Американец

— Рад, что застал вас одну, — сказал он. — Как вы знаете, прежде мне такое счастье не выпадало.

— Но мне казалось, вы и прежде были вполне довольны, — ответила мадам де Сентре, — сидели, наблюдали за моими гостями и, по всей видимости, искренне забавлялись. Кстати, что вы о них скажете?

— Скажу, что дамы все очень изящны, очень грациозны и весьма остры на язык. Но главным образом они лишь дают повод еще больше восхищаться вами.

Со стороны Ньюмена это была не просто галантность — искусство, в котором он был совершенный профан, им руководил инстинкт практичного человека — человека, принявшего решение, знающего, чего хочет, и уже начавшего действовать для достижения своей цели.

Мадам де Сентре слегка вздрогнула и подняла брови; как видно, она не ожидала получить столь пылкий комплимент.

— В таком случае, — засмеялась она, — то, что вы застали меня одну, не слишком для меня выгодно. Надеюсь, что скоро кто-нибудь да появится.

— Надеюсь, что нет, — парировал Ньюмен. — Я намерен сказать вам нечто важное. Вы виделись с братом?

— Да, я говорила с ним час назад.

— Он сказал, что навестил меня вчера вечером?

— Сказал.

— И сообщил, о чем мы говорили?

Мадам де Сентре ответила не сразу. Услышав от Ньюмена эти вопросы, она чуть-чуть побледнела, будто принимая то, что последует дальше, как нечто неизбежное и малоприятное.

— Вы поручили ему что-нибудь передать? — спросила она.

— Не то чтобы передать. Я просил его оказать мне услугу.

— Услуга состояла в том, чтобы он расточал вам похвалы, не так ли? — этот вопрос сопровождался слабой улыбкой, словно в шутливом тоне ей легче было вести разговор.

— В общем, да, — ответил Ньюмен. — И он их расточал?

— Он говорил о вас очень хорошо. Но, зная, что это делалось по заказу, я уже не могу верить его панегирикам.

— И напрасно, — заметил Ньюмен. — Ваш брат не стал бы говорить обо мне то, чего сам не думает. Для этого он слишком честен.

— А вы, я вижу, слишком коварны! — сказала мадам де Сентре. — Не потому ли вы хвалите моего брата, что хотите завоевать мое расположение? Должна признаться, что это — верный путь.

— По мне, так любой путь, приводящий к цели, хорош. Я готов целый день восхвалять вашего брата, если это мне поможет. Он благородный малый. Когда он дал обещание помочь мне, я понял, что на него можно положиться.

— Не слишком-то полагайтесь, — сказала мадам де Сентре. — Он мало чем может вам помочь.

— Конечно, свой путь я должен прокладывать сам. Это я отлично знаю, я хотел только запастись каким-то шансом. А раз после того, что он вам сказал, вы согласились принять меня, я склонен думать, вы мне этот шанс даете.

— Я принимаю вас, — медленно и серьезно ответила мадам де Сентре, — потому что обещала брату.

— Да благословит вашего брата Господь! — воскликнул Ньюмен. — Вот что я сказал ему вчера вечером: ни одна из виденных мной женщин не вызывала у меня такого восторга, и я все бы отдал, чтобы вы стали моей женой, — он сделал это заявление ничуть не смущаясь, решительно и прямо. Мысль жениться на мадам де Сентре целиком овладела им, он сжился с ней и, опираясь на чистоту своих намерений, обращался к мадам де Сентре, невзирая на всю ее утонченность, совершенно спокойно. Возможно, этот тон и манера были избраны им правильно. Однако чуть принужденная улыбка, игравшая на губах его собеседницы, вдруг погасла, мадам де Сентре смотрела на Ньюмена, слегка приоткрыв рот, а лицо ее сделалось похожим на трагическую маску. По всей видимости, разговор, в который он ее вовлек, был для нее крайне мучителен. И все же она не выказывала гнева. Ньюмен забеспокоился, не обидны ли ей его слова, хотя у него в голове не укладывалось, чем могут обидеть излияния в преданности. Он поднялся с места и, опершись рукой о каминную полку, встал перед мадам де Сентре.

