Страница 118 из 120
Старухи — матери родов — на опушке громко попросили у Лады, Лели и росениц разрешения привести с собой сыновей и братьев, чтобы и на них упала часть благословения, и это был единственный день в году, когда мужчинам можно было сюда входить. Среди одетых в белые вышитые рубашки неревинских парней издалека выделялся Искрен: на нем была красная рубаха, потому что на поединках Медвежьего великого дня он заслужил право быть сегодня Грозовым Соколом. На его широком поясе золотой нитью были вышиты узоры со священными Перуновыми знаками: весь год этот пояс хранился в Ладином святилище, и только по великим дням его доставали и вручали тому, кто заслужил право представлять самого Перуна в заклинательных обрядах. От торжества и волнения, счастливый и немного даже придавленный выпавшей ему честью, Искрен был бледен, но так красив, что у всех смотревших на него захватывало дух.
По единственной тропе, которую Искрен с Будилой безуспешно искали неделю назад, осторожно ступая, чтобы не мять понапрасну траву и не повредить брачные одеяния богини, все множество людей пришло к Вилиному Оку.
— Он побежит за тобой, а ты беги вокруг озера по солнцу, и так три раза, — учила Гостейку по дороге Зорница, тихо, чтобы чужие не услышали и не поняли, что их новая додола не знает того, что знают даже дети. — Сначала поймать себя не давай, пока три раза озеро не обежите, а потом пусть догонит. Он тебе перстень наденет, поцелует, и вас опять водой обольют, и все.
— Что — все?
— Ну, обряду конец. Озеру жертвы принесут, весь народ до ночи будет перед святилищем гулять. А ты можешь домой пойти, высохнуть хоть, переодеться и отдохнуть.
— А чего отдыхать, я и не устала вовсе! — весело ответила додола.
Ее синие глаза так же ярко блестели из-под стеблей и бутонов венка, щеки были румяны, а движения так же легки и бодры, как утром. Казалось, долгий поход по полям и непрерывная пляска не утомили ее, а, наоборот, напитали силой. Как будто она сама и была — Земля, оживающая под струями благодатных дождей.
Старухи и женщины принесли последние жертвы озеру: молоко, мед и хлеб, причем многие бросали в воду разные мелкие вещи, перстни или застежки. Потом Зорница незаметно подтолкнула Гостейку-додолу вперед. Из толпы мужчин вышел Искрен в своей красной рубахе. Он бросил на Гостейку многозначительный взгляд, но она открыто и ласково улыбнулась ему — на ней одной благоговейный трепет толпы не сказывался никак. Хорошо, что под пышным венком ее лица почти не было видно.
Вся толпа отошла от озера чуть дальше, освобождая полосу вдоль берега. Теперь стало заметно, что берег опоясывает чуть заметная тропка, обходящая кусты и стволы ив. Это был священный путь божества, который уже в течение нескольких веков ежегодно пробивали чьи-нибудь молодые резвые ноги.
Старуха Рамениха, из Лютичей, самая мудрая женщина округи, руководившая большинством обрядов, первой принялась бить в ладоши и петь громким резким голосом:
При первых же словах Зорница многозначительно подтолкнула Гостейку.
подхватила за старухой вся толпа.
Вскрикнув резко и звонко, так что народ от неожиданности присел и даже на миг сбился с ритма, Гостейка бросилась бежать по едва видной тропке вокруг озера. Искрен помчался за ней, и парни вдоль тропы били колотушками в железные котелки, изображая гром, с которым Перун гонится по небу за своей полногрудой возлюбленной.
Гостейку можно было не предупреждать, чтобы не давалась слишком скоро: она неслась быстрее ветра, но при этом еще успевала подпрыгивать, вертеться, заламывать руки и всем видом изображать священный ужас перед громовым богом. На ходу она вскрикивала, и взвизгивала, и причитала, и в ее голосе слышалась отчаянная мольба о спасении. От быстрого бега ее зеленые одежды развевались, цветы и листья сыпались в разные стороны, между распавшимися ветвями мелькало стройное белое тело, подогревая азарт громовика и побуждая его не прекращать погони. Никогда еще в округе Капельской Лады не было додолы, которая смогла бы так полно слиться с духом истинной Додолы, богини дождя!
