Мандарины

— Не беспокойтесь! — сказал он. И это сразу встревожило меня.

— Что-то случилось с Надин! — воскликнула я.

— Нет, нет, — ответил он. — Она в порядке. Все уладится. — Он решительно шагнул в гостиную. — Надин и та оказалась всего-навсего женщиной! — с отвращением произнес он. Из кармана куртки он вытащил карту и разложил ее на столе. — В двух словах: она ждет вас вот на этом перекрестке, — сказал он, указывая на пересечение двух проселочных дорог к северо-западу от Шантийи. — Вам надо раздобыть автомобиль и немедленно ехать за ней. Перрон наверняка даст вам редакционную машину. Только ничего ему не объясняйте, попросите машину, и все. А главное — ни слова обо мне.

Он выложил это на одном дыхании, спокойным и суровым тоном, который никак не мог унять мою тревогу; я не сомневалась, что он чего-то боится.

— Что она там делает? Несчастный случай?

— Говорю же вам: нет; она повредила ноги и не может идти, вот и все. Но вы приедете и вовремя заберете ее; вы хорошо поняли, где это место? Я помечу крестиком. Вам надо только посигналить или позвать ее, она в маленьком лесочке справа от дороги.

— Что это за история? Что произошло? Я хочу знать, — настаивала я.

— Профессиональная тайна, — ответил Венсан. — Вам лучше немедленно позвонить Перрону, — добавил он.

Я ненавидела его мертвенно-бледное лицо, его налитые кровью глаза, красивый профиль, но то была бессильная ярость; я набрала номер Анри и услыхала его удивленный голос:

— Алло! Кто у телефона?

— Анна Дюбрей. Да, это я. Прошу вас срочно оказать мне услугу. Только, пожалуйста, не задавайте вопросов. Мне нужен немедленно автомобиль с запасом бензина на двести километров.

Последовала короткая пауза.

— Какая удача, вчера мы залили полный бак, — сказал он самым естественным тоном. — Машина будет у вашей двери через полчаса, вот только схожу за ней и приведу.

— Приезжайте на площадь Сент-Андре-дез-Ар, — сказала я. — Спасибо.

— Вот и прекрасно! — широко улыбаясь, заявил Венсан. — Я не сомневался в Перроне. Только успокойтесь, — добавил он. — Надин ничто не угрожает, особенно если вы слегка поторопитесь. Никому ни слова, а? Она поклялась мне, что на вас можно положиться.

— Можно, — сказала я, провожая его до двери. — Но скажите, в чем дело?

— Ничего серьезного, клянусь вам, — ответил он.

У меня было желание с силой захлопнуть за ним дверь, однако я закрыла ее тихонько, чтобы не разбудить Робера; к счастью, он, верно, крепко спал, всего два часа назад я слышала, как он ложился. Я торопливо оделась. Мне вспоминались те две ночи, когда я ждала Надин, в то время как Робер искал ее по всему Парижу: ужасное ожидание. Теперь было еще хуже. Я не сомневалась, что они совершили нечто серьезное: Венсан явно боялся; речь шла о краже со взломом или вооруженном налете, Бог его знает; а после Надин не смогла дойти пешком до вокзала, и мне следовало приехать до того, как все обнаружится, до того, как обнаружат Надин, охваченную страхом Надин, не один час ожидавшую меня в одиночестве в промозглой темноте. То было прекрасное летнее утро, пропахшее гудроном и листвой, через несколько часов станет очень жарко; а пока в прохладе и безмолвии пустынных набережных распевали птицы; радужное утро, исполненное тревоги, наподобие утра массового бегства.

Анри прибыл на площадь через несколько минут после меня.

— Вот карета, — весело сказал он. И остался сидеть за рулем. — Вы не хотите, чтобы я проводил вас?

— Нет, спасибо.

— Вы уверены?

— Абсолютно уверена.

— Вы давно уже не водили машину.

— Я знаю, что справлюсь.

Он вышел, я села на его место.

— Это касается Надин? — спросил он.

— Да.

— А! Они используют ее, чтобы навязать нам свою волю! — с негодованием произнес он.

— Вы знаете, о чем идет речь?

— Более или менее.

— Скажите мне... Он заколебался:

— Это всего лишь предположение. Послушайте, я проведу дома все утро, звоните, если я хоть чем-то могу вам помочь.

