Страница 73 из 85
Предыдущим вечером в 11.00 Андре Лейтем (агент Жильбер) послал своим немецким руководителям радиограмму: «Чрезвычайно важно. Узнал из надежного источника, что большие силы движутся в сторону Сицилии. Вторжения следует ожидать с часа на час». Он сообщал защищающимся то, что они и так уже знали: первый серьезный сигнал тревоги поступил к итальянским береговым частям за несколько часов до того, как Джуэлл спустил на воду свой радиомаяк. В тот момент у обороняющихся уже не было времени предпринимать какие-либо адекватные действия, и к тому же бомбардировка сицилийской телефонной сети привела к тому, что многие части узнали об атаке, лишь когда она уже шла полным ходом. Некоторые легли спать, предполагая, что враг не будет настолько безрассуден, чтобы атаковать посреди шторма. Командующий итальянскими войсками на Сицилии вполне сознавал неизбежность вторжения (на итальянскую разведку дезинформация никогда не действовала так сильно, как на немецкую), но, в частности, из-за вспомогательной дезинформационной операции «Деррик» это вторжение ожидалось на западе, а не на юге.
Как и предполагалось, самое упорное сопротивление оказали немецкие дивизии, расквартированные в глубине острова. В воскресенье 11 июля немцы контратаковали, но потеря времени сыграла ключевую роль, и союзники успели прочно занять плацдарм. «Спитфайры» атаковали сицилийскую штаб-квартиру люфтваффе, дезориентировав в критический момент то, что осталось от немецких ВВС. Фельдмаршал Кессельринг ранее отправил 15-ю бронетанковую дивизию на запад острова, где ожидалось вторжение, и в результате главный удар приняла на себя дивизия Германа Геринга. Немцы не скрывали своего презрения к растаявшим итальянским войскам и к итальянской береговой обороне, рассыпавшейся, как песчаные з а мки под ураганным ветром. В одном сообщении в Берлин, отправленном на следующий день после высадки, был отмечен «полный провал береговой обороны» и мрачно констатировалось, что «при продвижении врага местные полицейские и гражданские власти во многих случаях спасались бегством. В Сиракузах после высадки противника начались грабежи и беспорядки среди населения, которое отнеслось к высадке с безразличием». В первые два дня так много итальянцев сдалось в плен, что длинные вереницы военнопленных затрудняли продвижение войск. Кессельринг сетовал, что «полуодетые итальянские солдаты разъезжают по сельской местности на угнанных грузовиках».
Сицилийцы приветствуют союзников как своих освободителей.
В 5.15 вечера в день высадки Кессельринг отдал дивизии Германа Геринга приказ: «Сразу и всеми силами атаковать и уничтожить все то, что дивизия встретит на своем пути. Фюрер приказал немедленно ввести в действие все имеющиеся средства, чтобы не дать противнику утвердиться». Но немецкие танки не смогли пробиться. В жарком и кровопролитном бою примерно сорок три из них были уничтожены. Командующий дивизией Геринга признал: «Контратака против вражеского десанта не удалась». Немецкие танки уползли на север, чтобы принять бой в глубине острова. Генерал Паттон, объехав поле сражения на своем джипе, назвал операцию «самым коротким блицкригом в истории». Монтгомери с ним согласился — по крайней мере, в этом одном: «Немец на Сицилии обречен. Абсолютно обречен. Ему не уйти».
Завоевание острова только начиналось, самые яростные схватки были впереди, но день сицилийской высадки окончился — и окончился победой.
22
С поплавком и грузилом
Когда пришла весть о сицилийском успехе, комнату № 13 огласили радостные возгласы. Чамли исполнил шаркающий танец и издал странное завывание. «Тетушка» Джоан Сондерс поднесла к глазам платок.
Напряжение ожидания было почти непереносимым. Когда успех операции «Фарш» стал очевиден, Монтегю в частном порядке высказал опасение, что его роль в войне этим и ограничится: «Пусть я один раз и совершил кое-что по-настоящему важное и стоящее… мне никогда больше не позволят совершить ничего подобного». От напряжения глаза у разработчиков операции стали запавшими, и, по словам Монтегю, они были «слишком взвинчены, чтобы читать книжку или уснуть».
