Кровь за кровь

Однако на этом моя работа с конем не закончена. Из внутреннего кармана я достаю маленький флакон с красной краской, вынимаю тугую пробку и, шепчу особые заветные слова, пришедшие к людям нашего языка из глубины веков:

— Мать сыра-земля, ты мать всякому железу, а ты, железо, поди во свою матерь — землю, а ты, древо, поди по свою матерь — древо, а вы, перья, подите во свою матерь — птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а ты, рыба, поплыви в море, а мне бы, внуку Сварогову доброму молодцу Пламену, было бы просторно по всей земле. Железо, уклад, сталь, медь, на меня не ходите, воротитесь боками. Как метелица не может прямо лететь и ко всякому древу близко приставать, так бы всем вам ни можно, ни прямо, ни тяжело падать на меня и моего коня, и приставать ко мне и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так железо, уклад, сталь и медь вертелись бы кругом меня, а в меня не попадали. А тело бы мое было от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог, ибо я есть внук бога Сварога, Пламен сын Огнеяра из рода Волка!

Окунаю указательный перст в краску и рисую у Кызыл-Куша на лбу руну Сила. После чего, распахнув ворот рубахи, такой же знак рисую и себе. Наша руна Сила, похожа на северную Соулу и западную Зиг, и обозначает то же самое, что и они — Победу. Это не просто победа человека, а победа Духа, который обретает Силу, лишь победив самого себя и только принеся в жертву себя внешнего ради высвобождения себя внутреннего.

Там, впереди, через десять километров начинаются первые сторожевые посты рахдонских наемников, охраняющих подходы к лагерю жрецов Ягве, до которого еще пять километров. Вчера Курбат вернулся из разведки и даже по самым приблизительным подсчетам, врагов не менее восьми тысяч. Именно столько средних бунчуков он видел, но, скорее всего, против нас полные десять тысяч, один тумен. Нас же, всего четыре тысячи и жрецы, выдержим ли? Должны, другого выхода мы не видим, не для того более недели сюда через Гарбонские пустоши и весеннюю степь шли, чтобы отступить в самый последний момент. Да и как тут отступишь, если известно точно, что там, подле Врат, вскоре произойдет новое жертвоприношение, и жертвы, ожидающие своей участи, уже собраны в загонах.

Конь готов, рунный знак, который, возможно, поможет мне в битве, нанесен, теперь необходимо позаботиться о защите тела и вооружении. Вернувшись к своему спальному месту, из рюкзака вытряхиваю кольчугу, шлем, кинжалы и арбалетные болты, шашка и сам арбалет при мне. Облачаюсь в железную чешую, вокруг меня происходит то же самое, все воины готовятся к битве. Ну, вот, я экипирован, все ремни подтянуты, остается только дождаться сигнала от эльмайнорского полковника Янгера, который, как самый опытный полководец, взял на себя командование всем нашим походом еще в точке сбора.

Ко мне подъехал Звенислав, который уже проехался по всему лагерю и побывал у командирских палаток. Его жеребец Янды, как и хозяин, рвется в бой, косит глазом и зло покусывает удила.

— Как там Гойна и ее воины? — спросил я брата.

— Нормально, как всегда, красива, сурова и непоколебима как скала, воплощенная невозмутимость и уверенность в своих силах. Она со своими воинами на острие атаки пойдет.

Это да, тетка у нас такая, природная ведунья, считающая, что сильней, чем она, на свете и нет никого. Такую девушку и не знаешь, как охарактеризовать, сил побольше чем у многих мужчин, а в то же самое время, притягательности и женственности, на троих придворных красавиц с избытком хватит. Как это в ней сочетается, не понимаю, да оно мне это и ненужно, объяснение найти можно простое и понятное, ведунья она, вот и все дела.

— Понятно, — на вчерашнем военном совете я присутствовал, так что знал, как Янгер бой распланировал. — Что насчет нас, изменений нет, все так же правый фланг?

— Угу, — пробурчал брат. — Если бы что-то переиначили, тебя, наверняка, к полковнику уже вызвали, а раз этого нет, значит, все делаем согласно плана.

