Вейн

Занесла же нелегкая.

– Прешле местье! – прохрипел человек. – Прешле!

Дан медленно поднял руки, понимая, что не успеет схватить арбалет. Слова показались знакомыми, но язык давно стерся из памяти.

– Я не враг, – сказал на всеобщем.

Человек от неожиданности дернул ружьем, и вейн помянул про себя Шэта.

– Прешле местье! Гьерд!

Ой, нехорошие у него глаза. Таращится, точно спятивший филин. От страха Дан припомнил:

– Да, прешле местье. Проклятое место.

Губы у безумца кривились. Лицо под лохматой шапкой побагровело и распухло.

– Кьяно. Мни. Отхей.

Мни – мне. Кьяно… Коня?

– Отдать коня? Я плохо тебя понимаю. А ты знаешь мой язык.

«Шатун» рыкнул по-звериному и неуверенно, запинаясь после каждого слова, выговорил:

– Коня. У тебя два. Мне одного.

– Хорошо.

Дан повернулся и начал отвязывать от седла повод Увальня. Рукоять ножа пришлась к запястью. Быстрое движение – и лезвие выскользнуло из чехла. Хлопнул жеребца по крупу, отправляя к новому хозяину. Конь, одуревший от жары, посмотрел на вейна мутным глазом.

Безумец подскочил к Увальню, схватил повод и осклабился. Но ружье не опустил, собака. Пролаял:

– Еду. У тебя много. Отдай.

Насчет «много» Дан бы поспорил, но чужак уже выдвинул новые требования:

– Ты поведешь. К выходу. Из проклятого места. Да. Не приведешь – убью.

Вот и делай людям добро.

– Убью! Гьерд!

Пальцы его тряслись. Того и гляди, нажмет на курок.

– Веди! Дьявол!

– Хорошо, договорились.

Вейн тронул коня, поворачиваясь к «шатуну» плечом. Чужак замешкался. Меховые одежки мешали взгромоздиться в седло, но выпустить ружье он не решался.

– Эй, помочь?

Недовольное ворчание. Ствол качнулся… Нож стальной рыбкой вылетел из руки Дана, пропорол горячий воздух и воткнулся «шатуну» в глазницу. Выстрел! Тоненько заржал Увалень, взвился и повалился на бок. Вейн скатился с седла, распластался на земле. Кысь, освободившись, рванул подальше.

Унты, видневшиеся из-за лошадиного зада, ударили пятками по земле и затихли.

Дан полежал еще, прислушиваясь. Шумно дышал раненый конь. Протрещал коротко кузнечик.

Вейн приподнялся и заглянул через Увальня. «Шатун» был мертв.

Ружье его, к сожалению, оказалось бесполезным – припасов не осталось. Арбалет увез Кысь. Пришлось выдернуть из тела нож и несколько раз воткнуть в землю, очищая лезвие.

Увалень смотрел на человека, от глаза вниз по шерсти тянулась мокрая дорожка. Кровь толчками била из раны на животе.

– Не повезло тебе, парень.

Дан зажал локтем лошадиную голову и полоснул по шее.

Руки потом долго оттирал травой – сминал жесткие стебли, выдавливая сок, и размазывал по коже.

Кысь маячил на горизонте. Не сбежал, умница. Дан пошел к нему, издалека приговаривая:

– Хороший, хороший…

Конь нервно прядал ушами, раздувал ноздри, но позволил приблизиться и ухватить повод.

– Вот и молодец. Поехали отсюда.

Часа через полтора-два бензиновый дух иссяк, и на смену ему пришел новый – смолы и снега. Но, сколько Дан ни оглядывался, кругом была степь. Вейн спешился и прикоснулся к земле. Прохладная. Наверное, отсюда забрел чужак в шубе. Вышел, разинул рот на траву, показавшуюся из-под сугробов, а проекция-то и растаяла. Дан прикрыл глаза, шумно вдохнул и среди прочих запахов различил полынь. Узел уродился слабеньким. Скорее всего, рассосется к ночи. Но, если повезет и налипнут новые проекции, может окрепнуть. На всякий случай ориентиры вейн взял.

На рассвете осенило: если нельзя расклепать кольцо, укрепленное в стене, значит, нужно перепилить решетчатую основу юрты. Еле дождался, когда Ичин уковыляет за навозом, а Калима уйдет по воду. Бросился, пытаясь дотянуться до сундучка Азата. Чуть не удавился, хрипел, как пес, но не вышло. Со злости рванул цепочку, обдирая звеньями пальцы, и сообразил: да вот же инструмент!

