Горячее сердце

Федор, конечно, сразу понял, к чему вел Бадьин, но все-таки сказал:

— Ну и накрутил!..

— Ничего не накрутил.

— А еще что ты узнал?

— Я стал спрашивать Вахромееву, кого из приятелей Чалышева она знает еще. Она назвала только двух: один с Угольного — Исаев, жигарем там работает; другой из их же Хомутовки — Махов. Оба — из сосланных.

— Ну и компания! — подивился Федор.

— Это еще не все, — улыбнулся Виталий.

— Давай, давай…

— Сейчас про Яшминское пойдет. Подошли мы к поселку с той же стороны, откуда я утром заходил. Показал я Даниилу Андреевичу и Вахромеевой тот дом… — Он вдруг прервался и сказал: — А дальше пусть Даниил Андреевич рассказывает: он с Вахромеевой к ее сестре ходил. Я-то на полянке возле леса валялся…

— Понятно, — улыбнулся Федор и обратился к Вершкову: — Ну что ж, докладывайте, Даниил Андреевич.

— У меня доклад будет короткий, — сказал Вершков. — Мужик тот, Некрасов Иван Александрович, работает лесником. В Яшминское выслан в тридцать первом году, с той поры и держится на одном месте. Когда началась война, забирали в армию, а нынче весной пришел обратно, по ранению, говорят… Сестра Вахромеевой знает, что он с нашим Степановым и раньше был знаком, нынче тоже видела их вместе несколько раз. Вот и все.

— Нет, не все, — вмешался Бадьин. — А про Чалышева? Расскажите.

— Да, забыл… — снова начал Вершков. — Марья-то Вахромеева перед уходом вдруг и спросила сестру-то:

— Ты Чалышева нашего хомутовского знаешь?

— Как не знать? — ответила та. — Он к Некрасову, почитай, чаще всех ходит.

— Вот! — сразу подхватил Бадьин. — Теперь смотри, что получается: Степанов получает записку про шалаш. Он же к Чалышеву в баню водит каких-то незнакомых. А Некрасов, который приятельствует с Чалышевым, тоже вьется возле шалаша. Что бы это означало?

— А вот что это означает — надо разобраться нам, — сказал серьезно Федор. — И разобраться побыстрее. Не нравится мне эта суетня вокруг шалаша.

Все замолчали. Федор видел, что ждут его решения. А он еще ничего не решил.

— Значит, так… — начал он наконец. — Вам, Даниил Андреевич, завтра с утра на работу, вы можете идти отдыхать. Спасибо за помощь. А нам надо подумать, что делать дальше. Если еще понадобится ваша помощь, мы можем на нее рассчитывать?

— А как же, товарищи!

— Очень хорошо. Тогда — до завтра.

Федор вышел с ним на улицу. Был уже вечер, и под деревянным грибком возле оградки гарнизона стоял часовой. Миновав его, Федор спросил Даниила Андреевича:

— Вы предупредили Вахромееву о том, чтобы она никому не говорила о вашем посещении Яшминского?

— Об этом ей Виталий Павлович говорил.

— Женщина-то она надежная?

— За это не беспокойтесь, — ответил ему Вершков.

— Самое главное сейчас — это не растревожить людей. И особенно — Степанова.

— Понимаю.

— А если вдруг кто-то приметил нас и по этому поводу возникнут разговоры, то надо сказать, что мы приезжали в гарнизон.

— Ясно.

На том и расстались.

Вернувшись в дом, Федор продолжил разговор о дальнейшей работе.

— Что касается тебя, Алексей, — обратился он к Колмакову, — то главной твоей задачей с этого момента станет постоянное наблюдение за Степановым. Для чего, спросишь? Отвечу: судя по записке, обнаруженной Холодковой, связь с шалашом идет через него. Будем надеяться, что ему неизвестно о нашей осведомленности. Тогда мы вправе предполагать, что те, кто скрывается в лесу, покинув свое убежище, скоро выйдут на него снова. Вот этот момент нельзя проморгать. Как сумеешь, но глаз с него не спускай. — Он повернулся к Виталию: — А тебе завтра надо пораньше выехать в Пригорнск и собрать такие же подробные сведения о Чалышеве, Исаеве и Махове, как это сделал Алексей по Степанову. Мне бы надо посоветоваться с Уховым. Поэтому я, может быть, побываю в Свердловске… Но, как бы ни было, завтра ты, Виталий, должен вернуться сюда как можно быстрее. Я-то, если что, обернусь моментом. — И тут же обратился к старшине: — Вы не возражаете, если мы у вас и соберемся?

