Могущество и честь

Её комната оказалась побольше и выглядела пороскошнее, чем у Ниршава. Широкая пышная кровать была убрана ярким покрывалом, гобелены на стенах побогаче, на полу не только шкуры, но и ковёр, а зев камина с тонкой выдумкой оформлен в виде носовой части корабля. Красиво!

На столе нас действительно ждал искусно сервированный завтрак, высокие стулья поставлены для каждого. Сама Аштия в чём-то балахонистом и светлом стояла у окна, читала письмо, но при виде нас его свернула.

— Аше, что тебе сказал врач?

— Вопрос на грани фола, Ниш.

— Но не для брата же…

— И с какой целью интересуешься, братец?

— Из вежливости.

— Я здорова. Остальное вряд ли интересно.

— Как тебе местный голова?

— Надёжный человек. Хоть и не хватает звёзд с небес. Впрочем, на своём месте он должен справляться и справляется.

— Тебе очень идёт этот наряд. В нём чувствуется особенная женственность, не зря же дамы носят его именно после того, как становятся матерями. Жаль, что ты смогла надеть его лишь с таким большим запозданием.

— Светскую беседу предлагаю отложить за ненадобностью. Садись, Серт, завтракай. Поговорим о делах.

— Ты безжалостна, Аше.

— Тебя-то мне зачем жалеть? — изумилась госпожа Солор. — А Серта я жалею. Серт, бери лепёшку. И придвигай к себе соусник, я не буду.

— А где же благодарность за спасение?

— В отчётах штаба я непременно отмечу, что Ниршав Вередий оказался на высоте своего долга. Что-нибудь ещё?

— Спасибо и на том.

— Рассказывай.

— А Серт теперь уже относится к числу штабных офицеров и имеет допуск?

— Нет, разумеется. Есть что-то такое, что ему нельзя слышать?

— Нет.

— Тогда какого чёртова хлеба ты выпендриваешься?

— Аше, тебе не идёт брань.

— Говори давай!

— Здесь собраны войска господина Жёлтой Ленты, примерно три тысячи мечей и луков. Готовится оборона города, для неё на начальном этапе достаточно и даже слегка избыточно будет этого количества. Поэтому предполагается отдать пятьсот или тысячу бойцов (сколько удастся собрать на момент отбытия) тебе, Аше. С тем, чтобы ты как можно скорее сформировала армию на том берегу и приступила к зачистке побережья от мятежников. Ну, стоит упомянуть и о том, что запасы провианта накануне осады всегда на счету, а лишние пятьсот или тысяча ртов… Словом, тут всё понятно. Пополнение в том случае, если оно понадобится до прибытия твоей армии, господин Жёлтой Ленты планирует взять из числа горожан. Ситуация такова, что требует готовности к обороне от каждого.

— Понимаю.

— Также, по его мнению, необходимо убрать из города всех больных и всех воспитанников детского приюта. Твой Лист Лотоса готов их всех принять.

— Места-то хватит?

— После расширения больницы Листа Лотоса могут принять и большее число недужных. А детей планируется раздать по семьям. От твоего имени обещаны были дотации и помощь продуктами, поэтому многие заранее согласились принять к себе воспитанников.

— Понимаю. Хорошо. Больных и детей уже грузят?

— Пока нет.

— Почему же?

— Сперва были не готовы корабли. А теперь ситуация вроде как осложнилась. В городе начались беспорядки, и городской голова уже не решается брать на себя ответственность. Ему нужен твой приказ.

— В чём именно он не решается взять на себя ответственность?

Ниршав развёл руками.

— Приказ был отдан расплывчатый. Необходимо было выбрать подходящее время. А для чего именно оно сейчас подходит — трудно сказать. Горожане невоинских сословий не желают защищать Крюк. Они требуют, чтоб из города эвакуировали их всех с семьями. О бунтовщиках уже сейчас ходят самые жуткие слухи — о том, что они якобы делают с местным населением, я даже рассказывать не буду. Отчасти слухи распространяют и поддерживают сами сторонники императора — ну, думаю, понятно, зачем и почему. Ты наверняка согласишься, что страшилки подобного рода нам выгодны. Но в настоящий момент они играют против господина Жёлтой Ленты и городского магистрата.

