Второй пол

Существует такое восприятие и во Франции, Мишель Лерис пишет в «Поре зрелости»: «Обычно я склонен воспринимать женский орган как что–то грязное и похожее на рану, не менее привлекательное от этого, но опасное само по себе, как все кровавое, слизистое, зараженное». Страхи эти отражаются и на представлении о венерических болезнях; не женщина пугает тем, что может передать болезнь, а болезни представляются омерзительными оттого, что происходят от женщины: мне рассказывали о молодых людях, которые воображали, что достаточно иметь частые половые сношения, чтобы получить гонорею. Охотно верят также, что в результате полового акта мужчина теряет в мускульной силе, в ясности ума, у него расходуется фосфор, притупляются органы чувств. Правда, онанизм влечет за собой те же опасности, и даже, в силу моральных причин, общество считает его более вредным, чем нормальные половые сношения. Законный брак и воля к продлению рода предохраняют от порчи эротизма. Но я уже говорила, что в любом половом акте подспудно присутствует Другой; и обычно у него женское лицо. Именно столкнувшись с женщиной, мужчина наиболее отчетливо ощущает пассивность собственной плоти. Женщина — вампир, шлюха, пожирательница, поглотительница; ее половой орган жадно кормится органом мужчины. Некоторые психоаналитики хотели подвести под эти представления научную основу; все удовольствие, извлекаемое женщиной из полового акта, якобы происходит оттого, что она символически оскопляет мужчину и присваивает себе его член. Но, кажется, сами эти теории нуждаются в психоанализе, а врачи, которые их изобрели, перенесли в них страхи своих предков 1.

Все эти страхи проистекают из того, что в Другом, как его ни присоединяй, по–прежнему содержится «другое». В патриархальном обществе женщина сохранила многие из внушавших опасение свойств, которыми она обладала в примитивном обществе. А поэтому ее никогда не уступают Природе, но окружают табу, очищают обрядами, устанавливают над ней контроль священнослужителей; мужчину наставляют избегать ее природной наготы, приступать к ней только через церемонии, таинства, отрывающие ее от земли, от плоти и преображающие в человеческое существо; и тогда ее магическим свойствам задают нужное направление, как молнии с изобретением громоотвода и электростанций. Появляется даже возможность использовать их в интересах сообще–Мы уже показали, что миф о самке богомола не имеет никакой биологической основы.

ства: здесь мы видим новую фазу в том колебательном движении, которое определяет отношение человека к своей самке. Он любит ее постольку, поскольку она принадлежит ему, и боится ее постольку, поскольку она остается Другим; но именно в качестве ужасного Другого он хочет сделать ее еще в большей степени своею: это и приведет к тому, что он признает за ней человеческое достоинство и станет относиться к ней как к себе подобной.

