Американец

— Случилось нечто крайне серьезное, — проговорила она. — Я не могу стать вашей женой.

Ньюмен выпустил ее руку и перевел взгляд с нее на остальных.

— Почему? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он. Мадам де Сентре попыталась улыбнуться, но попытка эта едва ли удалась.

— Спросите у моего брата, спросите у моей матери.

— Почему мадам де Сентре не может выйти за меня? — обратился Ньюмен к старшим Беллегардам.

Мадам де Беллегард не пошевелилась, но она была так же бледна, как ее дочь. Маркиз глядел на мать. Некоторое время та молчала, но не отводила от Ньюмена бесстрашного пронзительного взгляда. Наконец маркиз выпрямился и поднял глаза к потолку.

— Это невозможно, — тихо сказал он.

— Этого не позволяют приличия, — поддержала его мать.

Ньюмен рассмеялся.

— Вы шутите! — воскликнул он.

— Сестра, у нас нет времени, вы опоздаете к поезду, — сказал маркиз.

— Помилуйте, он что, с ума сошел? — возмутился Ньюмен.

— Увы, вовсе нет, — проговорила мадам де Сентре. — Я уезжаю.

— Куда?

— В деревню, во Флерьер, мне надо побыть одной.

— Чтобы не видеть меня? — спросил Ньюмен.

— Сейчас я не могу встречаться с вами, — ответила графиня.

— Почему именно сейчас?

— Мне стыдно, — просто сказала мадам де Сентре.

Ньюмен повернулся к маркизу.

— Что вы с ней сделали? Что все это значит? — спросил он с прежней спокойной выдержкой, порожденной многолетней привычкой смотреть на жизнь легко. Он был взволнован, но волнение выражалось у него лишь в том, что он еще лучше владел собой, словно пловец, освободившийся от связывающей его одежды.

— Это значит, что я вынуждена отказаться от вас, — сказала мадам де Сентре. — Вот что это значит.

На ее лице было такое трагическое выражение, что сомневаться в справедливости ее слов не приходилось.

Глубоко потрясенный, Ньюмен не почувствовал, однако, на нее никакой обиды. Он был в смятении, в растерянности, и присутствие старой маркизы с сыном оскорбляло его взор, словно слепящий свет фонаря в руках у сторожа.

— Не могу ли я поговорить с вами наедине? — спросил он.

— Не надо. Это будет только мучительней. Я надеялась, что успею уехать, не увидев вас. Я вам все написала. Прощайте, — и она снова протянула ему руку.

Ньюмен спрятал руки в карманы.

— Я еду с вами, — сказал он.

Она коснулась его рукава.

— Исполните мою последнюю просьбу, — и при этих словах ее глаза, с мольбой устремленные на него, наполнились слезами. — Дайте мне уехать одной, уехать покойно, со спокойной душой. Нет, не со спокойной — с умершей. Дайте мне самой похоронить себя. Прощайте.

Запустив руку в волосы и медленно потирая голову, Ньюмен, сощурившись, переводил напряженный взгляд с мадам де Сентре на ее мать и брата. Губы его были плотно сжаты, в углах рта образовались складки, и от этого на первый взгляд могло показаться, будто он улыбается. Я уже отмечал, что в минуты волнения он еще лучше владел собой, и сейчас он мрачно проговорил, медленно и отчетливо:

— По всему видно, что вы изволили вмешаться, маркиз. Насколько я помню, вы обещали не вмешиваться. Я знаю, вы не любите меня, но это к делу не относится. Я поверил вашему обещанию не вмешиваться. Помнится, вы даже поклялись честью, что будете держаться в стороне. Вы изменили своему слову, маркиз?

Маркиз поднял брови, но было ясно, что он намерен вести себя еще более любезно, чем всегда. Опершись руками на спинку кресла, в котором сидела его мать, он наклонился вперед, будто проповедник или лектор над кафедрой. На его лице не было улыбки, оно выражало приличествующую случаю серьезность.

— Извините, сэр, — проговорил он. — Уверяю вас, я никак не воздействовал на решение сестры. Я пунктуально выполнял данное вам обещание. Разве не так, сестра?

— Зачем вы ищете подтверждений, сын мой? — заговорила маркиза. — Вашего слова вполне достаточно.

