Стихотворения

* * * Как совладать с судьбою-дурой? Заладила свое — хоть плачь. Сосредоточенный и хмурый, Смычком орудует скрипач. А скрипочка поет и свищет Своим приятным голоском. И сам Господь с нее не взыщет Ей всё на свете нипочем. 4 апреля 1924 Рим * * * Великая вокруг меня пустыня, И я — великий в той пустыне постник. Взойдет ли день — я шторы опускаю, Чтоб солнечные бесы на стенах Кинематограф свой не учиняли. Настанет ночь — поддельным, слабым светом Я разгоняю мрак и в круге лампы Сгибаю спину и скриплю пером, — А звезды без меня своей дорогой Пускай идут.     Когда шумит мятеж, Голодный объедается до рвоты, А сытого (в подвале) рвет от страха Вином и желчью, — я засов тяжелый Кладу на дверь, чтоб ветер революций Не разметал моих листов заветных. И если (редко) женщина приходит Шуршать одеждой и сиять очами — Что ж? я порой готов полюбоваться Прельстительным и нежным микрокосмом… <1924–1925> * * * Кто счастлив честною женой, К блуднице в дверь не постучится. Кто прав последней правотой, За справедливостью пустой Тому невместно волочиться. <1925–1926> * * * Нет ничего прекрасней и привольней, Чем навсегда с возлюбленной расстаться И выйти из вокзала одному. По-новому тогда перед тобою Дворцы венецианские предстанут. Помедли на ступенях, а потом Сядь в гондолу. К Риальто подплывая, Вдохни свободно запах рыбы, масла Прогорклого и овощей лежалых И вспомни без раскаянья, что поезд Уж Мэстре, вероятно, миновал. Потом зайди в лавчонку banco lotto, Поставь на семь, четырнадцать и сорок, Пройдись по Мерчерии, пообедай С бутылкою «вальполичелла». В девять Переоденься и явись на Пьяцце И под финал волшебной увертюры «Тангейзера» — подумай: «Уж теперь Она проехала Понтеббу». Как привольно! На сердце и свежо и горьковато. <1925–1926> * * * Как больно мне от вашей малости, От шаткости, от безмятежности. Я проклинаю вас — от жалости, Я ненавижу вас — от нежности. О, если б вы сумели вырасти Из вашей гнилости и вялости, Из     болотной сырости, Из… <1925–1926> * * * Сквозь дикий грохот катастроф Твой чистый голос, милый зов Душа услышала когда-то… Нет, не понять, не разгадать: Проклятье или благодать, — Но петь и гибнуть нам дано, И песня с гибелью — одно. Когда и лучшие мгновенья Мы в жертву звукам отдаем — Что ж? Погибаем мы от пенья Или от гибели поем? А нам простого счастья нет. Тому, что с песней рождено, Погибнуть в песне суждено… <1926–1927>

Мы

Не мудростью умышленных речей Камням повелевал певец Орфей. Что прелесть мудрости камням земным? Он мудрой прелестью был сладок им. Не поучал Орфей, но чаровал — И камень дикий на дыбы вставал И шел — блаженно лечь у белых ног. Из груди мшистой рвался первый вздох. ………………………………………………… ………………………………………………… Когда взрыдали тигры и слоны О [прелестях] Орфеевой жены — Из каменной и из звериной тьмы Тогда впервые вылупились — мы. <Январь — 10 декабря 1927> Париж

Утро

То не прохладный дымок подмосковных осенних туманов, То не на грядку роняет листочки свои георгин: Сыплются мне на колени, хрустя, лепестки круассанов, Зеленоватую муть над асфальтом пускает бензин. [Всё это присказки только. О сказках помалкивать надо. Знаем о чем помолчать. ] Понапрасну меня не учи. Славлю я утренний кофе на светлом моем перекрестке, Пыль под метлою гарсона и солнца косые лучи. <1930-е гг.> * * * В последний раз зову Тебя: явись На пиршество ночного вдохновенья. В последний раз: восхить меня в ту высь,     Откуда открывается паденье. В последний раз! Нет в жизни ничего Святее и ужаснее прощанья. Оно есть агнец сердца моего,     Влекомый на закланье. В нем прошлое возлюблено опять С уже нечеловеческою силой. Так пред расстрелом сын объемлет мать     Над общей их могилой. 13 февраля 1934 Париж