Американец

— Если речь идет о чем-то веселом, то как раз самое время затеять этот разговор именно после свадьбы, — сказал Ньюмен.

— Другими словами, — воскликнула мадам де Беллегард, — вы отказываетесь выполнить мою просьбу. После свадьбы вы побоитесь вашей жены.

— Ну, если вы просите о чем-то не совсем приличном, — возразил Ньюмен, — я, конечно, вам не помощник. Если же нет, почему бы мне не исполнить вашу просьбу и после свадьбы.

— Вас послушать — ни дать ни взять упражнение в логике, да еще и английской в придачу, — возмутилась мадам де Беллегард. — Хорошо! Обещайте, что исполните мою просьбу после вашей свадьбы. В конце концов, будет даже интересно сознавать, что вы — мой должник.

— Ладно, договорились — я выполню вашу просьбу после того, как женюсь, — спокойно заявил Ньюмен. — Ну так о чем вы меня просите?

Маленькая маркиза мгновение колебалась, глядя на него, и Ньюмен с интересом ждал, что последует дальше.

— Вы ведь знаете, каково мне живется, — наконец заговорила она. — Никого не вижу, ничего не делаю, никаких удовольствий. Живу в Париже, но с таким же успехом могла бы жить где-нибудь в Пуатье. Свекровь изящно именует меня — как бишь она меня величает? Сорвиголовой? Корит тем, что я бываю Бог знает где, и полагает, что мне надлежит сидеть дома и считать по пальцам своих предков — развлечение хоть куда! Но какое мне дело до этих предков? Уж им-то до меня, уверена, никакого дела не было. Я не собираюсь всю жизнь оставаться в шорах, по-моему, на все надо поглядеть — для того все и существует. А мой муж, как вы знаете, во всем руководствуется принципами, и первый его принцип — Тюильри ужасно вульгарен. Но если Тюильри вульгарен, то его принципы — зубная боль, да и только. Если я захочу, я тоже могу жить по принципам, не хуже, чем он. Если эти принципы растут на фамильном древе, то стоит только потрясти мое, и они с него дождем посыпятся, да еще какие! Во всяком случае, я предпочитаю умных Бонапартов тупым Бурбонам.

— Ага, все понятно, вы хотите попасть ко двору, — сказал Ньюмен, и у него шевельнулась смутная догадка, что, видимо, ей надо помочь проложить дорогу во дворец, обратившись в посольство Соединенных Штатов.

Но маркиза зло рассмеялась.

— Да ничего подобного! О том, чтобы попасть в Тюильри, я и сама позабочусь. Как только я решу туда отправиться, там будут счастливы меня принять. Рано или поздно я приму участие в королевской кадрили. Я знаю, вы скажете: «Какая дерзость!» Но я и буду дерзкой. Я боюсь только мужа, он держится ровно, спокойно, безупречно, но все равно я его боюсь. Ужасно боюсь. Тем не менее в Тюильри я попаду. Правда, не этой зимой и, наверное, не следующей, а веселиться мне хочется уже сейчас. И сейчас я хочу попасть в другое место, просто мечтаю об этом. Я хочу попасть на бал к Бюлье.

— На бал к Бюлье? — переспросил Ньюмен, сначала он даже не разобрал последнего слова.

— Это в Латинском квартале, туда ходят студенты со своими подружками. Неужели вы никогда о Бюлье не слыхали?

— Ах да, слыхал, — вспомнил Ньюмен. — Конечно, слыхал. Я даже бывал там. Так вы хотите туда отправиться?

— Пусть это глупо с моей стороны, вульгарно, говорите что угодно, только вот я мечтаю попасть на бал к студентам. Кое-кто из моих подруг уже бывал там, и они говорят, что это ужасно drôle. [122]Мои подруги ходят куда вздумают, только я должна сидеть дома и умирать от скуки.

— Ну сейчас-то вы как будто не дома, — возразил Ньюмен. — И не заметно, чтобы вы умирали от скуки.

— Мне здесь до смерти наскучило. Последние восемь лет мы ходим в оперу два раза в неделю. Стоит мне о чем-нибудь попросить мужа, он сейчас же затыкает мне рот упреком: «Как, мадам, у вас же постоянная ложа в опере! Что еще нужно женщине со вкусом?» Но, между прочим, ложа в опере была оговорена в моем брачном контракте. Беллегарды были обязаны мне ее предоставить. Вот сегодня, например, мне в сто раз больше хотелось пойти в Пале-Рояль, но моего мужа туда не заманишь — там слишком много придворных дам. Подумайте сами, да разве он повезет меня к Бюлье? Он скажет, это всего лишь подражание, и довольно скверное, танцам, которые бывают у княгини Клейнфусс, но я у княгини Клейнфусс не бываю, а значит, мне как раз и надо ехать к Бюлье. Это моя давняя мечта, навязчивая идея. От вас я прошу одного — будьте моим провожатым; вы меня не скомпрометируете, не то что другие. Не знаю почему, но я в этом уверена. Я все устрою. Конечно, я рискую, но это мое дело. К тому же недаром говорят — смелость города берет. И пожалуйста, не отказывайте, это мое заветное желание!

