Ярость

Состоялся разговор о том, что пора снять с глаз шоры. Заключение медиков — это то, чем отец мог размахивать перед носом матери в качестве реального доказательства никчемности ее сына.

Ночью Джон сидел в своей комнате и слушал, как за стеной родители ссорятся и горячо спорят, пока отец не выкрикнул: «Все, это окончательно!» После этого мать бросилась в супружескую спальню и громко хлопнула за собой дверью. Когда оттуда послышались сдавленные рыдания, он включил свою стереосистему, и из динамиков принялись вопить «Деф Леппард». Так продолжалось до тех пор, пока Джойс (которая в это время, разумеется, занималась) не начала тарабанить в стенку и орать: «Выруби это, бездельник!»

Джон тоже постучал в стену, назвал ее сучкой и поднял столько шума, что отец зашел в комнату, больно дернул его за руку и спросил, что с ним, черт побери, происходит.

— Против чего ты протестуешь? — спросил Ричард. — У тебя же есть все, что только можно захотеть!

— Почему? — задала похожий вопрос мать, вытирая залитые слезами щеки. — Где я что-то упустила?

Джон только пожимал плечами. Когда они пытались наезжать на него, он всегда только пожимал плечами. Он делал это так часто, что отец даже сказал, что, возможно, это у него какое-то неврологическое расстройство. Может быть, ему нужно прописать препараты лития? Может быть, его следует поместить в психиатрическую лечебницу?

— Как это началось? — допытывалась мать. Должен найтись какой-то способ поправить это, вылечить, но для этого она должна знать, как все началось. — Кто подсадил тебя? Скажи мне, кто это с тобой сделал!

Джон в очередной раз пожал плечами, вызвав саркастическое замечание отца:

— Ты сейчас заторможен? Страдаешь аутизмом? В этом твоя проблема?

Все началось с травки. После всего того, что Нэнси Рейган сказала в своем знаменитом обращении к детям «Просто скажи нет», это был повод. Первая проба Джона состоялась сразу после похорон.

Брат Эмили, Барри, погиб в автокатастрофе на скоростной автостраде. Внезапно. Фатально. Это изменило весь ход жизни. Он был крупным мужчиной, ел, что попало, курил сигары, как сам Фидель Кастро. Он сидел на таблетках от высокого давления, каждый день кололся от диабета и вообще всеми силами медленно, но верно двигался в могилу. То, что он был убит водителем грузовика, заснувшим за рулем, больше напоминало какую-то глупую шутку.

Похороны проходили жарким летним утром. В церкви Джон вместе со своим кузеном Вуди шел за гробом. Он никогда не видел, чтобы этот парень плакал, и Джону было тревожно оттого, что крепкий двоюродный брат, на четыре года старше его и намного более крутой, чем Джон когда-либо надеялся стать, сломался буквально на глазах. А Барри даже не был его родным отцом. Мать Вуди развелась — тогда это было шокирующим обстоятельством — и была замужем за Барри всего два года. Джон даже не был вполне уверен, является ли этот парень по-прежнему его кузеном.

— Иди сюда, — сказал Вуди.

Они находились в доме, который без дяди Барри казался таким пустым. Дядя его был человеком очень общительным, он всегда умел пошутить или рассказать что-нибудь смешное, чтобы снять напряжение в компании. Отец Джона недолюбливал его, и Джон подозревал, что происходило это главным делом из-за снобизма. Барри продавал тягачи с прицепами. Он очень прилично зарабатывал, но Ричард приравнивал его работу к торговле подержанными автомобилями.

— Пойдем, — сказал Вуди, поднимаясь по лестнице к спальням.

Джо зачем-то огляделся по сторонам, нет ли поблизости родителей, потому что по голосу Вуди догадывался, что сейчас должно произойти что-то плохое.

И все же последовал за ним в его комнату, закрыл дверь, а потом по просьбе брата и запер ее.

— Черт… — тяжело вздохнул Вуди, падая в мягкое кресло.

Из-за книг на полке он достал пластиковую коробочку из-под фотопленки, а потом вытащил из-под матраса какую-то свернутую в трубку бумагу. Джон молча наблюдал, как он ловко скручивает косяк.

