Страница 10 из 66
14
В один из июньских дней Александр Левант привез на дачу Василия Алексеевича Налымова. Под липами в безветренном зное гудели пчелы. Нинет Барбош энергично стучала тяпкой на кухне. Дамы умудрились даже стащить с себя пижамы, лежа с папиросками в парусиновых креслах. Повсюду – лень и жаркие голубоватые тени.
Среди полдневной истомы неожиданно раскрылась калитка, за спиной Александра Леванта смеялось одутловатое бритое лицо светловолосого человека, одетого во все новое. Дамы слабо ахнули и понеслись к дому, кое-как прикрывая наготу.
Левант рассердился и начал по-турецки кричать в чердачное окно. Оттуда высунулась перепуганная Фатьма, залопотала по-турецки. Левант с бешенством указал ей тростью на пустые бутылки и на пижамы, оброненные на песчаной дорожке…
– Проклятая старуха! – сказал он Налымову, увлекая его в дом. – Но вы не обращайте внимания на некоторый беспорядок. Мой друг, Хаджет Лаше, снявший эту дачу, в отъезде. Дамы, которых вы мельком видели, – его гостьи. У меня нет времени заняться порядком. Это дом без головы, но здесь можно чувствовать себя не стесняясь. Это – богема…
Он ввел Налымова в небольшой салон, затемненный закрытыми жалюзи, и предложил располагаться на любом из диванов. Присев на подоконник, перекатывал во рту сигару.
– Три дамы, – чтобы сразу вам ориентироваться, – эмигрантки из России. Мой друг, Хаджет Лаше, человек необычайно отзывчивый, подобрал их буквально умирающих от голода на тротуарах Константинополя… Одну из них, кажется, он хорошо знавал по петербургскому свету, – та, высокая, чудно сложенная женщина – княгиня Чувашева… Маленькое создание – это несчастная дочь генерала Степанова, – отец пропал без вести, мать умерла во время эвакуации Одессы. Полная блондинка, если не ошибаюсь, – киевская сахарозаводчица, чудный голос, но до сих пор не совсем пришла в себя от потрясений… Сердце обливается кровью, когда подумаешь, что наделали большевики с нашей Россией… Я ведь тоже отчасти русский, у меня были крупные дела в Петербурге… Помните гостиницу «Астория»? Там я держал постоянные апартаменты. Мой друг, Хаджет Лаше… Кстати, вы не знавали его?
– Не вспоминаю, – ответил Налымов, прислушиваясь к женским голосам, слышным из раскрытых окон наверху.
– Совсем недавно он купил у стокгольмского эмигранта гостиницу «Астория» и еще ряд других гостиниц в Петербурге. Очень деловой человек… И патриот, русский патриот…
Заметив, что Налымов плохо слушает, Левант несколько изменил направление беседы:
– Сейчас мы отлично пообедаем. Нинет Барбош научилась у старухи восточным блюдам. Затем я вас покину на попечение дам. Отдыхайте, флиртуйте. А через несколько деньков займемся делами. Меня очень интересует Тапа Чермоев, – вы с ним близки?
– Пили где-то…
– Великолепно. Затем – Леон Манташев и другие… Эти нефтяные короли – беспечнейшие люди… И понятно: сиди себе и гляди, как из-под земли с Божьей помощью хлещут деньги… Словом, об этом в свое время… Идем обедать…
Дамы вышли к столу в белых батистовых платьях. Александр Левант представил Налымова, – его приняли непринужденно, но равнодушно. Обед, в полумраке закрытых жалюзи, начался молчаливо. Левант с жадностью занялся едой. От щек и толстых рук Нинет Барбош, вносившей блюда, дышало жаром плиты. Мадам Мари изнемогала. Мадам Вера по-мужски пила белое вино – стакан за стаканом. Крошка Лили любопытно поглядывала на Налымова.
Отодвинув тарелку, Александр Левант вытер салфеткой лицо и шею.
– Дорогие создания, – сказал он неприветливо, – я оставляю на ваше попечение Василия Алексеевича. Но, если будете его развлекать, как сейчас, он к вечеру сбежит в Париж. Здесь не английский пансион, мои цыпочки…
– Так бы вы сразу и сказали, – мрачным, хриповатым голосом ответила княгиня Чувашева.
Лили неизвестно чему засмеялась, и ее личико с горькими складочками у рта стало молодым. Мадам Мари лениво подняла веки.