Вернувшись, женщина посмотрела с подозрением. Юрка кашлял, в горле першило. Он сердито глянул в ответ: мол, сижу я, чего надо? Калима отвернулась к очагу и достала миску с тестом. Начала раскатывать лепешки. Юрка извелся от нетерпения. Закрывал глаза, но все равно угадывал по звукам: вот открыла крышку на котле. Вот плюхнула еще один кусок теста. Наконец женщина встала и взяла топорик. Опустился за ней полог. Послышался стук – Калима рубила сухой джангил, редкий степной кустарник. Ну, десять минут есть, вымерено не раз.

Юрка обмотал цепочкой пальцы и натянул. Звенья врезались в кожу, оставляя багровые следы. Зашоркал по пруту чуть повыше кольца. Сошла грязь, отполированная временем, показалась светлая древесина. Дальше пошло хуже. Юрка понюхал, колупнул. Ель? Сосна? В любом случае, должна поддаваться! Может, пропитана чем? Он закусил губу, продолжая пилить.

Шевельнулся полог, Юрка успел плюхнуться на кошму. Женщина внесла охапку веток и высыпала у очага.

Калима уходила четырежды, и к вечеру след от цепочки стал глубиной с ноготь. Пришлось замаскировать его грязью. Юрка облился потом, пока Азат отцеплял поводок. За ужином прятал руки – пальцы опухли и посинели. Еду брал украдкой, жевал преувеличенно долго. Остался голодным.

Назавтра шоркал цепочкой отчаянно, ругаясь сквозь зубы. Прут начал поддаваться. Еще бы немного… Но день клонился к закату, приходилось спешить. Юрка сдвинул кольцо на пропил, уперся ногой в решетку и дернул.

– З-з-зараза!

Рванул еще раз, надеясь, что вот сейчас крепление хрупнет. Посыпался мусор, стены пошли волнами. Черт! Юрта качалась так, словно в ней прыгал слон. Завопили снаружи дети. Юрка торопливо выскреб из-под кошмы землю, плюнул в ладонь и обмазал кашицей прут.

Калима влетела, словно черная птица, бросилась к пленнику. Пальцы пробежали от ошейника по цепочке к кольцу и обратно. Юрка смотрел честными глазами, и женщина отступила. Наверное, подумала, что рвался с отчаяния.

Монотонно застучал пестик – Калима уселась сбивать масло. Юрка старался не ерзать. Менялись на часах цифры. Скоро вернутся мужчины, тогда не сбежишь. Но вот женщина отставила горшок и вышла.

Быстро! Сковырнул засохшую грязь, резанул цепочкой… В юрту ворвалась хозяйка. Коротко свистнув, пастушья плеть обожгла плечо. Юрка взвился, и второй удар пришелся по локтю. Вспух багровый след.

– Я все равно убегу!

– Ыстей алмайсын! Жок!

Метнулась петля и стянула запястье. Свободный конец веревки скользнул между прутьями. Калима повисла, налегая всем телом, и Юркины руки вздернуло вверх. Вот черт!

Жузга торжествующе улыбнулась и сказала:

– Теперь я уходить. Ты сидеть.

Обманула, как младенца…

На улице хозяйка кликнула младшего, и спустя пару минут тот появился в юрте с неизменной деревяшкой в руках. Пристроился у очага и принялся выстругивать лису с пышным хвостом.

Юрка покрутил кистями, разгоняя кровь. След от плетки чесался немилосердно, особенно сейчас, когда до него не получалось дотянуться. Ичин посмотрел исподлобья и снова опустил взгляд на работу.

– Ты зачем следишь за шаманом? – спросил Юрка.

У малька вздернулось плечо, словно птенец выставил перебитое крыло. Сползла из-под лезвия извилистая стружка.

– Не придуривайся, что не понимаешь. Зачем?

Ичин шмыгнул сопливым носом.

– Я хочу научиться чувствовать гнев богов. Тогда меня им не отдадут. Шаман старый, ему нужен ученик.

– Разве этому можно научиться? Я думал – дар. Есть или нет.

Изогнутое плечо дрогнуло. Малек потерся об него щекой, разукрашенной коростой. Отвечая, он смотрел на ножик у себя в руках.

– Но я же не могу быть пастухом или охотником.

Снова посыпалась стружка. Ичин сопел громче обычного.

Теперь, кроме локтя, зудело между лопатками – войлок колол сквозь футболку. Юрка шевельнулся, и малек вздрогнул.

– Ты что, боишься меня? Это же смешно.

Плечо опять медленно поползло вверх. Ичин втянул голову и сказал шепотом:

– Я не боюсь.