Дьявол просит правду

Совет второй: делай все с драйвом. Как только чувствуешь, что драйв на заданную тему у тебя прошел, смело меняй сферу приложения своих талантов. Главное, не насиловать себя. В творчестве через насилие ничего не получится. Тут вопрос не в личностной организации, в точке креативного кипения. Вот в этой высшей точке как раз все и лучше всего получается. Но ее надо поймать. И сварить на ней все, что нужно. А не булькать вхолостую, испаряя собственный потенциал.

Как ты думаешь, почему я тебя взял? Меня же тогда, год назад, в рамках объявленного мною тендера, соискатели места в ЖП буквально завалили экзерсисами на тему Casual. Основная часть сочинений, конечно, на поверку оказалась полным дерьмом. Но попадались и талантливые подражания — тонкие, ироничные. И пародии — острые, злые и саркастические. Но ни один — ни один! — претендент не вышел за рамки «гламурного круга», предложенного Робски. У всех сюжет стилизации послушно развивался в той же социальной прослойке и в той же обстановке, куда волевым решением поселила своих героев Оксана. И только одна ты неожиданно развернула повествование в прниципиально другую сторону — лихо ушла в народ. Это меня, признаться, удивило и озадачило. И я решил посмотреть на тебя своими глазами.

И ты пришла — да, симпатичная. Да, улыбчивая. Но за тридцатнк и без специальной подготовки! А думаешь, мало было проверенных профессионалов из других изданий, которых я с легкостью мог бы переманить? Или тупо перекупить? Зачем я, по-твоему, связался с нудной и немолодой филологиней?

— Зачем же? — я молча «съедаю» нудную и немолодую. А филологиня — в устах моего главреда и вовсе комплимент.

— Если честно, — продолжает Айрапет, — ты тогда сразу меня зацепила — тем, что в тебе не было ни капли профессионализма, зато чувствовалось море драйва. Ни один профессиональный журналист не стал бы переводить бумагу на нечто подобное твоей Манане Лядски. Он бы рассудил, что это — пустое, это непродаваемо. И был бы прав. И, уж конечно, не накатал бы твои идиотские «потому что». Он бы стал искать в этом подвох, суть, фактуру, стилистический тест, наконец. А это был всего лишь тест на нестандартность, нешаблонность мышления. Потому что когда пишущий человек начинает размышлять только категориями «продаваемо/не продаваемо», он превращается в машину по производству форматных текстов. А это не то, в этом нет жизни. Хотя я, как ты знаешь, главный борец за формат. Но за такой формат, когда пишущий человек изо всех сил пытается втиснуть в него свой огромный внутренний мир, а этот мир то и дело вылезает со всех сторон. А когда журналист набивает руку и начинает, не глядя, левой ногой выпекать форматированные тексты как блинчики в машине «Тефаль», я против такого формата. Это уже не журналист, это робот: он производит однотипные гайки, идеально садящиеся на болты издания, на которое он работает. В период становления печатного продукта это даже хорошо. Однако как только этих болтов накапливается некое критическое количество, издание в целом становится похоже на один большой тупой и безликий болт.

А ты кипела, ты была готова отдать и отдаться. И ЖП в тот момент как раз очень ощутимо жаждал свежей крови. Вот вы благополучно и слились в экстазе.

Мне нужны были новые повороты, небанальные решения, и ты мне их дала. Но, увы, пишущие люди — расходный и быстро портящийся материал. С опытом, с навыком приходят шаблоны и рождаются штампы. Любой свежачок, попадая в прессу, рано или поздно форматируется и перестает давать журналу жизнь. А ЖП, как нарк со стажем, нуждается во все больших дозах креатива, чтобы не загнуться. И мне приходится «мутить». Я делаю все, чтобы эту дозу найти и своевременно пустить по вене издания. И, прошу отметить, я всегда ее оперативно нахожу! И только поэтому ЖП полноценно существует, а не корчится в ломках.

