Мандарины

— Вам скучно? — спросил Льюис.

— Я немного замерзла.

— Уйдем отсюда.

Он повел меня сначала в зал для боулинга, где мы пили пиво, глядя, как падают кегли, потом в таверну, где механические пианино числом пять по очереди отбивали затасканные музыкальные такты, затем в аквариум, где зло гримасничали рыбы. Мы садились в трамваи, в метро; в метро мне нравилось: уткнувшись лбом в стекло первого вагона, мы ныряли в умопомрачительные туннели, расцвеченные бледно-голубыми лампочками, рука Брогана поддерживала меня за талию, и наше молчание походило на доверительное молчание любовников; зато по улицам мы шагали на расстоянии друг от друга, и я с тоской чувствовала: мы молчим, потому что нам нечего друг другу сказать. Где-то во второй половине дня мне пришлось признаться, что мои расчеты были ошибочны: через неделю, даже завтра этот день уйдет в прошлое, и вот тогда я возрадуюсь; но сначала надо было прожить его час за часом, и на протяжении всех этих часов какой-то незнакомец по своему усмотрению располагал моей судьбой. Я испытывала такую усталость и такое разочарование, что мне захотелось остаться одной.

— Прошу вас, — попросила я, — позвоните еще раз; мне надо немного поспать.

— Я позвоню в ассоциацию гостиниц, — сказал Броган, открывая дверь в драгстор. Я осталась стоять, рассеянно разглядывая книжки в глянцевых обложках, и почти сразу же он вышел из кабины с довольной улыбкой. — Вас ждет комната в двух кварталах отсюда.

— Ах! Спасибо.

Мы молча дошли до гостиницы. Почему он не солгал? Именно теперь ему следовало бы сказать: «Вы можете отдохнуть у меня». Значит, он тоже не был уверен в своих желаниях? Я рассчитывала на его тело, на его отвагу, чтобы нарушить одиночество моего тела; но он держал меня в плену, и я ничего не могла для нас сделать. Льюис подошел к бюро администратора:

— Я только что заказывал номер. Служащий заглянул в регистрационную книгу:

— На два лица?

— На одно, — сказала я. И написала свое имя на карточке. — Мой чемодан в камере хранения.

— Я схожу за ним, — предложил Льюис. — Когда он вам понадобится?

— Позвоните мне через два часа.

Уж не померещилось ли мне? Или он действительно обменялся со служащим странным взглядом? Может, он заказал комнату на два лица? Но тогда ему нужно было найти предлог, чтобы подняться вместе со мной. Я подсказала бы их ему хоть двадцать. Эти жалкие хитрости тем более раздражали меня, что я хотела бы попасться на них. Наполнив ванну, я погрузилась в теплую воду, не уставая твердить себе, что мы плохо взялись за дело. Моя ли в том вина? Безусловно есть женщины, которые сразу же сумели бы сказать: «Поедем к вам». Надин сказала бы. Закрыв глаза, я лежала на атласном покрывале. И уже опасалась того момента, когда придется встать посреди этой комнаты, где меня не ждет даже привычная близость зубной щетки. Столько разных и неотличимых комнат, столько открытых и закрытых чемоданов, столько приездов и отъездов, пробуждений, ожиданий, столько хождений, беготни: я устала воссоздавать свою жизнь каждое утро, каждый вечер, каждый час. Я страстно желала, чтобы некая посторонняя сила навсегда придавила меня к этой кровати. Пускай он поднимется, пускай постучит в мою дверь, пусть войдет. Я подстерегала его шаги в коридоре с таким страстным нетерпением, что оно имитировало желание. Ни единого звука. Я провалилась в сон.

К тому времени, когда я встретилась с Броганом в холле, я уже успокоилась; вскоре судьба этого приключения будет решена, и в любом случае через несколько часов я посплю. Старый немецкий ресторан, где мы ужинали, показался мне уютным, и я беспечно болтала. Бар, куда мы перешли потом, окутывал фиолетовый туман: там я чувствовала себя хорошо. И Броган говорил со мной прежним тоном.

— Такси унесло вас, — рассказывал он, — и я ничего о вас не знал. Возвратившись, я нашел под дверью номер «Нью-Йоркера», и вот в середине какой-то статьи о конгрессе психиатров наткнулся на ваше имя. Словно вы вернулись посреди ночи, чтобы сказать мне, кто вы есть.

— Разве Бенсоны вам не сообщили?

— О! Я никогда не читаю их писем. — И он с усмешкой добавил: — В статье о вас говорили как о блестящем докторе.

— Вас это очень удивило?

Ничего не ответив, он с улыбкой смотрел на меня; когда он так улыбался, мне казалось, я чувствую на своих губах его дыхание.

— Я подумал, что у вас во Франции странные доктора.

