Второй пол

1Секретарь ЦК комсомола Ольга Мишакова в 1944 году заявила в одном интервью: «Советские женщины должны стараться стать настолько привлекательными, насколько позволяет природа и хороший вкус. После войны им нужно будет одеваться, как женщинам, и иметь женскую походку… Девушкам будут говорить, чтобы они вели себя и ходили, как девушки, и, возможно, поэтому они станут носить очень узкие юбки, которые сделают ихпоходку грациозной».

ливающему его закону от 7 июня 1941 года аборт запрещен, а развод практически упразднен; нравы осуждают супружескую измену. Находящаяся, как все трудящиеся, в тесной зависимости от государства, прочно привязанная к домашнему хозяйству, но при этом имеющая доступ к политической жизни и пользующаяся уважением благодаря своему участию в производительном труде, русская женщина оказывается в особом положении, которое было бы полезно по возможности изучить непосредственно во всей его исключительности; к сожалению, обстоятельства не позволяют мне сделать это.

Комиссия по положению женщин на своей недавней сессии в ООН потребовала признания всеми нациями равенства в правах мужчины и женщины и одобрила целый ряд предложений, нацеленных на то, чтобы конкретная реальность была приведена в соответствие с этим юридическим статусом. Дело, кажется, было выиграно. Будущее может лишь привести к все более и более глубокой ассимиляции женщины с некогда мужским обществом.

Если окинуть единым взором всю эту историю в целом, напрашивается целый ряд выводов. Первый из них — тот, что вся история женщин творилась мужчинами. Точно так же, как в Америке нет проблемы черных, а есть только проблема белых ϊ ,как «антисемитизм — это не еврейская проблема, а наша» 2, так и проблема женщины всегда была мужской проблемой. Мы видели, по каким причинам изначально физическая сила обеспечивала мужчинам моральное преимущество; они создали ценности, нравы, религию; эту власть женщины никогда у них не оспаривали. Считанные единицы — Сафо, Кристина Пизанская, Мэри Уоллстонкрафт, Олимпия де Гуж — протестовали против суровости своей доли; иногда случались коллективные манифестации; но римские матроны, объединившиеся против закона Оппия, или англосаксонские суфражистки смогли оказать давление только потому, что мужчины охотно ему поддавались. Судьба женщины всегда была в их руках; и распоряжались они ею отнюдь не в ее интересах — они пеклись о своих проектах, своих опасениях, своих надобностях. Они поклонялись богине–матери только потому, что Природа внушала им страх; как только бронзовые орудия труда дали им возможность ей противостоять, они установили патриархат; и тогда статус женщины стал определяться конфликтом между семьей и государством; в положении женщины нашло отражение отношение христианина к Богу, миру и своей плоти; то, что в средние века называли «женской распрей», на самом деле было спором между клерками и светскими лицами относительно брака и безбрачия; к установлению опеки над замужней женщиной привел социальный строй, основанный на частной собственности, а современную женщину освободила техническая революция, осуществленная мужчинами. Именно эволюция мужской этики привела к уменьшению количества детей в семьях с помощью противозачаточных средств и частично освободила женщину от тягот материнства. Да и сам феминизм никогда не был автономным движением: он был частично орудием в руках политиков, частично эпифеноменом, отражающим более глубокую социальную драму. Женщины никогда не составляли отдельной касты, да и, по правде говоря, никогда не стремились играть в истории какую–то роль именно как пол. Доктрины, взывающие к женщине как к плоти, жизни, имманентности, как к Другому, суть идеологии мужчин, нисколько не выражающие женские притязания. Большинство женщин смиряются со своей судьбой и совсем не пытаются действовать; а если кто и пробовал что–то изменить, то не из стремления замкнуться в своей исключительности и дать ей восторжествовать, а из стремления ее преодолеть. Они вмешивались в ход мирового развития в согласии с мужчинами и в предложенных мужчинами перспективах.

