Американец

— Я вижу, вы не верите тому, что я говорю, — сказала она. — Вы слишком осторожничаете. Значит, не хотите вступить в союз? Ни в оборонительный, ни в наступательный? Напрасно, я могла бы вам помочь.

Ньюмен поблагодарил, заверив ее, что не преминет обратиться к ней за помощью.

— Но прежде всего, — добавил он, — я должен помочь себе сам. — И направился к мадам де Сентре.

— Мы с мадам де ла Рошфидель как раз беседуем о вас, — сказала мадам де Сентре, когда он подошел к ней. — Ее крайне заинтересовало, что вы настоящий американец. Ее отец побывал в Америке в прошлом столетии, когда французские войска помогали вам выигрывать сражения, и поэтому ей всегда очень хотелось встретиться с американцем. Но до сегодняшнего вечера у нее не было случая. Она говорит, вы — первый американец, которого она видит воочию.

Голова престарелой мадам де ла Рошфидель напоминала череп, нижняя челюсть отвисла, из-за чего губы не могли сомкнуться, так что ее речь сводилась к эмоциональным, но совершенно неразборчивым гортанным выкликам. Она поднесла к глазам старинный лорнет в серебряной оправе с изысканной гравировкой и осмотрела Ньюмена с головы до ног. Потом что-то произнесла, но, хотя Ньюмен почтительно вслушивался, он не мог понять ни единого слова.

— Мадам де ла Рошфидель говорит, что, вероятно, уже видела американцев, только не отдавала себе в этом отчета, — пояснила мадам де Сентре.

Ньюмен подумал, что, судя по всему, мадам де ла Рошфидель частенько не отдает себе отчета в том, что видит. А старая леди снова принялась что-то изрекать и, как стало ясно из перевода, сделанного мадам де Сентре, выразила сожаление, что при прежних встречах с американцами не уясняла себе, кто они такие.

Тут к ним, ведя под руку старшую мадам де Беллегард, приблизился дряхлый джентльмен, тот самый, что беседовал с маркизой. Его супруга представила ему Ньюмена, объяснив, по-видимому, какого он примечательного происхождения. Месье де ла Рошфидель, несмотря на свой преклонный возраст, был розовый, пухлый, говорил очень отчетливо и выразительно, почти так же благозвучно, подумал Ньюмен, как месье Ниош. Узнав, кто такой Ньюмен, старик повернулся к нему с неподражаемой старомодной грацией.

— О, мне уже доводилось встречаться с американцами, и месье далеко не первый, — сказал он. — Первый человек, воистину заслуживающий внимания из всех, кого я знал, был именно американец.

— Вот как? — с интересом спросил Ньюмен.

— Да, я говорю о великом докторе Франклине, — сказал месье де ла Рошфидель. — Конечно, я был тогда очень молод. В нашем monde [94]его приняли очень хорошо.

— Но не лучше, чем мы принимаем мистера Ньюмена, — сказала мадам де Беллегард. — Прошу его предложить мне руку и проводить в соседнюю комнату. Более высокой чести я не удостоила бы и доктора Франклина.

Повинуясь просьбе мадам де Беллегард, Ньюмен обнаружил, что оба ее сына вернулись в гостиную. Он попытался прочесть по их лицам, какова была сцена, разыгравшаяся в курительной после его ухода, но маркиз был так же холодно величав, как всегда, не больше, но и не меньше, а Валентин целовал ручки дамам с обычным для него в таких случаях видом, будто от упоения ничего вокруг не замечает. Мадам де Беллегард обменялась взглядом со старшим сыном, и когда она входила в свой будуар, он уже оказался рядом с матерью. Сейчас в комнате никого не было, и она могла служить вполне удобным убежищем для приватного разговора. Мадам де Беллегард убрала руку из-под локтя Ньюмена и оперлась о руку сына. С минуту она постояла так, высоко держа голову и покусывая нижнюю губу маленького рта. Боюсь, Ньюмен не сумел воздать должное этой величественной картине, а между тем мадам де Беллегард, хотя время и превратило ее в усохшую старую даму, являла собой замечательный пример достоинства, которое было порождено долголетней привычкой пользоваться властью и опираться на твердыню удобных ей светских условностей.

— Сын по моей просьбе поговорил с вами, — сказала она, — вы знаете, что мы не будем чинить вам препятствий. Остальное — в ваших руках.