Позднее Монтегю вспоминал громадное облегчение, нахлынувшее на него, когда союзники успешно покоряли Сицилию: «Поистине невозможно описать это чувство радости и удовлетворения от мысли, что наша группа спасла жизнь сотен солдат союзных войск, участвовавших во вторжении, — чувство, смешанное с восторгом от сознания нашего успеха в том, что нам, как мы полагали, было по плечу, но что многие из высшего начальства считали безнадежной затеей и на что Черчилль, как мне всегда казалось, согласился лишь как на попытку, предпринимаемую от отчаяния». Особое удовольствие доставило Монтегю позднейшее открытие, что сам Гитлер поверил в подлинность фальшивых документов: «Огромная радость для всякого — и особенно для еврея — знать, что он лично и непосредственно обвел вокруг пальца это чудовище».
Успех дезинформации превзошел все ожидания, и Монтегю ликовал: «Мы одурачили тех испанцев, что помогали немцам, мы одурачили немецкие разведывательные службы как в Испании, так и в Берлине, мы одурачили немецкий Оперативный штаб и Верховное командование, мы одурачили Кейтеля и, наконец, мы одурачили самого Гитлера, который оставался одураченным до конца июля». Доставляла удовлетворение и экономичность операции: «Один контейнер, изготовленный на заказ, одна военная форма, немного сухого льда, рабочее время нескольких офицеров, поездка в автофургоне в Шотландию и обратно, около 60 миль, добавленных к маршруту подлодки „Сераф“, плюс кое-какие мелкие расходы: самое большее около 200 фунтов».
Грандиозного празднования по поводу успеха операции «Фарш» никто устраивать не стал. Никаких новых посещений клуба «Горгулья», где Монтегю играл роль Билла Мартина, а Джин Лесли — его возлюбленной Пам. Айрис, жена Монтегю, — возможно, под влиянием намеков свекрови — объявила, что возвращается с детьми из Америки. Монтегю знал, что Гитлер намерен возобновить бомбардировки Лондона, готовясь пустить в ход беспилотные ракетные самолеты-снаряды, и что жить в столице по-прежнему опасно. Но, поскольку эта информация исходила из радиоперехватов «Ультра», он не мог поделиться ею с Айрис. «Максимум, что я мог, — это смутно намекать на возможный последний фортель Гитлера. Но это на нее не подействовало». Не исключено, что ее больше беспокоил возможный фортель собственного мужа. Айрис и дети вернулись в Лондон как раз во время вторжения на Сицилию. Встреча была радостной. Фотографию «Пам» в купальнике с нежной надписью Монтегю предусмотрительно убрал с туалетного столика. Пока еще он не мог объяснить жене, что все это означает. Возможно, это было и к лучшему.
От тех, кто имел отношение к операции «Фарш», и от тех, на кого она произвела впечатление, потекли секретные поздравительные послания. Дадли Кларк, оригинал и любитель переодевания, руководивший подразделением «А», писал: «Мои самые теплые поздравления Вам в связи с успехом Вашей операции „Ф“. Это была замечательная и чрезвычайно тонкая организационная работа, и, как бы ни развивались события в дальнейшем, Вы добились стопроцентного успеха». Разработчиков операции поздравил и генерал Най: «Это чрезвычайно интересный сюжет, который, судя по всему, приняли на веру». Фрэнк Фоули, прославленный сотрудник МИ-6, который перед войной помог тысячам евреев бежать из Германии, сказал Монтегю, что операция стала «крупнейшим достижением по части дезинформации за все времена». Гай Лиддел торжествующе писал в дневнике: «„Фарш“ добился выдающегося успеха».
Пошли разговоры о медалях для разработчиков операции «Фарш». Джонни Беван и Юэн Монтегю бодались не один месяц, но, к чести Бевана, он настаивал, чтобы Монтегю и Чамли были официально награждены, пусть и секретно. «Согласно имеющимся в настоящее время данным, одна определенная дезинформационная операция принесла существенный успех и повлияла на расположение немецких войск, что дало важнейшие стратегические и оперативные результаты. Тем, что она повлекла за собой столь значительные положительные последствия, мы во многом обязаны изобретательности и неустанной энергии этих двух офицеров». Монтегю, по словам Бевана, продвигал операцию вперед благодаря силе своего характера, тогда как Чамли «был автором этого хитроумного плана и, наряду с одним морским офицером, отвечал за детальную его реализацию». Беван считал, что они «должны получить одинаковую награду, поскольку играли в равной степени важную и незаменимую роль в осуществлении операции».