— Я считаю это лучшим вариантом, — ответил тот.

— Но надо на всякий случай договориться о другом, — заговорил Колмаков. — Допустим, я связь обнаружу, что я должен делать? Брать Степанова?

— Вот тут надо не ошибиться, — ответил Федор.

— Предположим, задержу, но вытяну пустышку — это же провал? Провал. А если не задержу и связь выпущу? Тоже провал. Еще хуже, пожалуй…

— Суди по обстоятельствам. Только ошибки быть не должно, — жестко сказал Федор.

Федор увидел, как сразу испортилось настроение Алексея. Виталий тоже задумался. Да и сам он понимал, что ситуация складывалась довольно скверная. И все — проклятая неизвестность!

Отменный ужин, которым угостил старшина, немного отвлек их от беспокойных мыслей, но не избавил от них.

— Пора и отдыхать, — решил наконец Федор.

— Вы — давайте, а я пошел, — сказал Алексей.

— Куда? — удивился Федор.

— Как куда? У меня подопечный есть… — Он вдруг улыбнулся: — Ошибки быть не должно.

И вышел из комнаты.

…Федор долго не мог заснуть.

Записку, обнаруженную Холодковой, без внимания оставлять было нельзя. Сам факт, что в лесу намеренно и с умелой предосторожностью скрывались люди, говорил за то, что совершается что-то противозаконное. А сведения, добытые Колмаковым и Бадьиным, свидетельствовали еще и о том, что за всем этим делом стоят сомнительные личности. Федор уже не раз убеждался в том, что эти два явления часто связаны между собой. Именно это, считал он, обязывает во что бы то ни стало расследовать дело до конца.

Наутро, отправляя Бадьина в Пригорнск, наказал ему побывать в отделах кадров организаций, где работают выселенцы.

— Понимаешь, нам надо сравнить наши сведения с их автобиографиями, которые находятся в личных делах. Сдается мне, что там могут быть расхождения.

— А ты к Ухову поедешь? — спросил Виталий.

— Наверное, — ответил Федор. — Надо все-таки посоветоваться. А где Колмаков наш? — спросил еще.

— Где-то возле Степанова должен быть, — предположил Бадьин.

— Ладно. Поезжай и возвращайся быстрее. Всё.

…Через полтора часа сам Федор сидел в кабинете Ухова. Размышляли.

— Я понимаю тебя, что сидеть и караулить этих загадочных лесных жителей, как кошка у мышиной норы, дело малоинтересное. Но и забирать Степанова так просто нельзя: нужно основание. А его нет. И если мы задержим его, он просто сделает вид, что ничего не знает. И ты ничего не докажешь!

— Как же быть?

— Ты подожди Бадьина. Посмотришь, что он привезет. У тебя будет над чем поразмыслить. И не уставайте говорить с людьми. А то, что за Степановым Колмаков смотрит, это хорошо. И вот увидишь, он смотрит не зря: если он не дождется связи, то знаешь, чего он дождется? Степанов сам пойдет в лес… Да, пойдет, если он связан с теми людьми не случайно. Вот это уже будет основание. Потому что в таком случае будет встреча! Вот тогда ты и должен будешь принять решение: брать или не брать. Другого совета тебе, Федор Тихонович, я просто не могу дать.

— Я вас понял, — сказал Федор. — Возвращаюсь в Дедово.

— И с людьми, с людьми поближе, — наказывал ему Ухов, провожая.

…Виталий Бадьин вернулся из Пригорнска с багажом не меньшим, чем Колмаков.

Из ссыльных самой колоритной фигурой стал выглядеть Некрасов Иван Александрович.

Он, как и Степанов, происходил из красноуфимских краев, только жизнь потаскала его еще основательнее. В девятьсот четырнадцатом году его призвали в армию, в пятнадцатом он попал в германский плен. Вернулся в родные края только в восемнадцатом. А дома уже другая власть, которая никак не могла прийтись ему по душе.

До революции Некрасов вел хозяйство вместе со старшим братом Алексеем. И хозяйство было завидное: бок о бок дома, а на общем подворье двадцать пять лошадей, двадцать коров и столько же голов мелкого скота, не считая разной птицы. Стояли в завознях две жатки-самовязки, двое машинных граблей, косилка, молотилка, плуги, в доме — сепаратор. Из экономии семью обшивали сами, три швейных машины для этого были. Без всего этого не управиться бы с землей, а ее было больше двухсот десятин, из них только засевалось сто. Держали постоянно двух батраков, а в сенокос и страду нанимали еще до двух десятков сезонников. Баловались и торговлей. Откуда же еще быть пяти тысячам годового дохода?!