— Ду-у-у, ду-ду-уу-у! — от расположения эльмайнорских арбалетчиков звучит полковой горн, его глухой и тоскливый зов разносится над степью.

Скидываю с Кызыл-Куша повод, коновод его немедленно подбирает, и я запрыгиваю в седло. Мой жеребец чувствует нарастающее напряжение среди людей, и сам начинает яриться, поворачивается вокруг своей оси, и в рассеивающемся тумане я могу видеть сотни глаз, которые устремлены на меня.

— Воины! — выкрикиваю я. — Пришел наш час! Отомстим за своих близких! Покараем демонопоклонников и спасем людей нашего племени от злой участи!

Воинственный рев воинов, готовых идти за мной, вот мне ответ и я отдаю команду:

— Вперед!

Десятками наш отряд разворачивается по правому флангу всего наступающего войска, слева пристраиваются балтские мечники, справа аппенские наемники, грунт еще сырой, большой конной массой не пройти, хоть и предпочтительней было бы налететь на противника всей мощью. Ничего, перед основным ударом в лаву сойдемся.

Аллюром, неспешно, экономя силы своих лошадей, двигаемся в сторону невысоких гор, виднеющихся вдали. Еще не просохшая степная земля, глухо гудела под коваными копытами, развевались на свежем ветру значки и знамена, а лица наших воинов напряжены и, в то же самое время, я могу сказать, что они жаждут этого смертельного боя. Даже бывшие беспризорники штангордские и те, прониклись жаждой мести к рахдонам настолько, что от них, вражьи холуи и сами жрецы пощады сегодня не получат. Про дромов, и говорить нечего, эти натерпелись всякого под властью мелеха Хаима, а мы трое, с нами и так все ясно. Мы идем мстить!

Десять километров до вражеских дозорных сотен прошли ходко, полчаса хорошей равномерной рысью и вот они, разлетающиеся в разные стороны всадники, бросающие свои утренние костерки. По виду их можно сказать, что это борасы и, скорее всего, в охране Врат и жрецов задействован личный тумен этельбера Яныю. Это не плохо и не хорошо, средние воины, племенное ополчение, хорошие лучники, но нестойкие в ближнем бою бойцы. Они расслабились, не ожидали нас, даже дальнего охранения и разведки не выставляли, за что и поплатились, так как не все смогли уйти от накатывающихся на них бронированных конных волн. Вот один отставший и припозднившийся десяток подпадает под идущих в центре эльмайнорских воинов, второй, а за ними еще несколько, они первые вражеские потери. Да и те, которые уходят в стороны от нашего прямого пути, скорее всего, участия в бою не примут, а будут выжидать в стороне, так что можно сказать, что три-четыре сотни вражеских воинов мы из предстоящего сражения уже вывели.

Двигаемся дальше, ход не сбавляем, нельзя дать бойцам Яныю приготовиться к обороне. Проходит еще какое-то время, ровная степь начинает сужаться и ряды наши перестраиваются, становятся плотней и мы выходим на мощеную дорогу идущую вдоль гор, именно по ней доставляют во вражеский лагерь продовольствие и новых жертв. Конечно же, пространства дорожного всем не хватает. По ней двигается только основная ударная сила, эльмайнорцы, ведомые Гойной и ее гвардейцами, а мы с легкой кавалерией Штангорда, на крыльях. Голова нашей небольшой армии старается не вырываться вперед, но все же мы несколько отстаем, и вступаем в битву, которая началась без нас, совершенно неожиданно.

Наш отряд влетает в ряды серых степных шатров. Лошади сшибают все вокруг и мы понимаем, что все же не успели борасы к бою приготовиться, по крайней мере, с нашего фланга точно. Из одного шатра вылетает ошалевший и еще толком не проснувшийся лысый воин, приподнимаюсь на стременах и с потягом рублю его череп. Что с ним, я не смотрю, в любом случае, под копытами наших коней сгинет. Вот еще один, плотный и крепко сбитый боец, который успел выхватить свою кривую саблю и подставить ее под мой удар. Шашка моя легка, в ней всего-то полтора килограмма веса, она отскакивает от вражеского клинка, более тяжелого и массивного, но степняка это не спасает, ведь справа идет Звенислав, который перегибается через седло и просекает противнику хребет.