В патриархальной семье женская магия была сильно одомашнена. Женщина позволяет обществу своим посредничеством интегрировать в себе космические силы. В труде «Митра–Варуна» Дюмезиль сообщает, что в Индии, как и в Риме, у мужчины есть два способа утвердить свою власть; в Варуне и Ромуле, в гандхарвах и луперкиях — агрессивность, насилие, беспорядок, hybris; и тогда женщина предстает существом, которое надо захватить, взять силой; похищенные сабинянки оказываются бесплодными, и их стегают ремнями из козлиной кожи, жестокостью отвечая на жестокость. Но Митра, Нума, брахманы и фламины, наоборот, обеспечивают порядок и разумное равновесие в городе: тогда жена связывается с мужем сложными обрядами бракосочетания и, сотрудничая с ним, обеспечивает ему господство над всеми женскими силами природы; в Риме, если у фламина Юпитера умирает жена, он слагает с себя полномочия. В Египте Исида, утратив свое всемогущество богини–матери, все же остается великодушной, улыбающейся, доброжелательной и мудрой, став блистательной супругой Озириса. А когда женщина предстает союзницей мужчины, его дополнением, его половиной, она обязательно наделена сознанием, душой; он не смог бы находиться в такой тесной зависимости от существа, не приобщенного к человеческой сущности. Мы уже видели, что законы Ману обещали законной супруге такой же рай, как и ее мужу. Чем больше мужчина индивидуализируется и отстаивает свою индивидуальность, тем больше он склонен признать в своей подруге личность и свободу. Восточный человек, не заботящийся о собственной судьбе, довольствуется самкой, она для него — объект наслаждения; мечта же западного человека, поднявшегося до осознания своей исключительности, — это чтобы его признала чья–то чужая, покорная ему свобода. Грек не находит в затворнице гинекея себе подобного существа, которое ему требуется; а потому он обращает свою любовь на партнеров мужского–пола, в чьем теле, как и в его собственном, живет сознание и свобода, или же посвящает ее гетерам, чьи независимость, культура и ум ставят их почти наравне с мужчиной. Но когда позволяют обстоятельства, именно супруга может лучше всех удовлетворить требования мужчины. Римский гражданин видит в матроне личность — в Корнелии и Аррии он владеет своим двойником. Парадоксально, но именно христианство в определенном плане провозгласит равенство мужчины и женщины. В женщине оно ненавидит плоть; но если она отречется от себя как от плоти, то станет таким же, как мужчина, Божьим созданием, искупленным Спасителем; и вот она уже вместе с мужчинами среди душ, чающих небесных радостей. И мужчины и женщины — слуги Господни, почти столь же бесполые, как ангелы, вместе при помощи благодати отвергающие земные искушения. Если женщина согласится отречься от своей животной природы, она, именно потому, что воплощала грех, станет самым радужным воплощением торжества избранных, побеждающих грех 1. Конечно, божественный Спаситель, осуществляющий искупление людей, — мужчина; но человечество должно и само позаботиться о своем спасении, и его призывают выразить свою смиренную добрую волю, приняв самый униженный и самый порочный облик. Христос — Бог; но над всеми людьми царит женщина — Дева Мария. Правда, только секты, развивающиеся вне общества, воскрешают в женщине древние преимущества великих богинь. Церковь выражает интересы патриархальной цивилизации, где женщине надлежит быть в подчинении у мужчины. Она может стать благословенной святой, если сделается его покорной рабой. Так в недрах средневековья складывается совершенно законченный образ женщины, благоволящей мужчинам: лик Матери Христа окружается сиянием славы. Это образ, обратный грешнице Еве; она попирает ногой змия; она — посредница в деле спасения, как Ева была посредницей в деле проклятия.

Женщина страшила прежде всего как Мать; значит, ее следует преобразить и покорить именно в ее материнской сущности. Негативная ценность в особенности усматривается в девственности Марии: та, через кого была искуплена плоть, сама бесплотна; никто к ней не прикасался, никто ею не обладал, У азиатской Великой Матери тоже, по преданию, не было супруга; она породила мир и царствовала над ним в одиночку; она могла быть похотливой, если вздумается, но бремя, возлагаемое на супругу, никогда не снижало ее величия как Матери. Итак, Мария не знала скверны, которую несет с собой половая жизнь. Уподобленная воительнице Минерве, она — башня из слоновой кости, цитадель, неприступная твердыня. Античные жрицы, как и большинство христианских святых, тоже были девственницами: женщина, посвященная добру, должна быть посвящена во всем великолепии своих нетронутых сил; она должна хранить свое женское начало во всей его неукрощенной цельности. В Марии отказываются видеть супругу, чтобы превозносить в ней единственно Женщину–Мать. Но прославлять ее будут, только если она согласится на отведенную ей подчиненную роль. «Я служанка Господня». Впервые в ис–Отсюда то особое место, которое отводится женщине, например, в творчестве Клоделя.

тории человечества мать преклоняет колена перед сыном; она свободно признает его превосходство. В культе Марии воплощена высшая мужская победа — это реабилитация женщины через ее окончательное поражение. Иштар, Астарта, Кибела были жестоки, капризны и похотливы; они были могущественны; будучи источником смерти, равно как и жизни, они порождали мужчин и тем самым делали их своими рабами. Поскольку в христианстве жизнь и смерть зависят только от Бога, выйдя из материнского чрева, человек навсегда покидает его, а земле достанутся только его кости; судьба человека решается в таких сферах, где мать уже не имеет никакой власти; таинство крещения делает смешными церемонии сожжения или потопления плаценты. На земле больше нет места волшебству: единственный царь — Бог. Изначально природа — это зао, но она бессильна перед лицом благодати. Материнство как природное явление не дает никакой власти. Если женщина хочет изжить в себе изначальный порок, ей ничего не остается, как склониться перед Богом, который отдает ее в подчинение мужчине. А через эту покорность она может получить новую роль в мужской мифологии. Когда она хотела господствовать, пока не отреклась во всеуслышание от своих притязаний, ее били и попирали ногами; как вассалка она может стать почитаемой. Она не теряет ни одного из своих первобытных атрибутов; они просто меняют знак; из пагубных они становятся благотворными, черная магия оборачивается белой магией. Став служанкой, женщина приобретает право на величайшие почести.