— Из того, что сказал мне месье де Беллегард, я не все понял, — ответил Ньюмен. — Но усвоил одно: вы предоставляете мне свободу действий. Очень вам признателен.

— Я хочу добавить кое-что, чего мой сын, наверное, не счел возможным сообщить вам, — заявила маркиза.

— Но чтобы совесть моя была спокойна, я должна сказать следующее: мы делаем для вас снисхождение. Оказываем вам большую честь.

— О, ваш сын достаточно ясно объяснил мне это. Не правда ли, маркиз?

— Не столь ясно, как объясняет моя мать, — ответил маркиз.

— Могу только повторить: я очень вам признателен.

— Полагаю нужным предупредить вас также, — продолжала мадам де Беллегард, — что я очень горда и привыкла высоко носить голову. Быть может, это нехорошо, но я слишком стара, чтобы менять свои привычки. Во всяком случае, я знаю за собой такие свойства и не притворяюсь, что я другая. Не тешьте себя надеждой, что моя дочь не столь горда. Она тоже горда, только по-своему. Вам придется с этим считаться. Даже Валентин горд, стоит только затронуть подобающую или, вернее, неподобающую струну. А уж то, что Урбан горд, вы и сами видите. Иногда мне кажется, что он слишком горд, но я не хочу, чтобы он менялся, он лучший из моих детей, он предан своей старой матери. Словом, я сказала довольно — вы поняли, что все мы — люди гордые. Вам следует знать семью, с которой вам предстоит иметь дело.

— Ну что ж, — ответил Ньюмен, — в свою очередь могу сказать, что я не гордец и поэтому обижаться на вас не буду. Но вы говорите так, словно намерены чинить мне неприятности.

— Я ничуть не радуюсь тому, что моя дочь выходит за вас замуж, и не стану прикидываться, будто радуюсь. Вы не в обиде на это? Тем лучше.

— Если вы будете твердо придерживаться уговора, нам не придется ссориться, — сказал Ньюмен. — Предоставьте мне свободу действий и не отговаривайте ее — вот все, о чем я прошу. Намерения у меня самые серьезные, и можете не сомневаться — я от них не откажусь и отступать не собираюсь. Отныне я постоянно буду у вас перед глазами. Если вам это не по душе, ничего не попишешь. Захочет ваша дочь принять мое предложение, я сделаю для нее все, что только может сделать мужчина для любимой женщины. Я счастлив дать вам такое обещание, даже не обещание — обет. Я полагаю, что и вы со своей стороны согласитесь твердо обещать мне — вы ведь не пойдете на попятный?

— Не знаю, что вы имеете в виду под этим выражением, — заявила маркиза. — По-видимому, действия, в которых ни один из Беллегардов еще не был повинен.

— Наше слово — слово чести, — проговорил Урбан. — И мы его дали.

— Превосходно, — отозвался Ньюмен. — Тогда мне очень кстати, что вы так горды. Я верю, что вы свое слово сдержите.

Маркиза немного помолчала.

— Я всегда буду учтива с вами, мистер Ньюмен, но не полюблю никогда, — заявила она.

— Не ручайтесь, — засмеялся Ньюмен.

— Ручаюсь! Я в себе уверена и даже попрошу вас проводить меня обратно, не опасаясь, что оказанная вами любезность смягчит мои чувства, — и, взяв Ньюмена под руку, мадам де Беллегард вернулась в салон, где заняла свое обычное место.

Месье де ла Рошфидель с женой уже собирались домой, и беседа мадам де Сентре с этой престарелой шамкающей дамой заканчивалась. Графиня стояла, оглядывая комнату, и, по-видимому, решала, с кем надо поговорить еще, но тут к ней подошел Ньюмен.

— Ваша матушка в весьма торжественном тоне разрешила мне посещать вас, — сказал он. — Теперь я буду у вас частым гостем.

— Я рада, — ответила она просто. И тотчас добавила: — Вам, боюсь, ее торжественный, как вы сказали, тон по такому мелкому поводу показался странным.

— По правде сказать, да.

— А помните, когда вы пришли с визитом в первый раз, мой брат Валентин сказал вам, что у нас — престранная семья.

— Только это было не в первый мой приход, а во второй.

94

Зд. круг (франц.).