Вариант 19

Вдоль сельца прошли не торопясь. Из-за плетней настороженно поглядывали редкие аборигены, молчали. Несмотря на ранний час, селяне были при деле. Из длинного строения на окраине доносился звон молотов. В такт ударам задумчивым басом похрюкивал лежащий в грязи кабан.

— Прямо Шаляпин, — тихонько сказал Пашка.

Прапорщик криво усмехнулся, остальные промолчали.

— Ну, вы этот похоронный вид оставьте, — приказала Катя. — Этак вас только на погост пустят. И то неохотно. Одичали совсем. Прот, я на твою помощь в переговорах надеюсь. И вообще, нечего мрачность нагонять. Вот сыпанут со стены из пулемета, мигом повеселеете.

Судя по осыпающимся кирпичами, пулемет на стену затаскивать никто бы не рискнул. Действительно, руины. Катя удержалась от желания сплюнуть в крапиву и шагнула к щелястым рассохшимся воротам. Осторожно грюкнула кованым кольцом.

— Кого бог послал спозаранку? Смиренно воззвать не можете? — немедленно поинтересовались изнутри надтреснутым старческим голосом.

— Путники, батюшка. Промокли, устали. Нам бы передохнуть, да с матушкой игуменьей поговорить. Дело к ней есть. Мы без злого умысла явились. Не откроете ли, Христа ради? — Катя старалась не морщиться. Просить она жутко не любила.

— Откуда заявились, странники? — настороженно поинтересовался невидимый старикан. — Время нынче антихристово, паломников мало. Осквернел душой народ. Кто такие?

— Кто из Свято-Борисо-Глебской обители, кто мирские из города, — пояснил Прот тоненьким голосом. — Претерпели в пути. Имеем нужду слово сказать игуменье Виринее. Знать она меня должна, бывала у нас в обители. Известите матушку, смиренно просим, — мальчик звучно шмыгнул носом.

Со скрипом отворилась лючок на уровне лица, мелькнул клок седой бороды и на пришельцев уставился красный подслеповатый глаз. Оценил бричку, верховых лошадей, прапорщика в студенческой фуражке, с особенным подозрением оглядел Катю, ее перекрещенную ремнями грудь.

— Грех женщине в мундире ходить, стыдоба орудие смертоубийства таскать. Ишь, вояка какая. Греха-то, не боишься, видать?

— Насильнику любострастному девичью кротость являть — еще больший грех, — огрызнулась Катя. — Времена ныне воистину антихристовы. Без оружья и носу из дома не высунешь. Пустишь душу облегчить, дедушка? Или рылом не вышли?

Прот поспешно сполз с брички, проковылял к воротам:

— Со смиреньем мы пришли. Вот крест, — со смирением. Нельзя ль игуменье Виринее весть подать? Или сестру Соломонию позвать? Я с ними знаком, да и они меня помнить должны. Известите, сделайте милость. Прот Павлович — мое прозвище. До разорения в Борисо-Глебской обители обретался. Скажите, сделайте милость. Ведь немалый путь одолели, страшно нынче паломничать, того и гляди налетят душегубцы.

Ключарь еще раз с сомнением окинул взглядом отнюдь не выглядящую смиреной паломницей Катю:

— Сестра Соломония блаженно опочила еще зимой, на преподобного Макария. Матушка Виринея хворает шибко. Я-то про вас извещу. Да вы ждите смиренно.

Дверца закрылась. Слышно было, как старикан зашаркал прочь. Прот все крестился, кланялся ветхим воротам.

— И как ты с нами без ночных бдений да заутреней обходился? — не удержался Пашка.

— Помалкивай, — зашипела Катя.

Прот посмотрел на них обоих с осуждением:

— Здесь свой закон. Они к тебе в кузню псалмы петь не ходят. И по английской гимнастике советов не дают. Имей уважение. Вы, Екатерина Георгиевна, очами тоже не шибко сверкайте. Вы помощи просить пришли или оклады с икон сдирать?

— Виновата-с, — пробурчала Катя и принялась разглядывать облупившийся свод арки и неясный потемневший образ, вмурованный над воротами. По осыпающейся стене курлыкали, прогуливались взъерошенные голуби, радовались, что дождь кончился.

Через несколько дней. Раннее утро. Келья

На подворье заржала лошадь, стукнул выстрел.