Заметив, как брат смотрит на него, Вуди сказал:

— Мне нужно немного покурить, дружище. Как ты?

Джон никогда раньше не курил сигарет и не принимал ничего крепче, чем лекарство от кашля, — которое мама прятала от него у себя в ванной комнате, словно оно было радиоактивным, — но когда Вуди предложил ему травку, он ответил:

— Это круто.

Он смотрел, как кузен втягивает дым и задерживает его в легких, ожидая реакции. Когда Джон брал свернутую сигарету, у него на верхней губе выступил пот. Он в большей степени переживал, чтобы не выглядеть глупо в глазах кузена, чем боялся того, что делает что-то незаконное.

Джону понравилось облегчение, которое наступило после выкуренного косяка, и то, как это отодвинуло на задний план все проблемы. Его больше не заботило, что отец считает сына полным придурком, а мать постоянно им недовольна. После хорошей затяжки марихуаны Джона больше не доставало превосходство сестры Джойс, которая пошла по стопам отца, и под кайфом ему даже больше нравилось находиться в кругу семьи.

Когда родители наконец поняли, что происходит, они во всем обвинили вечную причину всех бед — плохую компанию. Чего они никак не могли уразуметь, так этого того, что Джон Шелли сам был плохой компанией. За несколько недель он превратился из неловкого недоумка в довольного любителя травки, и ему нравилось внимание, которое принесла эта новая трансформация. Благодаря Вуди он стал парнем, у которого есть свой запас наркотиков. Он знал, где собираются крутые вечеринки, где всегда рады несовершеннолетним школьникам, если они приводят с собой хорошеньких девчонок. К пятнадцати годам он уже продавал своим новым друзьям пакетики с травой. На очередном сборище их братства Вуди дал ему первую дозу кокаина, И после этого дороги назад уже не было.

К семнадцати годам он уже был осужден за убийство.

Насколько Джон мог припомнить, Мэри Элис Финни была его единственной подругой, не принадлежавшей к этой компании. Их матери договорились по очереди возить детей в школу, сменяясь через неделю. А дети сидели на заднем сиденье, хихикали по поводу всякой ерунды и играли в разные глупые игры, которыми обычно занимаются, чтобы скоротать время. В начальной школе они были примерно на одном уровне. Это были умные детки, у которых были все возможности. При переходе в младшую среднюю школу все изменилось. Дядя Барри умер. А Джон стал лидером плохой компании.

— Ты очень изменился, — сказала Мэри Элис, когда он однажды встретил ее на углу перед раздевалкой для девочек. Она крепко прижимала к груди учебники, прикрывая футболку с фотографией группы «Полис», словно чувствуя, что нуждается в защите от него. — И не могу сказать, что мне нравится человек, которым ты решил стать.

Решил стать… Как будто у него был какой-то выбор. Он не выбирал себе такого толстокожего папашу и такую рассеянную мать, которые практически заново изобрели для себя розовые очки. Он не выбирал Джойс, свою идеальную сестричку, эту стерву, которая так высоко установила собственную планку, что все, на что Джон мог надеяться, — это когда-нибудь в будущем встать на цыпочки, чтобы кое-как дотянуться до этой планки, не говоря уже о том, чтобы преодолеть ее.

Неужели он мог такое выбрать? Да у него не было ни единого шанса.

— Да пошла ты знаешь куда! — сказал он тогда Мэри Элис.

— Размечтался, — фыркнула она и, отбросив назад волосы, развернулась на каблуках, оставив его стоять посреди коридора, как полного идиота.

В тот вечер он внимательно рассмотрел себя в зеркале: длинные засаленные волосы, темные круги под глазами, угри на щеках и на лбу. Его тело еще не могло освоиться с громадными руками и ногами. Даже одеваясь в церковь, он выглядел худющим мальчишкой, которого поставили на картонный ящик. В школе он был изгоем, у него не осталось друзей, и в период активного полового созревания, наступившего к пятнадцати годам, весь его сексуальный опыт сводился к использованию принадлежащего сестре лосьона для рук «Йергенс» и богатому юношескому воображению. Глядя на себя в зеркало, Джон проникся всем этим, а потом помчался под навес на заднем дворе и так нанюхался кокаина, что ему стало плохо.