Страница 22 из 106
День второй.По плану — трансплантологи. Здесь я находчиво пользуюсь родственными связями: обращаюсь к одному из своих дядьев — как раз тому, которому посчастливилось продолжить прадедову династию, став не психом, но психиатром. И хотя пересадка органов не совсем по его части, дядя любезно активирует собственные связи в медицинском мире и устраивает мне приглашение на симпозиум. На два лица! Отлично, вызываю Мишеля и мы едем.
Симпозиум начинается в 10 утра и идет целый день, с небольшими перерывами на кофе-брейки. Вечером — фуршет. Но до него, я боюсь, уже не доживу. Сначала чествуют юбиляра — академика Шумакова: цветы, речи, благодарности. Потом переходят к научным докладам. Где-то на четвертом часу слушаний и на словах «Несмотря на то, что проблема тканевой несовместимости не решена и сегодня никто не может назвать сроков её решения — пересадка органов и тканей прочно заняла своё место в клинической практике. Это стало возможным в связи с тем, что непрерывно совершенствуется иммунологический подбор пар донор-рецепиент и методы иммуносупрессии, направленные на подавление отторжения пересаженных органов…» я, судя по всему, начинаю храпеть. Так как соседка справа — серьезная тетенька в пенсне и буклях — аккуратно трогает меня за плечо и спрашивает: «Простите, вы практикующий доктор? Или аспирантка?» Мне тут же вспоминается мой любимейший фильм «Мимино»: «Товарищ Хачикян, вы невропатолог? — Нэт, дэвушка, я чэсний шофер! И что, па твоэму, я нэ чэловэк после этого?» Выручает меня Мишель: он говорит, что мы из журнала «Медицинская кафедра». «Вы обязательно напишите, — оживляется тетенька, — что ближайшей перспективой улучшения органов является их ксенотрансплантация. Она позволит решить острую проблему недостатка донорских органов и уйти от всех этических проблем, связанных с их аллотрансплантацией. Параллельно с этим сейчас ведутся работы по модификации эндотелия донорских органов. С помощью генно-инженерных методов планируется получить трансгенных животных, клетки которых являются устойчивыми к лизированию комплементом человека». «Непременно так и напишем!» — заверяет умную тетю Миша, так как у меня нет слов. Судя по поучительным интонациям, моя соседка — не иначе, как профессор из мединститута! Потому что даже сам доктор-легенда Шумаков изъясняется понятнее — сразу видно, что он практик, а не теоретик. «Бедные студенты-медики, как у них крыша-то не едет? — размышляю я. — Хотя, может как раз и едет!». Я не имею в виду никого конкретного, но вспоминаю почему-то своего дядю-психиатра. С благодарностью, конечно.
К вечеру у моего диктофона забита чуть ли не вся память, но в моей голове в сухом остатке сохранились образы не научные, а весьма художественные. Впрочем, оно и понятно: я же гуманитарий! Плюс мне удалось всего минутку, но лично пообщаться с академиком Шумаковым. И, признаться, он меня покорил!
…Обычный день в необычной клинике. Вот хирург Валерий Иванович Шумаков, в перчатках и небесно-голубом халате, со скальпелем в руке колдует в операционной, склонившись над столом. Возможно и скроее всего, под его магической рукой оживет уже почти безнадежный пациент.
Каждый божий день Шумаков возвращает людей к жизни, оперируя с раннего утра и до поздней ночи, в четырёх операционных сразу. Конечно, у него есть ассистенты и помощники. Но все самые сложные случаи в институте оставляют Шумакову, а медсёстры обожают работать именно с ним. Он автор множества научных открытий, изобретений, монографий и научных работ, кавалер множества орденов. Но об этом говорить он не хочет, для него главное — возможность воскрешать людей, и он это делает! Я задаю ему странный вопрос: «А не считаете ли вы себя Богом?» Валерий Иванович отвечает: «Бог — он один. А я всего лишь врач, хирург, верный клятве Гиппократа. И если вдруг возникает шанс спасти чью-то жизнь, появляется донорский орган, пересадку я стану делать в любое время суток. Однажды два сердца нам прислали рейсовыми самолётами из Питера, — рассказал Шумаков, — это был первый подобный случай в России! И обе пересадки прошли успешно, мои пациенты получили жизнь! А что до господа Бога… Я всего лишь хлопотал, чтобы при нашем Институте был открыт храм. Решаясь на серьёзную операцию, человек всегда чем-то рискует, иногда жизнью. И когда я узнал, что пациенты тайком идут перед операцией в ближайшую церковь ставить свечки, я решил — пусть у нас лучше будет свой храм Божий!».