Катя подскочила, прыгнула к окну. Отсюда виднелась лишь часть стены и старый амбар с распахнутыми, прочно вросшими в землю, створками ворот. За углом заорали, торопливо хлопнула пара винтовочных выстрелов, снова завопили. Орал мужчина, и орал матерно. В монастырь наведались новые гости. Катя дернула решетку. Хрен! Звякнул замок, отвалился кусочек штукатурки, но старинные кованые петли держали надежно. Ладно, сначала одеться. Портянки тщательнее, — в шелковых чулочках много не побегаешь. Девушка вбила ноги в сапоги, прыгнула к двери. Прежде всего нужно добежать к хлопцам в монастырский "отель". Стреляли где-то там, придется проскакивать двор "на арапа". Из тактичности пренебрегла наганом, так сейчас и отгребешь за опрометчивость по всей строгости революционного времени.

Катя откинула задвижку, врезалась в дверь и ошеломленная отлетела назад. Дверь была заперта. Девушка тупо помотала головой, потерла ушибленное плечо. Что за херня? Быть не может!

Толстая стена приглушала выстрелы, но на подворье палили часто и заполошно. Катя цыкнула-сплюнула, присела на корточки, заглянула в широкую замочную скважину, разглядела толстый стержень старинного ключа. Вот значит как. Дверь снаружи никогда не запирали. Экое досадное совпадение. И замочек, это антикварное чудовище, выходит, накануне совершенно случайно смазали? Ну, блин!

Размах, удар, дверь содрогнулась. Но держалась, будь она проклята. Невысокая, окованная полосами потемневшего железа, на диво добротно сделанная — держалась. Вот, падла. Катя била ногой с короткого разбега. Дверь угрюмо ухала, содрогалась, со стены облетали струпья известки. "Фомку" бы сейчас, засов отжать. Катя, прихрамывая, развернулась для новой атаки.

***

Во дворе снова начали перестукиваться винтовки. Личный состав, невзирая на внезапность атаки, держался стойко.

***

Катя, не жалея себя, врезалась в дверь. Хрустнули и доски, и кости. За дверью ахнули на два голоса — рядом с сестрой Ольгой оказалась и верная сестра Евдокия.

— Да будьте же благоразумны, — дрожащим голосом воззвали из-за двери. — Голову себе разобьете.

Катя, отплевываясь от известковой пыли, от души выматерилась.

На подворье стукнул очередной выстрел, в этот же миг что-то звякнуло в стекло окна. Камешек! Катя машинально пригнулась, потом кинулась к решетке. Под стеной нетерпеливо вертелась знакомая фигурка — Вита в туго повязанном платочке, с каким-то свертком под мышкой.

Катя торопливо распахнула окно, обдирая предплечье, высунула сквозь решетку руку:

— Эй, что там?

— Бандюки! Много! Ловите, я докину.

Витка неловко замахнулась, Катя еще раз ободрала предплечье, но успела подхватить угодивший под срез окна лохматый сверток. Не жалея пальцев, продернула добычу сквозь кованые узоры.

— Спасибо, Витка. Прячься сейчас же!

Догадливая девчонка уже удирала вдоль стены.

В папаху оказался завернут маузер, и даже с запасной обоймой. Катя лихорадочно проверила затвор.

— Екатерина, что с вами? — с тревогой спросили из-за двери. — Вы только сидите смиренно, и всё обойдется….

Во дворе знакомо затрещал "Льюис". Короткая очередь тут же оборвалась, но впечатление на нападающих, видимо, произвела. Во дворе разорались так, что даже в келье были слышны четырехэтажные загибы. Вслушиваться Катя не стала, вскинула маузер и принялась расстреливать дверь рядом с нижней петлей. Пробоины ощетинились светлыми щепками. Катя врезалась в дверь двумя ногами, — преграда с хрустом перекосилась, и девушка, рыча, и обрывая подол, протиснулась в щель.

***

Оконце было в торце галереи. Чудный вид на грязный двор, на распахнутые монастырские ворота. В грязи лежали двое — кажется, инвалид-сторож, и еще кто-то незнакомый, в нарядных синих чикчирах. За угловой постройкой засели четверо пришлых — один целился из "драгунки" в сторону гостиничной развалюхи, остальные бурно совещались. Лезть под пулемет пришельцам явно не хотелось. Еще двоих Катя разглядела за выступом стены. За сторожкой беспокоились оседланные лошади. Понятно — осада ветхой монастырской гостинички перешла в статичную фазу. Счастье, что атакующие не знают, что к "Льюису" патронов почти нет.