Это вмешательство в целом было второстепенным и эпизодическим. Классы, в которых женщины пользовались некоторой экономической автономией и участвовали в производстве, были угнетаемыми классами, и как работницы женщины были порабощены еще в большей степени, чем работники мужского пола. В правящих классах женщина жила как паразит и в качестве такового полностью подчинялась мужским законам; в обоих случаях возможность действия для нее практически исключалась. Право и нравы не всегда совпадали: и равновесие между ними устанавливалось таким образом, что реально женщина никогда не была свободна. В древнеримской республике экономические условия дают матроне конкретные возможности, но никакой юридической независимости у нее нет; часто так же дело обстоит в крестьянской среде и у мелкой торговой буржуазии; дома любовница–прислуга, в социальном плане женщина — несовершеннолетняя. И наоборот, в те эпохи, когда общество распадается, женщина эмансипируется, однако, переставая быть вассалом мужчины, она теряет и свою вотчину; у нее есть только негативная свобода, которая находит свое выражение лишь в вольном поведении и распутстве, — так было в период упадка Римской империи, в эпоху Возрождения, в XVIII веке, при Директории. Или она находит себе применение, но при этом порабощена; или она освобождается, но не находит себе применения. Следует среди всего прочего отметить, что замужняя женщина всегда имела свое место в обществе, но была абсолютно бесправна, тогда как незамужняя, будь то честная девушка или проститутка, обладала всеми правами мужчины; но вплоть до нынешнего века она была более или менее исключена из общественной жизни. Такая противоположность права и нравов породила, в частности, любопытный парадокс: свободная любовь не запрещена законом, тогда как супружеская измена является правонарушением; между тем часто «согрешившая» девушка считается обесчещенной, тогда как на похождения супруги смотрят снисходительно; многие девушки с XVII века до наших дней выходили замуж специально, чтобы свободно заводить любовников. При такой замысловатой системе основная масса женщин связана по рукам и ногам — нужны исключительные обстоятельства, чтобы между двумя видами уз, абстрактных и конкретных, смогла пробиться и утвердить себя женская личность. Сравнимые с мужскими деяния совершили лишь те женщины, которые силою социальных установлений были вознесены превыше всех половых различий. Изабелла Католическая, Елизавета Английская, Екатерина Великая не принадлежали ни к мужскому, ни к женскому полу — это монархи. Примечательно, что, утратив социальный смысл, их женственность перестала обозначать неполноценность; в пропорциональном отношении королев, чье царствование считается великим, было намного больше, чем великих королей. Такое же превращение происходит и в религии; Екатерина Сиенская и святая Тереза — это святые души, без учета каких–либо физиологических условий; их мирская и мистическая жизнь, их деятельность и литературные труды достигают мало кому из мужчин доступных высот. Есть основания полагать, что другим женщинам не удалось оставить за собой в мире глубокий след из–за того, что условия жизни не давали им никакой свободы. Их вмешательство почти всегда было негативным или косвенным. Юдифь, Шарлотта Корде, Вера Засулич убивают; участницы Фронды готовят заговор; во время Революции и Парижской коммуны женщины борются бок о бок с мужчинами против установленного порядка; свободе, лишенной права и власти, дозволено бросить все силы на отрицание и бунт, но запрещено участвовать в позитивном строительстве; самое большее, она может окольными путями проникнуть в дела мужчин. К советам Аспазии, г–жи де Ментенон, принцессы дез Урсэн мужчины прислушивались — но надо было, чтобы они согласились их слушать. Мужчины охотно преувеличивают это влияние, когда хотят убедить женщину в ее превосходстве; но на самом деле женские голоса смолкают, как только начинается конкретное действие; женщины могли спровоцировать начало войны, но не могли подсказать тактику ведения боя; на политику они влияли лишь постольку, поскольку политика сводилась к интригам, — истинные же бразды правления миром никогда не были в женских руках; женщины не оказывали никакого воздействия на технику и экономику, не создавали и не разрушали государств, не открывали новых миров. Многие события свершились из–за них, но они были прежде всего предлогом, а не действующими лицами. Самоубийство Лукреции имело чисто символическое значение. Угнетенному всегда позволяется мученичество; во время гонений на христиан, после социальных или национальных потрясений женщинам всегда доставалась роль подвижниц; но никогда еще ни один мученик не изменил лицо мира. Да и манифестации и инициативы женщин приобрели вес, только когда получили эффективное продолжение в виде принятого мужчинами решения. Американки, сгруппировавшиеся вокруг г–жи Бичер–Стоу, сильно всколыхнули общественное мнение против рабства; однако истинные причины войны между Севером и Югом были далеко не сентиментального свойства. «Женский день» 8 марта 1917 года, может, и ускорил наступление русской революции — и все же это мог быть только сигнал. Большая часть женщин–героинь относятся к барочному типу: этакие авантюристки, оригинальные особы, прославившиеся не столько благодаря важности содеянного, сколько из–за исключительности своей судьбы; величие Жанны д'Арк, г–жи Ролан, флоры Тристан, если сравнить их с Ришелье, Дантоном, Лениным, представляется прежде всего субъективным — это скорее образцовые личности, а не исторические деятели. Великий человек вырывается из массы и отдается на волю обстоятельств — женская масса живет в стороне от истории, а обстоятельства для каждой из них — это препятствие, а не трамплин. Чтобы изменить образ мира, нужно прежде накрепко в него врасти; но женщины, накрепко укоренившиеся в обществе, — это как раз те, которые этому обществу покорны. Если только речь не идет о божественном предназначении — а в этом случае женщины ни в чем не уступают мужчинам, — честолюбивая женщина, героиня выглядят диковинными существами. Лишь когда женщины начинают чувствовать себя на этой земле как дома, появляются такие личности, как Роза Люксембург и г–жа Кюри. Они с блеском продемонстрировали, что не неполноценность женщины определила ее ничтожную роль в истории, а ничтожная роль в истории обрекла ее на неполноценность 1.