— Знаю, я слишком мало видел вас, чтобы говорить о своих чувствах, — начал он, — настолько мало, что мои слова могут показаться неуважительными. Это моя беда. Но я мог бы сказать то же самое и в первый раз, как вас встретил. Ведь я видел вас раньше, видел в воображении, вы кажетесь мне чуть ли не давнишним другом. Поэтому то, что я вам сказал, — не просто галантные комплименты и прочая чепуха — их я говорить не умею, не научен, а если бы умел, с вами так разговаривать не стал бы. То, что я вам сказал, сказано со всей серьезностью. У меня такое чувство, словно я давно вас знаю, знаю, какая вы прекрасная, восхитительная женщина. Когда-нибудь я, возможно, узнаю вас еще лучше, но и сейчас мне ясно — вы как раз та, кого я искал, если не сказать, что вы намного совершеннее. Я не буду делать никаких заверений, не буду давать никаких клятв, но вы можете мне довериться, можете на меня положиться. Знаю, говорить все это еще слишком рано, может быть даже, мои слова вас покоробят. Но почему бы не выиграть время, если можно? А если вам нужно подумать — конечно, нужно! — то чем скорее вы начнете, тем лучше для меня. Я не знаю вашего мнения обо мне, но во мне нет ничего загадочного, вы видите, какой я. Ваш брат считает, что мое происхождение и мои прежние занятия говорят против меня, что ваша семья стоит на неизмеримо более высоком уровне, чем я. Я, разумеется, никак не могу ни понять этого утверждения, ни согласиться с ним. Но пусть это вас не беспокоит, я заверяю вас, что я — человек основательный и при желании добьюсь того, что через год-другой мне и здесь не придется тратить время на объяснения, кто я и что я. Вы сами должны решить, нравлюсь ли я вам. Я весь перед вами. Положа руку на сердце могу сказать: никаких низменных склонностей и скверных привычек за мной не водится. Я человек добрый, поверьте, очень добрый! Я дам вам все, что только мужчина может дать женщине. У меня большое состояние, очень большое; когда-нибудь с вашего позволения я расскажу об этом подробнее. Вам угодно жить в роскоши? Будет роскошь в любом виде — вы будете иметь все, что можно иметь за деньги. А если говорить о том, что вам придется кое от чего отказаться, то будьте уверены — найдется чем восполнить утраченное. Предоставьте это мне, я буду о вас заботиться, буду знать, что вам нужно. С энергией и предприимчивостью можно всего добиться, а я человек энергичный. Ну вот, я открыл вам, что у меня на сердце! Лучше уж сказать все сразу. Очень жаль, если моя откровенность вам неприятна. Но подумайте сами, насколько лучше, когда во всем полная ясность! Не отвечайте мне сразу, если не хотите, — подумайте. Думайте столько, сколько вам угодно. Разумеется, я не сказал, да и не мог сказать, даже половины того, что хотел, в особенности о том, как я вами восхищаюсь. Но отнеситесь ко мне благосклонно, это будет только справедливо.

Во время этой речи, самой длинной из всех, когда-либо произнесенных Ньюменом, мадам де Сентре не сводила с него глаз и к концу его монолога смотрела на него как зачарованная. Когда Ньюмен замолчал, она опустила глаза и некоторое время сидела, глядя прямо перед собой в пол. Потом медленно встала с кресла, и только внимательный наблюдатель мог бы заметить в ее движениях легкую дрожь. Она по-прежнему была крайне серьезна.

— Я очень благодарна вам за ваше предложение, — начала она. — Мне оно кажется весьма странным, но я рада, что вы высказали мне все не откладывая. Лучше сразу с этим покончить. Все, что вы говорили, очень лестно для меня. Вы оказали мне большую честь. Но я решила никогда не выходить замуж.

— Ах, не говорите так! — вскричал Ньюмен умоляюще и столь пылко, что это восклицание прозвучало совсем naif. [77]

Мадам де Сентре уже повернулась уходить, но, услышав эти идущие от сердца слова, остановилась и замерла, не оборачиваясь.

— Подумайте как следует. Вы слишком молоды, слишком хороши собой, вы созданы быть счастливой и дарить счастье другим. Вы боитесь потерять свободу, но, поверьте, нынешняя ваша свобода, жизнь, которую вы здесь ведете, — это лишь безрадостное рабство по сравнению с тем, что я могу вам дать. Вы сможете делать то, о чем и не мечтали. Я увезу вас в любую страну, где вы захотите жить. Вы ведь несчастливы! Я вижу — вы несчастливы! А вы не должны быть несчастной, не должны позволять, чтобы вас делали несчастной. Разрешите мне вмешаться и положить этому конец.

77

Наивно (франц.).