Когда закончилась нефть

Вот в этом она вся — еще минуту назад думала исключительно о соитии, а теперь вот потянуло вздорную дамочку на научную работу.

— А что с машиной? — спросил я в наивной попытке потянуть время. Идти на ночь глядя черт знает куда мне не хотелось.

— С машиной кранты, — весело ответила Марта. — Помпа полетела. Знаешь, что такое помпа?

Что такое помпа, я не знал. Я вообще очень плохо знаю эти старинные бензиновые автомобили — сейчас всюду водородные дизели да электрокары, у них под капотом как-то все намного проще устроено. После изобретения токийских каталитиков, расщепляющих воду почти без затрат энергии, бензиновые аппараты в Европе запрещены. Исключениями стали Заповедник — для пущей аутентичности — да несколько стран Ближнего Востока, которым просто некуда девать свою нефть в таких объемах даже по два доллара за баррель. В России и Латинской Америке добывать нефть стало вообще нерентабельно и там все остановилось само собой. А потом все само собой и развалилось.

— Пошли, — Марта вылезла из машины и яростно хлопнула дверцей, чтоб я, значит, не задерживался.

Я вздохнул, кряхтя, прицепил на бок дежурный парализатор и тоже выбрался наружу.

Бжезинский сидел прямо на земле, привалившись спиной к теплому боку машины, и дремал, но, когда мы пошли прочь, он проснулся и не удержался от колкости мне вслед:

— Коллега Айвен, вы уж там не подкачайте!

Мне пришло в голову, что Бжезинский может настучать на нас с Мартой в Комиссию по этике.

— Мы идем снимать двухполюсную группу, — буркнул я в сторону, а Марта на глазах у профессора торжественно пристегнула наплечную камеру.

Бжезинский криво усмехнулся и закрыл глаза — чтоб, значит, не видеть наших лживых развратных физиономий.

— На северо-северо-запад, — показала мне Марта, и мы пошли бодрым шагом, старательно вглядываясь в бледную подсветку инфракрасных очков и все равно спотыкаясь на неровных стыках бетонных плит.

Мы прошли в полном молчании километра три, и Марта ни разу не сделала даже попытки приблизиться ко мне. Она была полностью поглощена голографической картой, которую то и дело разворачивала перед собой, уточняя маршрут и цели.

К финалу нашего путешествия я даже начал испытывать некоторое разочарование — дались ей эти доминантные самцы — когда я, первым выйдя на лесную опушку, вдруг увидел всю группу. Четыре женщины в цветастых сарафанах и около двух десятков мужчин в праздничных камзолах расположились вокруг странного вида телеги — на ней было смонтировано нечто вроде комода, увенчанного куполом, который, в свою очередь, завершался мощной спутниковой радиоантенной. На заднем плане виднелись несколько глинобитных хижин и подсвеченный факелом вход в общинную землянку.

Нас аборигены не видели — сумерки уже превратились в полноценную ночь, а снабжать население Заповедника инфракрасными очками запрещалось категорически, под страхом уголовного преследования.

Мне уже десятки раз доводилось возвращаться в родные края, но каждый раз, завидев своих земляков, я первые несколько минут переживал настоящее раздвоение сознания. Вот и сейчас я смотрел на этих нелепых людей в поразительно ярких даже в инфракрасном свете одеждах, а видел собрание уважаемого деревенского актива возле передвижной Церкви Космических Инноваций, на алтаре которой сейчас выступал Представитель Патриарха по Северному округу.

— …И вот о чем еще надо нам всем помнить, благоверные мои Граждане, — говорил полпред, нервно одергивая края своего ярко-красного камзола. — Не только мечом покушается враг на нашу любимую Родину, но корежит самое святое — нашу с вами Историческую Правду. Уже совсем забыли неблагодарные наши соседи, кто именно девяносто семь лет назад освободил Европу от фашизма, уже и у нас есть такие, кто пересказывает разные глупые басни, будто мы отсталые туземцы, пираты и прочее. Пусть знают таковые, что впавшие в прелесть безумцы будут изгнаны из всех общин!

— Воистину! — нервно вскричали несколько голосов.