— Да при чём тут «играет», — пробормотал я. — Обычное стремление гражданских оказаться как можно дальше от войны. А воюют, мол, пусть другие. Кто угодно, но не они.

— Ты не одобряешь подобное отношение?

— Да при чём тут вообще оценка: одобрение, там, или неодобрение? Я к поведению горожан в сложившейся ситуации вообще никак не отношусь. Я его только понимаю. От толпы не приходится ожидать ничего другого.

И снова я поймал на себе вдумчивый взгляд Аштии.

— Дело ведь тут не только в слухах, — проговорила она. — Для обывателей намёк на бунт или, к примеру, восстание — это нечто вроде овеществлённого ужаса. Бунтами пугают детей, бунты упоминают в поговорках, когда есть желание представить нечто совершенно ужасное. Тут нет необходимости даже пытаться поддерживать какие-то слухи. Они и сами возникнут. Ладно, передай от меня приказ грузить эвакуируемых на корабли. Сперва больных, потом детей.

— Аше, ты подумай, ведь стоит новости о начале погрузки дойти до горожан, как они ринутся штурмовать корабли, и войскам придётся их убивать. Без шуток.

— Почему ты так уверен, что последует попытка штурма, Серт?

— Аше, ты знаешь, что такое ужас?

Женщина приподняла бровь и несколько мгновений молчала, словно бы пыталась вспоминать — а случалось ли ей чего-нибудь бояться?

— Да, я знаю, что такое ужас.

— А ты представляешь себе, что такое ужас в случае с человеком, в принципе не умеющим держать свои чувства под контролем? Ему никогда не нужно было этому учиться, и вся жизнь его протекала так, что контроль над собой был излишним. А теперь представь себе тысячу таких людей. В страхе, нет, в диком ужасе за свою жизнь. И вот перед ними корабль — реальная надежда на спасение. На него только надо пробиться, просочиться как-нибудь — и всё, проблема решена! Да твои полтысячи солдат смогут остановить офигевшую от ужаса толпу, только уничтожив её.

— Ты преувеличиваешь, Серт. Почему тогда, по-твоему, эти обезумевшие толпы не штурмуют корабли прямо сейчас?

— Потому что, Ниш, тому может быть несколько причин. Сперва речь шла о том, что корабли не готовы. Горожанам докладывали об их готовности? Уверен, что нет. И потом — есть ведь надежда, что городской голова поддастся влиянию большинства и решит эвакуировать именно горожан с семьями, а не приют, больницу и полсотни бойцов.

— Все горожане всё равно на три корабля не поместились бы!

— А логическое мышление толпе не нужно. Толпа — это табун существ, которые думают только о себе, но устремляются вперёд в едином порыве. Каждый из горожан уверен, что ему-то как раз места хватит, дайте только отмашку. Тут достаточно просто небольшой надежды. Когда станет ясно, что надежды нет, тогда и может случиться катастрофа, которую я описал. И ведь, заметь, городской магистрат не решился отдать приказ! Побьюсь об заклад — там заседает достаточно людей, которые прекрасно поняли, чем всё это может закончиться.

— Значит, твои соотечественники именно так поступают в критических ситуациях? — ехидно осведомился Ниршав. — Ничего себе у вас там клоака, можно представить.

— А откуда ты знаешь, как способны себя вести твои соотечественники? У вас уже более ста лет не случались восстания.

— Больше трёхсот, — поправила Аштия, до того лишь внимательно слушавшая.

— Ну вот, тем более. С незапамятных времён ваши крестьяне и ремесленники спокойно занимаются своими делами, и только вечерком, под пиво, если есть желание, вспоминают о войнушке, которая вроде как где-то там идёт себе! А стоит войне захлестнуть все сословия, и тогда-то ты увидишь, отличаются ли твои соотечественники столь уж капитально от моих. И что способны вытворять. Знаешь, мои прадеды, которые за сто лет безмятежного порядка, царившего в государстве, успели привыкнуть к размеренности, законности и уравновешенности, тоже прифигели от всего, что принесла с собой Гражданская война. Ничего, потом привыкли.

— Аше, это бред. Бред чужака.