— А я, вернувшись в гостиницу, нашла вашу книгу. Я пыталась читать ее, но мне очень хотелось спать. Мне удалось прочитать ее на следующий день в поезде. — Я внимательно смотрела на Льюиса. — Берти — это ведь во многом вы сами?

— О! Я никогда не стал бы поджигать ферму, — насмешливым тоном возразил Броган. — Я слишком боюсь огня и жандармов тоже. — Он вдруг встал: — Пойдемте сыграем партию в двадцать шесть.

Блондинка с печальными глазами, сидевшая за игорным столом, протянула нам стаканчик с игральными костями; Броган выбрал шестой номер и поставил полдоллара; я уныло смотрела на маленькие костяшки, катавшиеся по зеленому сукну. Почему он ускользнул как раз в тот момент, когда мы начали вновь обретать друг друга? Может, и я тоже внушала ему страх? Его лицо казалось мне очень суровым и в то же время весьма уязвимым, я плохо разбиралась в нем. «Выиграл!» — радостно воскликнул Броган и протянул мне стаканчик. Я с силой встряхнула его. «Ставлю на нашу ночь», — в озарении решила я. И выбрала пятый номер; мои губы стянуло как пергамент, ладони взмокли; пять выпало семь раз за первые тринадцать ударов, потом еще три раза: проигрыш!

— Глупая игра, — сказала я, снова садясь на свое место.

— Вы любите играть?

— Я ненавижу проигрывать {100}.

— Я обожаю покер и всегда проигрываю, — с грустью признался Броган. — Похоже, выражение моего лица легко разгадать.

— Я не нахожу, — сказала я, с вызовом глядя на него. Вид у него был смущенный, но я не отвела глаз. Я поставила на нашу ночь и проиграла ее, Броган отказывал мне в помощи, и кости приговорили меня; я восставала против такого поражения с неистовой силой, преобразившейся вдруг в смелость.

— С самого утра я спрашиваю себя, довольны ли вы, что я приехала, и не могу получить ответа.

— Конечно доволен, — сказал он таким серьезным тоном, что я устыдилась своей агрессивности.

— Хотелось бы этому верить, — сказала я, — потому что я тоже рада вновь встретиться с вами. Сегодня утром я испугалась, что мои воспоминания обманули меня: но нет, мне запомнились именно вы.

— Я тоже уверен в своей памяти, — ответил он; и снова его голос стал теплым, как дыхание. Я взяла его руку и произнесла слова, какие говорят все женщины, пытаясь приобщиться к нежности:

— Мне нравятся ваши руки.

— А мне нравятся ваши. Именно с их помощью вы мучаете мозг несчастных, беззащитных больных?

— Доверьте мне ваш, думаю, он в этом нуждается...

— О! Он грешит лишь в одном отношении.

Наши руки не размыкались, я с волнением смотрела на этот шаткий мостик, соединяющий наши жизни, и с пересохшим ртом задавалась вопросом: «Доведется ли мне узнать ласку этих рук?» Молчание затянулось, и Броган предложил:

— Хотите, вернемся послушать Биг Билли?

— Очень хочу.

На улице он взял меня за руку; я знала, что с минуты на минуту он обнимет меня; груз этого тяжкого дня упал с моих плеч, и я наконец устремилась навстречу покою и радости. Внезапно он оставил мою руку; широкая, незнакомая мне улыбка осветила его лицо:

— Тедди!

Мужчина и две женщины остановились и тоже радостно улыбнулись; в мгновение ока мы очутились за столиком какого-то унылого кафетерия; все они говорили очень быстро, и я ничего не понимала из их слов. Броган много смеялся, взгляд его оживился, судя по виду, он испытывал облегчение, нарушив наше долгое уединение, что казалось естественным: эти люди были его друзьями, им надо было рассказать друг другу множество всяких историй; а что общего было у нас с ним? Сидевшие рядом женщины были молоды и красивы: нравились ли они ему? Я сообразила, что в его жизни наверняка были молодые красивые женщины: как я могла испытывать такое страдание, ведь мы еще не успели обменяться ни одним настоящим поцелуем! Но я страдала. Далеко, очень далеко, в глубине некоего туннеля я видела один из запасных выходов, которые поутру казались мне такими надежными: однако я слишком устала, чтобы дотащиться туда, пускай даже на коленях. Я попробовала прошептать: «Сколько сложностей из-за того, что не удается переспать с мужчиной!» Однако и цинизм не помогал; выглядеть так или иначе смешной, заслужить собственное одобрение или порицание — это уже не имело никакого значения; история эта разворачивалась не только со мной: связанная по рукам и ногам, я была отдана на милость другого. Какое безумие! Я уже даже не понимала, что я приехала сюда искать; наверняка надо было потерять разум, чтобы вообразить, будто мужчина, который был для меня ничем, мог что-то для меня сделать. «Сейчас же пойду спать», — решила я, когда на улице Броган снова взял меня за руку.