Возможно, ты сравнишь меня с Парфюмером, выкачивающим из окружающих жизненные соки и присваивающим чужие ароматы. Где-то так оно и есть. Но мой отработанный материал отнюдь не умирает. Он просто перерастает ЖП и идет дальше. И выше. Вот как ты, например. Я выжал из тебя все, что ты могла мне дать, и потому отпускаю тебя с легким сердцем. Ты — мой отработанный материал. Но это не значит — сбитый летчик. Ты идешь вперед. И не просто так, а получив уникальную по своей сути и правдивости подготовку — не только профессиональную, но и жизненную. А я остаюсь — охотиться на новых жертв.

— И охота будет успешной, я не сомневаюсь! — вворачиваю я.

— Я знаю, что ты называла меня Дьяволом, — хитро прищуривается на меня Айрапет. — У меня же, как у всякого нормального дьявола (и главреда), везде есть уши. Я видел твой дружеский шарж «Дьявол просит правду!». И ты знаешь, я горжусь этим! Да, ЖП — это отличная школа не только журналистики, но и выживания. И ты наглядный тому пример. Всего за один год ты не только выучилась, но даже выросла из нашего маленького, но уютного ЖП. Он стал тебе мал. Так что можешь смело идти и брать новые высоты.

— Я буду стараться оправдать ваше доверие, — заверяю я.

— И, наконец, совет третий, краеугольный, — продолжает мой уже бывший, но ставший таким родным главред: — Отчего-то все дамские романы о глянце твердят: если женщина хочет преуспеть в журналистике, она обязана быть стервой. Это не так: журналистка, как и женщина вообще, первым делом должна быть гибкой, освоить науку конформизма. Она должна быть великой лицедейкой и коньюктурщицей, не побоюсь этого слова.

Когда по ходу пьесы требуется «вамп», она готова выступить стервой, высокомерной, роскошной и упрямой. Но как только мизансцена меняется, она же на глазах изумленной публики становится душой-нараспашку и рубахой-парнем. Настоящая журналистка — это существо без внутренних комплексов. Она может легко и непринужденно изобразить даже забитую домохозяйку или отмороженный синий чулок. Ее внутреннее достоинство от этого не страдает. Множество разных образов в арсенале — вот настоящее искусство! От стервы в женщине должна быть лишь безусловная любовь к себе. С этим я согласен. Если женщина научилась любить себя и заботиться о себе, для меня это вернейший знак — она и других любить сумеет. Она сможет полюбить и мужчину, и ребенка, и работу. А если она плюет на себя — увы, ничто не помешает ей также плюнуть на остальной мир.

— Мое большое человеческое вам за хорошую науку, Андрей Айрапетович! — от души благодарю я. — После вашей школы я готова к любым неожиданностям.

— Только, умоляю, не вообрази себе, что уже прошла всю возможную «дьявольскую» школу — тут у меня. Это опасное заблуждение: у меня только подготовительное отделение. А у тебя, судя по всему, впереди основной курс, — главред машет рукой в сторону своего панорамного вида — куда-то туда, где на закатном солнце золотятся кремлевские башни. — Усвой главное: у тебя самобытный стиль, хороший потенциал и великолепные перспективы. Если ты не сваляешь дурака, конечно…

— Да я всех дураков в своей жизни уже вываляла. Мне и валять-то больше некого и нечего, — искренне отвечаю я. — Так что я берусь за ум! Спасибо вам за все. И за то, что вы есть. В этом году у меня была очень интересная жизнь.

— А я, раз уж мы расстаемся, — говорит мой главред, — не побоюсь тебе признаться: ты — одна из тех немногих в этих стенах, кто меня по-настоящему возбуждал! И мое воображение в том числе. Не смейся: умение возбуждать — мысли, чувства, желания — очень полезная опция и серьезная заявка на победу! А уж я в этом вопросе — признанный эксперт! Ты сможешь управлять мужчинами, если захочешь. А это очень важно, потому что мужчины управляют миром.

— И пусть себе управляют, — легко соглашаюсь я. — Я не феминистка…

— А просто красивая баба, — подхватывает Айрапет. — А женская красота — и есть самое главное в нашей жизни дьявольское искушение. Кстати, мой прощальный тебе подарочек: я погашу за тебя кредит за «редактуру» твоего бюста.

— Ой, даже не знаю, как благодарить…

— Не парься. Сочтемся. Я тебя тоже хочу на прощанье попросить кой о чем…