Поздно вечером у себя дома, несмотря на смертельную усталость, я не заваливаюсь в постель, а сажусь за комп. Так сильно впечатлил меня великий доктор, и его такой простой, но добрый и мудрый взгляд на жизнь! К середине ночи мой «крик души» готов:
«Легендарный доктор, виновник торжества — это крупный, большой во всех отношениях человек, в котором чувствуется кипучая энергия, внимательная сосредоточенность и, одновременно, какая-то православная доброта. Сам он считает себя не выдающимся, а просто врачом, честно исполняющим свой долг. Но профессионалы во всем мире понимают: транспланталогия — настолько узкая специализация, что не каждый даже очень высококлассный хирург может это делать. А Шумаков, помимо этого, собственноручно проводит более 500 операций на открытом сердце в год! Наука под его чутким руководством уже близка к созданию головы профессора Доуэля. Сейчас об этом много говорят в кулуарах, намекают, что есть щедрый спонсор. Но нужна ли эта пусть и необыкновенная, но совершенно бесполезная голова людям? Нужна ли нам фантастика, когда многие жизни не удается спасти по прозаическим причинам нехватки финансирования и отсутствия поддерживаемого государством института донорства?
В таком многомиллионном городе как Москва в год для трансплантации удаётся взять всего 10–12 сердец. Это чрезвычайно мало, и во многом вопрос государственной политики в этом вопросе. Транспланталогия — наука довольно молодая, а в нашей стране не сформировано благоприятного к ней общественного мнения. Во многом негативное отношение подогревается СМИ, которые красочно повествуют о криминальных группировках, похищающих людей с целью получения их органов. Во многих зарубежных странах на получение органов, также как и у нас, требуется согласие родственников, но там потенциальное донорство представляется делом благородным, гуманным и естественным с точки зрения религии и морали. Такое общественное мнение формируется целенаправленно — например, с экрана телевизора счастливо улыбается человек, который еще вчера стоял на пороге смерти, и был спасён только благодаря операции по пересадке органов. Другая проблема — недостаточное финансирование. Транспланталогия — одно из самых современных, высокотехнологичных и дорогостоящих медицинских направлений. Она является индикатором не только развития здравоохранения в стране, но и степени цивилизованности общества. Если разработана правовая база, государство выделяет необходимые средства и общественное мнение настроено положительно — могут быть спасены десятки тысяч человеческих жизней в год! Так оно и происходит во многих развитых странах. Россия же, к сожалению, стала печальным исключением…»
И только после этого я ложусь спать с чистой совестью.
День третий.Анита Цой — человек слова и дела. Ровно в назначенный час она принимает меня и Мишу у себя в студии и устраивает мини пресс-конференцию. С нами еще корреспондентка из «Cosmo». Анита мне очень нравится: видно, что она, как говорится, «слепила себя из того, что было». Но слепила очень хорошо! Она шикарно выглядит, складно говорит, к месту смеется и не пытается изобразить, что «на звездном небосклоне нормальной жизни нет». Анита интересно рассказывает про мужа Сережу, про сына Сережу, про свой дом и про баранов (ну и что такого?). Она искренне надеется, что мы не станем задавать ей набивший всем оскомину вопрос про ее торговлю на вещевом рынке в Лужниках, но мы и не собираемся. Я вижу в ней элегантный синтез Запада с Востоком и говорю об этом Мишелю. Он соглашается и предлагает Аните фотосессию в восточном стиле, но с долей эротики. А также в жанре «пастораль» с овечками, как и мечтал Айрапет. Звезда без проблем соглашается. Назначает Мишелю время, в которое удобно приехать в загородное имение семейства Цой и вволю нащелкать хозяйку дома и с барашками, и с домочадцами. Эх, ну были бы все такие, как Анита! На прощанье она учит нас говорить «спасибо» по-корейски: «Камса-хамни-да!» Я думаю, мой текст так и будет называться: «Камсахамнида, Анита!»