Над рощей загудел ветер, вершины берез закачались. Шум усиливался, так что заклинательное пение уже было слышно нечетко: земля и небо, ветер и березняк пели и заклинали вместе с людьми. Словно устрашенное этой погоней, солнце спряталось, на поляне потемнело, как будто само озеро со всеми, кто возле него был, погружалось в иное пространство, в то самое, где и решается судьба земного мира. Каждому было жутко, голоса дрожали, но каждый знал: именно теперь все идет как надо!
Гостейка делала уже третий круг, и Искрен забеспокоился, а сумеет ли догнать ее: она мчалась так резво, словно ее нес целый десяток ног. А она, увлеченная бегом, вспомнит ли, что на исходе третьего круга должна быть настигнута?
Но нынешнюю додолу можно было ничему не учить. Сам дух ее знал, что и как она сейчас должна делать. За пару шагов от того места, где она начала свой бег, додола вдруг споткнулась, пошатнулась и замедлила шаг. Одним прыжком запыхавшийся Искрен настиг беглянку и вцепился в зеленые ветки ее одеяния. Додола отчаянно вскрикнула, рванулась, оставив в его руках половину одежды.
Народ ахнул единой грудью: у каждого было чувство, что на их глазах действительно решается судьба мира. Додола отскочила, Искрен опять подался к ней и обнял; она отчаянно билась в его руках, не давая надеть ей на палец кольцо, которое он заранее приготовил и держал в кулаке. Кольцо называлось золотым, но на самом деле было, конечно, медным. Эти брачные перстни Перуна и Додолы для ежегодного праздника изготовляли заново, и они, в отличие от Перунова пояса, оставались на память о выпавшей чести тем, кто их в этот день носил. Додолу всегда представляла только девушка, а Перуна — только неженатый парень; они были лучшими среди своих, и считалось очень правильным и уместным, если в Купалу, которая следует вскоре за вождением додолы, эти двое становятся мужем и женой.
Силясь вырваться, Додола ступила в воду; она извивалась в руках Искрена, стонала, протягивала руки, словно молила кого-то о помощи, и каждого из зрителей переполняли и невольная жалость к настигнутой жертве, и торжество — этот брак ведь обеспечивает дожди и урожай. Одной рукой обнимая свою пленницу, Искрен хотел второй рукой вручить-таки ей кольцо, но она вдруг рванулась в последний раз — и они вместе рухнули в воду озера.
И тут где-то высоко-высоко в небе грянул гром — настоящий гром! — и из сомкнувшихся туч на землю хлынул дождь. Разом обрушившись на рощу, он застучал, замолотил по веткам, и через несколько мгновений на головы людей стали падать обильные капли.
Потрясение было слишком велико: крича в невольном ужасе, народ стал разбегаться с поляны. Теснясь на слишком узкой тропе, вопя и прикрывая головы руками, люди бежали прочь от озера. Плечи и спины у всех мигом намокли, но никто не пытался укрыться под деревьями, все стремились скорее уйти от священного озера, из Ладиного березняка, вернуться из иномирного пространства, куда заманила их слишком способная додола, в простой человеческий мир.
У озера остались только три человека. Искрен, придерживая Гостейку, помог ей выбраться на берег, где ждала их, с приготовленным большим рушником и рубахой, Былятиха. Рушник не понадобился, потому что был и сам теперь насквозь мокрым, но Гостейку это ничуть не беспокоило. Все ветки и травы ее наряда остались в озере, там же плавал, как пышная кочка, ее праздничный венок, а она стояла на берегу обнаженная, отжимая воду из густых волос, и смеялась, поднимая голову к небу, подставляя лицо под плотные струи дождя.