— Пусть ликуют наши сердца, видя, как развивается наша Родина, как умножаются ее богатства, как растет инновационная экономика. Знаете ли вы, что внутренний валовой продукт нашей страны в этом году вырос еще на двадцать пять процентов, что в пять раз превышает показатели Европейской Конфедерации!

— Ура! — бодро прокричал один тоненький голосок, но тут же испуганно затих.

— Помните мудрые слова Патриарха: счастье — это нанотехнологии плюс электрификация всея страны!

— Ура!! — На этот раз знакомый лозунг поддержали почти все присутствующие.

Полпред сошел с алтаря, и его место тут же занял местный староста, низенький коренастый мужчина лет сорока. В виртуальном приборе ночного видения староста подсвечивался зеленым, как и доминантный полпред.

— Вчера елагинские мужики конфедератского шпиона поймали, — сообщил староста. — Но сами они менять вражину на хабар опасаются. Нам предложили посодействовать. Ну, какие предложения будут? Беремся с божьей помощью или как?

— А чего просят елагинские за шпиона? — деловито уточнила круглолицая толстая женщина в расшитом сарафане.

Староста отмахнулся:

— Им мешка сахара хватит. А мы с басурманов серьезно возьмем. Потому что шпион этот — баба, а за баб они больше переживают.

Представитель патриарха неожиданно оживился, вошел в круг беседующих и громко заявил:

— Решая частные задачи, не следует забывать о большой государственной проблеме — демографической.

— Чего? — недоуменно спросили его сразу несколько голосов.

— В общем, бабу советую оставить. Их и так в стране мало осталось, баб. А эта точно здоровая, детишек вам еще нарожает, — пояснил свою мысль полпред.

— А она здоровая ли? — усомнился кто-то, и тут же по сигналу старосты из ближайшей избы вывели в круг короткостриженую бледную женщину в защитном комбинезоне.

Марта толкнула меня в плечо; я ее понял. Мы встали и пошли по влажной от ночной росы траве, на ходу вытаскивая парализаторы.

Когда до деревни осталось меньше десяти метров, я узнал эту бледную женщину: Тереза Масюк, социолог из экспедиции Шведского университета. Я с ней дважды ходил в экспедиции, но общего языка мы с ней там не нашли.

Меня удивило, что защитный комбинезон на ней выглядит совершенно целым, но Тереза даже не пытается использовать его возможности. А ведь возможности у него серьезные.

Как это обычно бывает, завидев нас, автохонты сами легли на землю, добровольно подставляя оголенные ягодицы под наши парализаторы — удар в другие мышцы чрезвычайно болезнен, и местные это хорошо выучили. Мы обработали всех, кроме полпреда и старосты — статус доминантов этнографами обычно принято соблюдать, если только нет противопоказаний по ситуации. Впрочем, сейчас противопоказаний не было — оба доминанта стояли по стойке смирно, просто наблюдая, как мы подходим к Терезе с двух сторон.

— Привет, дорогая, ты в порядке? — полюбопытствовала Марта, осторожно трогая Терезу за руку.

Тереза пожала тонкими плечами:

— Вы зря пришли, — тихо сказала она. — Я собираюсь остаться с ними.

Полпред удовлетворенно крякнул:

— Смотри, Тарас! Сами бегут от ереси своей иезуитской в наше благоверное лоно! Верю, будет еще Великая Русса от Кронштадта до Московии!

Я хмуро взглянул на него, и он немедленно заткнулся.

— Пойдем, Тереза! — сказал я как можно мягче.

— Нет, не пойду.

— Почему? — спросили мы с Мартой хором.

Тереза подняла на меня маленькие злые глазки:

— Тебе, Айвен Эроуз, негоже задавать этот вопрос. Потому что десять лет назад тебя звали Иван Стрелок. Поверь, это звучит намного лучше.

Она развернулась, пошла от нас в ближайшую избу и с треском захлопнула дверь, вложив в этот жест всю силу своей ненависти к современной цивилизации.

Мы с Мартой одинаково коротко вздохнули, развернулись и пошли прочь. Тереза не первая и не последняя, но, слава Конфедерации, дауншифтинг — это уже не наша забота.

Мы не дошли до джипа метров сто, когда Марта попросила меня посмотреть, что там сломалось в ее комбинезоне, а потом, когда мы, усталые, уже лежали на траве и смотрели в зовущее звездное небо, она вдруг сказала мне: