Страница 52 из 72
Я рассматривал ее. Она была хорошенькая, в моем ошейнике, стоящая на четвереньках.
— Можно мне дальше объяснить свое поведение, господин? — спросила она. — Это может заставить тебя отнестись ко мне не так сурово.
— Говори, — разрешил я.
— Я хочу быть рабыней, — начала она. — Я боялась, что ты освободишь меня. Вот поэтому-то я противилась тебе. Именно таким образом я пыталась спровоцировать тебя на мое завоевание. Я пыталась разозлить тебя, чтобы ты мог сделать из меня твою рабыню и уверенно содержать меня в этом качестве.
— В этом не было необходимости, — заметил я.
— Теперь я хорошо понимаю это, господин, — ответила она. — Однако тогда я не знала этого.
Я промолчал.
— Мое поведение, каким бы глупым оно ни было, было вызвано желанием остаться в рабстве, — прошептала она, — может быть, теперь ты будешь более снисходителен к своей девушке.
— Итак, ты желаешь быть рабыней?
— Да, господин, — ответила она, — страстно.
— И ты рабыня, — сказал я.
— Да, господин, — подтвердила она, — совершенно.
— Ты думаешь, что ты свободна или что у тебя есть хоть какие-то права?
— Нет, господин. Я знаю, что такие заблуждения не дозволяются горианской девушке-рабыне.
— Ты не боишься своего рабства?
— Боюсь, господин, — ответила она, — и иногда мы ужасно боимся неопределенностей и ужасов рабства, но такие вещи делают более богатым наш опыт, добавляя к нему особый вкус и остроту, делая его более значимым. К тому же без этого мы не были бы в настоящем рабстве, к которому стремимся.
— Итак, ты принимаешь все страдания и ужасы рабства? — уточнил я.
— Охотно и радостно, господин, — ответила она, — а если мы приняли его без восторга и с дрожью, то теперь должны принять его, так как мы — рабыни.
— Тебе нравится быть рабыней? — снова спросил я.
— Да, господин.
— Ты ничего не стоишь, не так ли?
— Да, господин, — ответила она, — но я могла бы иметь определенную цену как рабыня мужчины. Я не знаю свою существующую рыночную цену.
Я тоже не знал ее настоящую рыночную цену. Такие вещи меняются каждый день. Они подвержены значительным колебаниям, являясь следствием многих факторов, таких как сама девушка, ее ум, воспитание и красота, деньги в хозяйстве, условия спроса и предложения. И даже рынок, на котором ее продают, и время года, когда она выставлена на торги. Девушка, которую продают на престижном рынке, утром перед продажей помещенная с другими красивыми обитательницами внутри выставочной клетки с хромированными и узорчатыми решетками, где она двигается и позирует по инструкциям будущих участников торгов, почти непременно получит большую цену, чем та, которую вытащили за волосы из набитой битком деревянной, сколоченной болтами клетки и бросили на платформу для торгов, или, скажем, чем та, которую продают с цементного, выставленного на всеобщее обозрение постамента на простом уличном рынке. Обычно девушки получают большую цену весной. Я мало сомневаюсь, что поиски рабынь на Земле усиливаются в определенное время года, чтобы пойманные девушки могли быть доставлены на весенние рынки. Многие земные девушки-рабыни на Горе, сравнивая документы, обнаруживают, что были проданы весной. Наиболее сообразительные из них понимают, что, вероятно, это не было простым совпадением. Тогда они глубже и лучше оценивают ум, методичность и организованность мужчин, которые сочли подходящим доставить их на Гор.
Внезапно я злобно ударил ее хлыстом. Она, получив удар, вздрогнула.
— Тебе это нравится? — спросил я.
— Нет, господин, — ответила она, — но мне нравится то, что ты можешь делать это со мной и станешь так делать, если я буду плохо угождать тебе.
Я обошел вокруг и встал перед ней.
— Жалкая маленькая проститутка, — сказал я.
— Да, господин, — ответила она.
— Ты побеждена?
— Да, господин, — произнесла она, — я побеждена.
— Полностью?
— Да, господин, полностью.
