Страница 9 из 12
— Почему? — тихо спросил Молдер. — Почему он это сделал, Мелисса?
— Дети Вернона — это внуки Бога. И те, кого он усыновляет — тоже. Они содержатся отдельно, изолированно… Если бы вы слышали, как плакала та женщина! Она просто выла! Я думала, кричала она, здесь святые, а вы хуже полиции! Ночью она попыталась тайком повидаться с сыном. Принесла ему какое-то смешное, ничтожное лакомство, которое украла на кухне… мятные палочки, да! Мятные палочки… — губы у Мелиссы затряслись. Стали подергиваться пальцы рук, лежащих на подлокотниках. — Мальчик был так рад… А Верной… — имя мужа застряло у нее в горле. Она опять сглотнула. Казалось, она вот-вот все же заплачет. — Верной… Когда их поймали, Верной велел своим могучим людям избить эту женщину… на глазах у сына! Он кричал: не надо, не надо, мамочка ни в чем не виновата! Она тебе не мамочка, она тебе чужая теперь, кричал Вер-нон, пойми, дурак! А он кричал: нет! А Вер-нон тогда сказал, что ошибся, в нем нет пророка, нет Бога, он сказал, мальчик — всего лишь человеческий мусор… Он схватил его за волосы, стащил с него пижаму…
Ага, подумала Скалли. Все-таки мальчик был в пижаме ночью. Не слишком-то похоже на концлагерь.
— Ты мусор, говорил он, ты хлам, я ошибся… Женщина плакала, а Верной сам бил мальчика у нее на глазах…
Мелисса запнулась. Молдер хотел что-то сказать ей, или спросить у нее, но вовремя осекся, заметив, как меняется ее лицо, собирается в морщины лоб и оттопыриваются губы. Доктор Крэймер встрепенулась было, но Молдер сделал знак и ей соблюдать спокойствие. Скалли молча вздрогнула, когда раздался уже хорошо им обоим знакомый голос Сидни.
— Гениально! Гениально! До гипноза додумались! — сказал старикашка издевательски. — Ну, ловкачи! Оставьте Мелиссу в покое! Я же вам уже все объяснил. Хотите задавать свои дурацкие вопросы — так задавайте мне. У меня железные нервы. А девчонка и так настрадалась выше всякой меры… Целая жизнь псу под хвост! Вам этого не понять… Нелепая, трагическая случайность!
Опять бред, подумала Скалли, немного расслабляясь. С Сидни иметь дело было все же не так рискованно. Она почувствовала некоторое облегчение. У старикашки нервы, может, и не железные — но все-таки он по-надежнее истерички Мелиссы.
— Послушайте, Сидни. Вы нам звонили несколько месяцев назад, и говорили о том, что у Вернона припрятано много оружия, — сменив тон с отеческого на почти панибратский, проговорил Молдер. — Будто с ним можно Ким Ир Сена разгромить, так много.
— Точно. Я видел однажды. Его выгружали ночью из кузова огромного трейлера. Винтовки, гранаты…
— Где они? Где это оружие? Мы не можем его никак найти. Помогите нам снова.
— Эх… — старикашка даже крякнул с досады. — Честно сказать, не знаю. Рад бы помочь. Терпеть не могу, когда столько оружия на руках у людей, которые слишком уж гордятся тем, что у них есть принципы, убеждения и неколебимая вера. Такие штучки всегда плохо кончаются. Но я правда не знаю. Верной его хорошо прячет. Где-то в поле, в старых тайных погребах, оставшихся еще со времен войны с проклятыми янки…
Это с нами, подумала Скалли. С северянами. Этот Сидни — тот еще фрукт. Не удивлюсь, если он и у приспешников Маккар-ти парился на допросах не просто так, не безвинной жертвой мрачных времен.
— Эти погреба и федераты в свое время не смогли обнаружить, мне рассказывала бабка… Но про них забыли. Совсем забыли. Откуда Верной про них знает — ума не приложу.
Наступила пауза. Скалли тоже ума приложить не могла, что делать дальше. Но у Молдера, судя по его напрягшемуся лицу, возникла некая новая отчаянная идея. Он покусал губу. Чуть пригнулся, впившись Ме-лиссе-Сидни взглядом в лицо — и тихо, просительно сказал:
— Я не умер. Я только ранен, я потерял сознание — а сейчас снова готов сражаться. Прошу тебя, вернись на поле, покажи мне, где вы спрятали оружие — и мы отомстим проклятым янки…
Скалли внутренне ахнула. Доктор Крэй-мер возмущенно всколыхнулась, но не решилась прервать сеанс.