«Главное, не попасть в аварию», — твердила я себе, направляясь к заставе Ла-Шапель. Я заставляла себя быть осторожной, пытаясь успокоиться. «Анри, похоже, считает, что Венсан солгал: возможно, меня ожидает несколько человек; возможно даже, Надин с ними нет». Как бы мне этого хотелось! Мне в тысячу раз милее было предположить их обман, чем представить себе Надин, в течение всей долгой ночи цепеневшую от холода, страха и досады.

На шоссе было пусто; я свернула вправо на проселочную дорогу, потом на другую. На перекрестке тоже никого не оказалось; я посигналила и стала изучать карту: я не ошиблась, но вдруг ошибся Венсан? Нет, он был очень точен, ошибка исключается. Я опять посигналила, затем выключила мотор, вышла из машины, свернула направо в маленький лесок и стала звать: «Надин», — сначала тихонько, затем все громче и громче. Тишина. Мертвая тишина: я поняла смысл этих слов. «Надин», — никакого ответа; все равно как если бы я позвала: «Диего»; она тоже исчезла, как он; она должна была находиться здесь, именно здесь, но ее не было. Я кружила на месте, наступая на сухие ветки и свежий мох, и даже уже не звала. «Ее арестовали!» — с ужасом подумала я. И вернулась к машине. Быть может, Надин устала ждать, она так нетерпелива, и нашла в себе смелость направиться к ближайшему вокзалу; следовало догнать ее, догнать во что бы то ни стало, иначе ее заметят в столь ранний час на безлюдном перроне. В Шантийи она проскользнула бы незамеченной, но это очень далеко, к тому же я встретила бы ее на дороге, нет, она, должно быть, выбрала Клермон; я пристально вглядывалась в карту, словно надеялась вырвать у нее ответ; к Клермону вели две дороги, наверное, она пошла по самой короткой. Я снова включила зажигание, нажала на стартер, и сердце мое отчаянно заколотилось: мотор не оживал; наконец он решился, и автомобиль, слегка подпрыгивая, выехал на шоссе. Мои вспотевшие ладони скользили по влажному рулю. Вокруг царила упорная тишина; однако свет уже вступал в свои права, и скоро в деревнях откроются двери. «Ее арестуют». Молчание, безлюдье; этот покой выглядел ужасно. Надин не оказалось ни на дороге, ни на улицах Клермона, ни на вокзале. У нее наверняка не было карты, окрестностей она не знала и бродила наугад по полям, они найдут ее раньше меня. Я развернулась: надо вернуться на перекресток другой дорогой, а потом буду кружить по всем здешним дорогам до тех пор, пока не кончится бензин. А дальше? Лучше не спрашивать себя: исследовать все дороги; та, по которой я ехала, поднималась к плато меж зеленеющих посевов. И вдруг я увидела Надин, она шла мне навстречу с улыбкой на губах, как будто мы давным-давно условились с ней об этой встрече. Я резко остановила машину, Надин неторопливо подошла и совершенно естественным тоном спросила:

— Ты приехала за мной?

— Нет, я прогуливаюсь для собственного удовольствия. — Я открыла дверцу: — Садись.

Надин села рядом со мной: причесанная, напудренная, она выглядела отдохнувшей; ногой я нажала на акселератор, а руками яростно вцепилась в руль.

— Ты сердишься? — с полунасмешливой-полуснисходительной улыбкой спросила Надин.

Выступившие у меня на глазах две горькие слезы действительно были слезами гнева; машину занесло, думаю, что мои руки дрожали; я сбавила скорость, попыталась расслабить пальцы и контролировать свой голос:

— Почему ты не осталась в лесу?

— Мне стало скучно. — Она сняла туфли и сунула их под сиденье. — Я не думала, что ты приедешь, — добавила она.

— Ты совсем идиотка? Конечно, я приехала.

— Я не знала; я хотела сесть на поезд в Клермоне; в конце концов я туда добралась бы. — Наклонившись вперед, она стала растирать себе ноги. — Бедные мои ноги!

— Что вы натворили? Она не ответила.

— Ладно, не раскрывай своих секретов, — сказала я, — это будет в вечернем выпуске газет.

— Это будет в газетах! — Надин выпрямилась, лицо ее исказилось. — Думаешь, консьержка заметила, что я не ночевала дома?