— Может мужчина уважать такую завоеванную женщину?
— Нет, господин, — проговорила она. — Но, возможно, я могла бы представлять для него интерес как завоеванная рабыня.
Я присел около нее. Она все еще стояла на четвереньках.
— Ты бедная рабыня, — сказал я.
— Да, господин.
— И все-таки, — продолжал я, подняв кнутом ее подбородок, — ты хорошенькая.
— Тривиально и по-рабски, — улыбнулась она.
— Да, — сказал я и добавил: — К тому же у тебя хорошие рабские рефлексы.
— Которые ты не находишь годными к использованию, мой господин, — прошептала она.
— Я думаю, не продать ли мне тебя, — проговорил я.
— Пожалуйста, не продавай меня, господин, — попросила она.
— Я продам, если захочу, — ответил я.
— Конечно, мой господин.
Я опустил кнут и, присев перед ней, продолжал разглядывать ее.
— Господин на самом деле думает продать меня? — поинтересовалась она.
— Да, — ответил я.
Она рассердила меня сегодня вечером. К тому же я думал, что видел ее сегодня вечером более объективно, чем когда-либо раньше. Теперь я смотрел на нее не более чем на милый пустяк.
— За меня дадут такую невысокую цену, — прошептала она, — что, может быть, господин оставит меня себе.
Я поднялся, держа кнут в руке. Я посмотрел на нее, стоящую на четвереньках передо мной. Что-то было в том, что она сказала. Вероятно, она не получит высокую цену. Возможно, она может быть оставлена по крайней мере на время. Пока большого смысла отсылать ее на рынок не виделось. К тому же она была хорошенькая, пусть даже и в тривиальном, рабском смысле. Да еще у нее были хорошие рабские рефлексы. Без сомнения, я мог бы найти ей применение внутри дома.
— Господин? — спросила она.
Я подошел к ней сзади.
— Господин? — повторила она испуганно.
Она знала, что сейчас ее могут ударить хлыстом.
— Я оставлю тебя по крайней мере на время, — сказал я, — посмотреть, как успешно ты будешь работать.
— Я приложу все старания, чтобы успешно справиться, господин, — воскликнула она радостно. — Я буду содержаться в полном рабстве? — спросила она, не смея повернуться.
— Да, — ответил я.
— Какое рабство или обязанности избрал для меня господин? — задала она вопрос.
Я посмотрел на ее позу.
— Может быть, рабство четвероного животного, — ответил я.
— Господин может поступить так, если пожелает, — проговорила она, — если это нравится ему или забавляет его.
В этой форме рабства, которая обычно используется в дисциплинарных целях или для развлечения хозяина, женщине не разрешается подниматься с четверенек. Одновременно ей не разрешается использовать речь, хотя она может обозначать свои потребности и желания при помощи таких средств, как подобострастие, стон или хныканье. Поскольку не разрешается использование рук (только как средство передвижения), она должна есть и пить из мисок, поставленных на пол, или, иногда, чтобы утолить жажду, она может воспользоваться разрешением лакать воду из луж или слизывать капли с изразцов. К тому же нередко ее приковывают цепью рядом с ногами хозяина, когда он обедает, чтобы он мог, если захочет, кидать ей объедки. Она также будет обучаться трюкам, выполняя которые она может быть представлена для развлечения гостей своего хозяина, например просить, лежать, переворачиваться и таскать его сандалии в зубах. И нет нужды говорить, что, когда хозяин захочет использовать ее сексуально, она примет позу самки животного.
Кстати, эта форма рабства часто налагается на захваченных в плен убар. И нередко убара спустя какое-то время, когда ей, лежащей на животе перед хозяином, дается минута, чтобы высказаться, умоляет вместо рабства четвероногого животного обучить ее непристойным искусствам и сладострастным танцам женщины-рабыни, чтобы она могла быть для своего хозяина не просто развлечением, а удовольствием для рабского угождения. Ее мольбы обычно удовлетворяются. Такие женщины становятся великолепными рабынями. Они, конечно, знают, что они могут в любой момент, когда пожелает хозяин, быть возвращены в рабство четвероногого животного.