорее всего новым хозяевам мы сгодимся.