Страница 7 из 80
Царь, который в то время целиком находился под влиянием Григория Распутина и своего нового начальника штаба генерала В.И. Гурко, в ответ предложил Эверту проявлять больше выдержки и не раздражать напрасно народ. (Подобные доклады командующих военными округами и ответы М.С. Горбачева имели место в начале 1991 года.)
В то время основные вожди российских революционеров, враждебных правительству этой страны, находились в Западной Европе. Швейцария, Франция, Италия, Скандинавские страны стали местом эмиграции и деятельности многих сотен россиян, профессиональных революционеров, в числе которых был и В.И. Ленин. Это была легальная оппозиция российскому правительству, имевшая сильные связи и организации внутри самой страны. Не использовать таких людей и такие структуры Германией и Австро-Венгрией в условиях военных неудач было бы не только глупо, но и преступно. Тем более, что в США и других странах проживали ряд финансистов, готовых материально под поддержать антиправительственные выступления в России в отместку за прежние еврейские погромы. Так постепенно сложилась огромная сила, острие которой было направлено против Императорской России.
М.В. Фрунзе и его ближайшие помощники внимательно отслеживали ситуацию. Большие денежные поступления позволили им завербовать многих телеграфных работников, которые копировали и передавали революционерам все переговоры между штабом Западного фронта и Ставкой. Через другие источники ими же организовалась утечка ценной оперативной информации в Германию, которую немедленно использовал противник.
Для усиления агитации среди солдат большевиками был налажен выпуск листовок на местах и доставка газет. С этой целью устраивались подпольные типографии, подкупались работники и хозяева других типографий, работала целая армия курьеров. И это все происходило буквально под носом полиции, которая предпочитала не замечать антигосударственную деятельность большевиков. О «слепоте» этого карательного органа говорить не приходится. Невольно напрашивается другой вывод — коррупция на всех эшелонах власти. Но для этого нужны были деньги, и большевики их имели.
В середине декабря 1916 года М.В. Фрунзе получил с Петрограда весть об убийстве Распутина. Зная привязанность царской семьи к «старцу», он понимал, что данное известие вызовет бурю в Могилеве. Михаил Васильевич позаботился о том, чтобы данная информация уже стала достоянием заграничных органов партии, а затем — и германского генерального штаба.
17 декабря в Ставке состоялось совещание высших руководителей русской армии. Оно началось утром, шло под председательством государя, но вел его фактически Гурко. Царю было не до стратегии, в тот день он узнал об убийстве Распутина и очень переживал выдержит ли такое горе супруга. Не дождавшись конца совещания, царь спешно выехал из Могилева в Царское Село.
Растерявшись, Гурко не смог взять на себя самостоятельное решение вопроса о характере будущих действий. Вечером того же дня Фрунзе также собрал совещание своих сторонников.
— Распутин убит, по монархии нанесен ощутимый удар, лишающей ее воли, — сообщил он. — Необходимо внести больше дезорганизации в работу органов управления войск Западного фронта. Предлагаю всем агитаторам, оставив другие дела, направиться в войска. Растерянность властей нужно обратить на пользу революции.
Кампания 1916 года для России завершилась без желанных результатов. Успехи наступления Юго-Западного фронта не были использованы должным образом. К тому времени Россия потеряла в боях почти 4,5 миллиона человек, пленными — почти 2,5 миллиона. Для страны это был ощутимый удар, который следовало умножить на степень разрухи народного хозяйства. Получились ужасающие цифры.
Наступил роковой для России 1917 год. Российская империя доживала последние месяцы. Царь бездействовал в Ставке. Даже возвращение к исполнению начальника штаба Ставки энергичного и умного генерала М.В. Алексеева не изменило сложившуюся обстановку застоя. Но в то время и сам М.В. Алексеев уже не верил в положительные перемены. Царь постоянно совершал поездки из Могилева в Царское Село и обратно, крайне мало времени уделяя оперативной работе. Случалось так, что генерал М.В. Алексеев по несколько дней не мог утвердить у него нужного документа. Все это отрицательно отражалось на боевой деятельности фронтов.