Ньюмен громко расхохотался. У него в голове не укладывалось, как это жена месье де Беллегарда, представительница знатного рода, ведущего начало от крестоносцев, рода, имеющего славную шестивековую историю, носительница стольких освященных временем традиций, может страстно мечтать о том, чтобы поглядеть, как молодые девицы, дрыгая ногами, сшибают со своих кавалеров шляпы. Он решил, что это — прекрасная тема для моралиста, но морализировать у него не было времени. Занавес уже поднимался, в ложу вернулся маркиз де Беллегард, и Ньюмен направился на свое место в партере.

Он заметил, что Валентин де Беллегард снова появился в ложе бенуара за спинами мадемуазель Ниош и ее спутника, разглядеть его там можно было, только если пристально всматриваться. После следующего акта Ньюмен опять встретился с Валентином в фойе и спросил, думал ли тот о переезде в Америку.

— Потому что, если вы собирались поразмыслить, — добавил он, — надо было выбрать место поудобнее.

— Нет, почему же, — не согласился Валентин, — мне и там неплохо. О мадемуазель Ниош я и не думал. За действием не следил, на сцену не смотрел, только слушал музыку и размышлял о вашем предложении. Сначала оно показалось мне фантастическим. А потом одна из скрипок в оркестре — я ясно различал ее голос — начала наигрывать: «А почему бы и нет? А почему бы и нет?» И вдруг ей разом стали вторить все скрипки, а дирижер своей палочкой так и выписывал эти слова в воздухе: «А почему бы и нет?» Честное слово, не знаю, что сказать! И в самом деле, почему бы и нет? Почему бы мне не заняться чем-нибудь? Это, право, представилось мне совсем неглупой идеей. В ней определенно есть что-то заманчивое. К тому же, а вдруг я вернусь с чемоданом, набитым долларами! Да и сами эти занятия могут показаться мне довольно забавными, ведь меня считают этаким raffiné, а между тем вдруг да мне неожиданно понравится держать лавку? В этом может быть свое очарование, нечто романтическое и колоритное, что украсит мою биографию. Я буду производить впечатление первоклассного человека, человека сильного, который сам управляет обстоятельствами.

— Впечатление! Есть о чем говорить! — прервал его Ньюмен. — Полмиллиона долларов в руках всегда производят впечатление! А они у вас будут, если станете следовать моим советам, но только моим, никого другого не слушайте.

Он подхватил своего собеседника под руку, и они принялись прогуливаться взад-вперед по тем коридорам, где было меньше публики.

Идея превратить этого блестящего, но непрактичного молодого человека в умелого дельца все больше захватывала воображение Ньюмена. Он чувствовал себя наставником, испытывал почти вдохновенный порыв. Отчасти его пыл объяснялся еще и тем, что Ньюмен не мог без досады видеть любой не вложенный в дело капитал, вот и острый ум Беллегарда, как ему казалось, следует употребить для лучших целей. А самая лучшая цель, как подсказывал Ньюмену его опыт, — это хитроумные манипуляции с капиталом, вложенным в железные дороги. К тому же его решимость пристроить графа к делу подогревалась расположением к Валентину — молодой человек вызывал у него какую-то странную жалость, хотя сам Ньюмен понимал, что, скажи он об этом Валентину, тот пришел бы в крайнее изумление. Между тем нашему герою было горько наблюдать, как граф де Беллегард в башмаках, начищенных до блеска, фланирует по пятачку между Рю-д’Анжу и Университетской улицей, иногда заглядывая на Итальянский бульвар, и при этом считает, что живет полной жизнью. А в Америке к его услугам был бы весь континент и вместо прогулок по бульварам он разъезжал бы из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Не говоря уже о том, что Ньюмен испытывал досаду, видя вечное безденежье Валентина. Он усматривал в этом какой-то горестный изъян. С таким же недоумением он относился бы к своему компаньону в делах, безупречному во всех отношениях, но не имеющему представления о каких-то простейших предметах. В подобных случаях Ньюмен заявлял, что есть вещи, понимание которых само собой разумеется. Точно так же, как само собой разумеется, что, если человек живет в свое удовольствие, значит, у него есть деньги, следовательно, он их заработал. Ньюмен считал до смешного нелепым жить с претензией на размах и широту, не вкладывая капитал в акции, хотя, надо сознаться, он не утверждал, что само по себе вложение капитала дает основания для подобных претензий.

122

Весело, забавно (франц.).