Какое-то мгновение Мелисса оставалась неподвижна. Оно словно было чем-то ошеломлена. Простые слова Молдера парализовали ее. Потом ее лицо медленно осветилось сумасшедшей радостью узнавания. На глазах ее проступили слезы, какое-то мгновение казалось, что сейчас он бросится Молдеру на шею. Но она сдержала себя.
— Это ты… — низким, рвущимся голосом произнесла она. У Скалли защемило сердце. Даже на фотографии с Уорреном эта женщина не была такой, как сейчас — заплаканная, некрасивая, преданно и благоговейно глядящая на обалдевшего Молдера. Наблюдать это было невыносимо, настолько полна она была безмерным счастьем внезапного обретения того, что утратила давно и безнадежно. Чужое горе видеть нестерпимо, но подчас стократ нестерпимей видеть чужое счастье. Особенно когда оно такое, в слезах. — Это ты, любимый. Может быть, твои глаза и поменяли цвет, но разве я не увижу за ними твою душу!
Слезы потекли по ее щекам. Молдера бросило в дрожь.
— Как долго! Сердце разрывается, когда так ждешь. Мне не хватает тебя! Я не могу… — она замотала головой от нестерпимой боли и отчаяния. Слова ее вырывались из самой глубины раздираемого мукой сердца. — Я не могу без тебя жить. И ты не можешь без меня, я знаю…
— Хватит, — решительно произнесла доктор Крэймер и поднялась со своего места. — Это переходит все границы. Эксперимент негуманен.
Эти фразы прогнали наваждение. Глаза Мелиссы погасли, она шмыгнула носом, вытерла слезы рукой и растерянно оглянулась.
— У меня опять был обморок?
— Совсем короткий, — успокоительно сказала доктор Крэймер. — Идемте сюда, милая. Вам надо умыться, а потом я сварю вам кофе.
И посмотрела на Молдера уничтожающим взглядом. Мелисса медленно поднялась. Молдер, словно опаленный, сидел в какой-то прострации, опустив голову. Он даже не оглянулся, когда Мелисса и доктор Крэймер вышли из кабинета.
Тогда Скалли подсела к нему, на подлокотник его кресла. Обняла за плечи. И почувствовала, что Молдер весь дрожит.
— Это болезнь, Фокс, — ласково проговорила она. — Все, что она говорит — это проявление болезни, не более. Она не смогла ответить ни на один конкретный вопрос. Когда ее спрашивали прямо, она уворачивалась так или иначе — то уходя в другую личность, то устраивая этот театр… — в голосе Скалли скользнула неприязнь, почти негодование. — У нас нет ничего, чтобы как-то подтвердить ее слова. Где ты будешь искать эту Элизабет, этого Скотта… Ты никак не сможешь доказать, что она хотя бы отчасти говорит правду.
Молдер поднял голову. Теперь уже его глаза пылали огнем.
— Ничего нет? — спросил он почти с гневом. — А я?
21:07
В кресле для пациентов сидел Молдер — без пиджака и галстука, в рубашке с небрежно закатанными рукавами. Глаза его были полузакрыты, но он не спал. Когда доктор Крэймер завершила необходимые манипуляции и произнесла необходимые слова, она, как и в прошлый раз, поднялась и пересела в глубину кабинета, уступив место напротив Молдера Скалли.
Некоторое время ничего не происходило. Молдер дышал все спокойнее, все медленнее.
— Можно, — сказала затем доктор Крэймер из своего угла.
— Молдер, — спросила Скалли негромко, — что ты видишь?
Молдер ответил не сразу. На его расслабленном лице проступило усилие — а потом черты его страшно, горестно исказились.
— Гетто, — сказал Молдер. — Я вижу гетто, — он запнулся. — Битое стекло… Руины.
И много трупов прямо на мостовой. Мой отец… он тоже мертв. Это Скалли. Скалли вздрогнула.
— Я… я — женщина. Польская еврейка из Варшавы, вот кто я. Я даже не могу подойти к отцу, проститься с ним и закрыть ему глаза… Рядом с ним стоит офицер гестапо. Это наш Курильщик, Человек-Канцероген. Из жизни в жизнь зло возвращается как зло. А любовь возвращается, как любовь. Запомни, Скалли. Из жизни в жизнь, вечно. Любовь сводит души навсегда. Одни и те же души в разных людях живут вместе из века в век…
Господи, подумала Скалли, если бы и впрямь было так, какая это оказалась бы скучища.