Между тем обстановка в стране становилась все более взрывоопасной. Первые волнения начались 23 февраля 1917 года, в день отъезда императора в Могилев. К вечеру в Ставку и в Минск поступили сведения о том, что в Петрограде толпы народа запрудили улицы, требуя хлеба. Слух о введении хлебных карточек взволновал жителей города.
На следующий день народные демонстрации появились и на улицах Минска. Они не были столь многолюдными, как в Петрограде. Большевикам удалось взбудоражить в основном женщин, преимущественно старух. Мужчины были заняты на своих рабочих местах и в беспорядках участия практически не принимали. Михаил Васильевич спешно собрал у себя на квартире нескольких наиболее активных человек.
— Хлебные демонстрации следует превратить в политические с участием большого количества народа, — потребовал он. — Ради этого любые средства хороши. Проявите свою изобретательность, не жалейте денег и времени.
В следующие дни характер уличных скопищ стал видоизменяться. Волнения переметнулось на заводы, на улицы выходили рабочие. В людских толпах стали выкрикивать политические лозунги, появились красные флаги, распевались революционные песни.
Несмотря на сложную обстановку внутри страны, император продолжал жить привычной для него жизнью, наполненной переживаниями за собственную семью. Так, 24 февраля 1917 года в своем дневнике он записал: «В 10.30 пришел к докладу, который закончился к 12 часам. Перед завтраком принесли мне от имени бельгийского короля Военный крест. Побеседовал с Ольденбургским. Погулял немного в садике. Читал и писал. Вчера Ольга и Алексей заболели корью, а сегодня Татьяна последовала их примеру».
Антиправительственным силам важно было еще больше накалить обстановку. Через провокаторов в полицию были разосланы некоторые сведения, в которых чаще других встречался термин «террористы». Полиция отреагировала. В ночь на 25 февраля в Петрограде, Минске и других городах были проведены многочисленные аресты. Но часть активистов арестов избежали и ушли в подполье. Назревала революционная ситуация. Командующий Западным фронтом докладывал, что в Минске имеют место массовые уличные беспорядки.
В ответ на полученные донесения император направил в столицу и другие города телеграммы, требуя прекратить беспорядки. Утром 26 февраля в Минске снятые с фронта казачьи сотни разгоняли толпы нагайками.
Тучи сгущались. В полдень император получил от жены телеграмму. «Я очень встревожена положением в городе», — писала Александра Федоровна. Час спустя поступило сообщение от М.В. Родзянко: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг друга…»
Телеграфные линии и телефонные переговоры давно находились под контролем не только противника, но и большевиков. Поэтому эта телеграмма также легла и на стол М.В. Фрунзе. Одновременно с ней пришли указания по партийной линии. Говорилось, что обстановка благоприятная для свержения царизма и настало время действовать.
Михаил Васильевич был готов к решительным действиям, но наличие в Минске и его окрестностях большого количества войск несколько охлаждало его пыл. Он хорошо знал крутой нрав генерала А.Е. Эверта, который, даже не будучи в душе убежденным монархистом, не мог пойти на допущение политических беспорядков в подчиненных ему войсках. Алексей Ермолаевич мешал Фрунзе.
Но российская официальная власть и монархия были уже слишком слабы, чтобы решительно изменить ситуацию в свою пользу. Утром 27 февраля к царю обратился его брат, великий князь Михаил Александрович, умоляя государя прекратить беспорядки, назначив премьер-министра, который будет пользоваться доверием Думы и общественности. Однако Николай II в весьма резкой форме посоветовал брату не вмешиваться в государственные дела. Он приказал генералу С.С. Хабалову использовать все имевшиеся в его распоряжении средства для подавления бунта.