— Да, совершенно верно, вы дали ей возможность принять мое предложение, — сказал Ньюмен. — Этого я отрицать не могу. Я думал, — уже совсем другим тоном добавил он, повернувшись к мадам де Сентре, — по крайней мере я верил, что вы действительно его приняли.

Казалось, что-то в его тоне глубоко ее тронуло. Отвернувшись, она закрыла лицо руками.

— Но теперь вы вмешались, разве не так? — спросил маркиза Ньюмен.

— Ни тогда, ни теперь я не пытался влиять на мою сестру. Я не прибегал к уговорам раньше, не прибегал и сегодня.

— К чему же вы прибегли?

— Мы воспользовались нашей властью, — низким, словно гудение колокола, голосом проговорила мадам де Беллегард.

— Ах вот что, вашей властью! — воскликнул Ньюмен. — Они прибегли к власти, — повернулся он к мадам де Сентре. — В чем это выразилось? Что они сделали?

— Мать приказала мне, — ответила мадам де Сентре.

— Приказала вам отвергнуть мое предложение? Ясно. И вы послушались. Ясно. Но почему вы ее послушались? — снова обратился он к мадам де Сентре.

Мадам де Сентре посмотрела через комнату на старую маркизу, она оглядела мать с головы до ног.

— Я боюсь ее, — сказала она.

Мадам де Беллегард с несвойственной ее возрасту быстротой поднялась с кресла.

— Этот разговор в высшей степени неприличен! — вскричала она.

— Я и не хочу его продолжать, — отозвалась мадам де Сентре и, повернувшись к двери, снова протянула Ньюмену руку. — Если вы имеете ко мне хоть крупицу жалости, дайте мне уехать одной.

Ньюмен спокойно и твердо пожал ей руку.

— Я к вам приеду, — сказал он.

Мадам де Сентре вышла, портьера опустилась, и Ньюмен, испустив тяжкий вздох, упал в ближайшее кресло. Обхватив руками подлокотники и откинувшись на спинку, он смотрел на мадам де Беллегард и Урбана. Те стояли плечом к плечу, высоко держа головы, красивые брови у обоих были подняты.

— Итак, вы проводите различие между понятиями «уговаривать» и «приказывать»? — наконец проговорил Ньюмен. — Очень похвально! Но при сем предпочитаете приказывать. А это уже меняет дело.

— Мы охотно объясним вам нашу позицию, — сказал месье де Беллегард. — Мы отдаем себе отчет, что поначалу вам будет трудно ее понять, и потому не ждали, что вы будете к нам справедливы.

— О! Не беспокойтесь! Буду, — ответил Ньюмен. — Продолжайте, пожалуйста.

Маркиза положила руку на руку сына, словно желая предотвратить обсуждение их позиции.

— Бесполезно, — сказала она, — бесполезно даже пытаться представить все так, чтобы вы согласились с нами. Вы никогда не согласитесь. Для вас это — разочарование, а разочарование всегда неприятно. Я долго думала, стараясь придумать, как бы получше все обставить, но у меня только разболелась голова да сон пропал. Сколько бы мы вам ни объясняли, вы все равно сочтете, что с вами обошлись дурно, и начнете оповещать о том, как вас оскорбили, всех ваших друзей. Но это нас не пугает. К тому же ваши друзья не относятся к числу наших друзей, так что их мнение нам безразлично. Думайте о нас что хотите. Прошу только, избавьте нас от бурных сцен, я никогда в жизни в них не участвовала, и нечего ждать, что изменю свои привычки в моем возрасте.

— Это все, что вы можете мне сказать? — спросил Ньюмен, медленно поднимаясь. — Не слишком убедительно для такой умной женщины, как вы, маркиза. Найдите-ка довод посущественней.

— Моя мать со свойственной ей прямотой и мужеством изложила вам суть дела, — заговорил маркиз, поигрывая цепочкой от часов. — Но, пожалуй, стоит кое-что добавить. Разумеется, мы полностью отметаем ваше обвинение в том, что мы нарушили данное вам обещание. Мы предоставили вам полную свободу войти в доверие к моей сестре. Мы предоставили ей полную свободу принимать или не принимать ваше предложение. Когда же она его приняла, мы не сказали ни слова. Таким образом, мы выполнили наше обещание. Лишь значительно позже и совсем по другому поводу мы позволили себе высказаться. Наверное, было бы лучше, если бы мы сделали это раньше. Но, как видите, пока ничего сделано не было.