Страница 32 из 33
Нет, лучше во сто крат им смерть, чем униженье!
Как? кровь мою обречь на рабское служенье!
И, посмеваяся над отраслью богов,
С Сизифа пламенем — зреть Солнцевых сынов?
Я з о н
Но не имею сил я с ними разлучиться,
Отдать их — все равно, что жизни мне лишиться.
Нет, не решуся я… и без детей моих…
М е д е я
Довольно! кончено! оставим речь о них.
Но вспомни, рассуди, что ты предпринимаешь,
Меня лишая их, чего себя лишаешь?
Один их вид мой гнев против тебя смирял.
Отняв их, свой покров последний ты отнял.
Я з о н
Желал я облегчить души твоей печали,
Не мысля, чтоб слова мои их умножали.
Тебе я тягостен. Но время, может быть,
Успеет истину очам твоим открыть;
И за поступок мой признательностью вечной
Сама ты мне воздашь.
(Уходит.)
Медея, Родопа.
М е д е я
Воздам, бесчеловечный,
Воздам за все тебе ужасною ценой.
Позором отягчив несчастный жребий мой,
Меня ты счастия последнего лишаешь,
У матери детей, безбожный, отнимаешь…
Всё кончено: страшись! И завтра, о злодей,
Ты позавидуешь мне в участи моей!
Конец второго действия
МАККАВЕИ
Трагедия Гиро
А К Т I I I
Саломия, пять братьев, Елиодор.
С а л о м и я
Как! Сын мой! Ефраим богов иноплеменных
Дерзнет почтить в местах, их игом оскверненных!
Е л и о д о р
Ты в том уверишься! взгляни, уж твой народ,
Мной созванный, сюда со всех сторон течет
И сей чертог толпой несметной окружает.
С а л о м и я
Мой сын, ты говоришь, корону принимает?
Е л и о д о р
Так, здесь ее и честь он примет от царя.
С а л о м и я
Не верьте сим словам, о дети, о друзья!
Тень Ааронова его не постыдится,
И чистою на нем тиара сохранится,
Иль, как Елеазар пример преподал нам,
Уступит он ее одним лишь палачам.
Е л и о д о р
Верь, скоро ты в словах моих не усомнишься.
Сама их истиной в сем месте убедишься,
В его покорности уверен государь.
С а л о м и я
О, сына более мать знает, чем твой царь:
Мой сын — хранить отцов святыню не престанет,
Он братьев, он меня, он Бога не обманет,
Что Ефраим готов богам сим честь воздать,
Меня б вотще пришел сам царь твой уверять.
Как мыслишь ты, Нептал, ты, с ранних лет за братом
Летавший на врагов с губительным булатом?
(Забулону)
И ты, его делам дивившийся в боях,
Что он изменит нам, ты чувствуешь ли страх?
Н е п т а л
ПРИЛОЖЕНИЕ
РОЖДЕНИЕ ЛЕЛЯ ПЕСНИ МОЛОДОГО БАЯНА
1
Я ходил молиться богам, сперва небесным, там земным, а там подземным и просил их научить меня сладостно петь. Но сколько жрецам ни раздарил я овечек и коз, всё ж надо мной смеялись пастушки. Глупец, мне давно бы пойти к Лелю. Он услышал мои молитвы и кинул несколько искр в мою чашу, мед закипел, и я с тех пор воспеваю Леля и чаще пляшущим девушкам пою под лад его рождение, они улыбаются и хвалят Баяна.
2
Что б мы были без вас, прелестные, с вами и пустынная природа теряет свою дикость, и птички поют сладостнее, и мы дышим дыханьем бессмертных. Послушайте повесть мою. Проно выучил внучку свою Ладу волшебству, сим волшебством она отвлекала богов от богинь, перед всяким летала призраком и мучила пустыми желаниями, а в богинь поселяла ревнивость. Только поцелуй мог разрушить очарование, и гонимая Лада тайно ниспустилась на землю. Около горящего дуба лежали дикие обитатели земли, ужасные песни прославляли убийство, и победители пили кровь из черепа вражеского. Лада явилась пред ними, и они устыдились своей жестокости и познали благость бессмертных в нежных объятиях дев.
3
Поверьте мне, милые, ясное зеркало вод опаснее шумящего потока, одно устрашает нас, другое привлекает. Никто из богов, лежа на пуховом облаке, не знал, куда скрылась Лада, и летучий Догода, от которого она не скрылася и даже позволяла дитяте завивать падущие на груди ее кудри, о всем рассказал им, и боги и богини полетели на землю. Боги — похитить поцелуй, а богини — из ревности запрятать волшебницу Ладу.
4
Резвитесь, паст'ушки и пастушк'и, кружитесь, схватившись руками. Без резвости и красота не красота. Мерцана из небесных чертогов привела за полную ручку летуна Догоду: «Вот тебе, прелестная Зимцерла, — сказала она, — вот любовник твой, забавляйтесь, а под вечер я приду за ним». Но прелестная Зимцерла и не глядит на него. «Ты изменил сестре моей Ладе, изменишь и мне! Поди, ветреник, не тронь моих цветов. Я и без тебя буду забавляться пестренькими бабочками. Поди, ветреник, не тронь цветов моих». Он вздохнул и понесся, а ее цветы стали завядать от жару солнечного. Зимцерла вздохнула, и в кусточке что-то вздохнуло. Она уронила слезку, а Догода унес ее на розу и с улыбкой обнялся с Зимцерлой.
5
О властолюбие, что не делают для тебя и бессмертные и смертные! На просвещенный Ладою народ кидается Лед с мечом обоюдуострым. Неизвестный воин, весь покрытый железом, защищает его. Лед ударяет по забралу, забрало поднимается вверх и лицо Лады блеснуло под закрывающимся железом. Исступленный бог схватывает за узду Ладиного коня и обнимает латы, пустые латы на него падают, и молоденький кролик скрывается в кустарнике.
Послушайте, молодые любовники, послушайте, что вам молодой Баян поет. Обманчиво время, а женщины обманчивее и времени. Наши деды, певал Святославов Баян, называли их колдуньями, которые устрашают вас в длинные вечера на посиделках, о девы и юноши. Ужасный Лед хотел похитить у Лады поцелуй, уж она находилась в его объятиях, как, превращенная в белого кролика, сокрылась она в кустарнике. Лед наклонился к кустарнику и выгнал уж не белого, а черного кролика. «Не укроешься!» — кричал он и загнал его в темную пещеру, где вместо кролика кто-то обнял его. «Это ты», — прошептал он и ловил уста ее; но это была Яга, жена его. Тщетно вырывался он из объятий ее; она держала его и осыпала его укоризнами.
Не беги меня, Людмила, я более не буду принуждать тебя сказать мне «люблю». Быть насильно милым нельзя, говорит старинная песня.
Святовид хотел поцеловать Ладу, она убегала его. Лада превратилася в пастушку, он в пастушка; из его объятий она улетела бабочкою, а он пестреньким мотыльком хотел свиться с нею; но хитрая замочила ему крылья, превратяся росою, и он упал меж колючим шиповником. С тех пор Святовид перестал превращаться и улетел в свое солнце.