– «Нам каждый гость дарован Богом», – пропела она и красивой холеной рукой повела стаканом в сторону Налымова.
Он поклонился, под стулом стукнул каблуками.
Мари спросила:
– Вы военный?
– Бывший…
– Какого полка?
– Право, забыл… (Три дамы изумленно взглянули на него.) Я столько веселился, – право, отшибло память…
Подпрыгивая от беззвучного смеха, топорща локти, он кивал дамам красноватым носом.
Левант сказал:
– Василий Алексеевич командовал серебряной ротой Семеновского полка. Ну-с, давайте о чем-нибудь повеселее…
Но дамы помрачнели от воспоминаний. Княгиня жестко сжала рот, стучала длинными ногтями по скатерти. У Лили увяло личико, будто из него выпустили воздух. Веселья не выходило. Пить кофе пошли в сад, откуда торопливо засеменила Фатьма с приподнятым подолом, полным пустых бутылок и мусора.
Вскоре Левант докурил сигару и уехал. Налымов, поджав ноги, покачиваясь от удовольствия, сидел в траве, потягивал коньячок.
– Слушайте, вы, по-моему, хороший парень, – сказала ему княгиня Чувашева. Теперь, когда не было Леванта, лицо ее стало нежнее, добрее. – Чего ради вы сюда приехали?
– Мой друг Левант находит – мне нужен небольшой отдых.
– Слушайте, давайте по-хорошему… Вам известно, что здесь – притон?
– Княгиня, здесь – очаровательно…
– Меня зовут Верой… Подсаживайтесь ближе… Вы что же – в самом отчаянном положении, что ли? В мусорном ящике?
Налымов все так же – со смешком:
– Я писал моему орловскому управляющему, – он чертовски затягивает с деньгами… Не то мужики не хотят платить, – вообще что-то курьезное… Накопились долги, пришлось несколько стесниться…
– …Ночевать на бульваре, – низким голосом сказала княгиня.
– Как вы угадали? Ночевать на бульварах…
– …Воровать хлеб в ресторанах…
– Воровал… Но не столько стесняло ограничение в еде, как в напитках, представьте… Вы когда-нибудь работали, княгиня, по очистке канализации?
– Работала кое-где похуже…
– На вас надевают огромные сапоги, и вы с лопатой стоите по колени в жижице. В каналах – множество заржавленных булавок, если такая штука воткнется в ногу, вам будет плохо. Но зато под землей я подружился с отличнейшими людьми… Все они отчаянные анархисты, и мне пришлось скрывать кое-что из прошлого… В общем, нужно забыть, что мы жили… Травка, пчелки, коньячок…
– Забыть – умно… Но не так-то легко…
– Забыть, где родились, как вас зовут. Перестаньте надеяться – и станет легко, как птичке…
Княгиня подперла щеку, сдвинула мужские брови:
– Перестать надеяться?
– Это такая же глупость, как воспоминания…
Мари и Лили сквозь дремоту прислушивались к их словам. В словах этого человека из мусорного ящика, в его трясущемся смешке, в пропитых водянисто-серых глазах была какая-то жуткая убедительность. Когда Вера повела его показывать усадьбу, Мари сказала в нос:
– Вера заинтересована…
Лили, лениво болтавшая туфелькой на кончике ноги:
– И он и все мы тут пропадем, как собаки…
15
Левант не показывался целую неделю. Наконец от него пришла на имя Налымова телеграмма из Стокгольма: «Приезжаю понедельник, прошу быть порядке»…
Всю неделю на даче была тишина, благодать, ленивые разговоры. Дамы уходили спать рано, в их комнатах наверху слышались некоторое время тихое всхлипывание и сморканье. Затем гасли все окна, и дача засыпала. Только Налымов еще сидел в траве, поджав ноги. Над липами – черная теплая ночь, над горой наклонились семь звезд Большой Медведицы. Далеко – лиловатый свет над Парижем.
Пропитая душа Василия Алексеевича прислушивалась к неясным, как деревянные трещотки, голосам древесных лягушек. Когда кончался коньяк в полубутылке, он бодренько поднимался и шел в салон, где, не раздеваясь, засыпал на одном из диванов.
Часов с семи утра дамы (с припудренными веками) начинали подходить к двери салона, участливо дожидаясь, когда человек из мусорного ящика перестанет посапывать, откашляется и ясным голосом, как ни в чем не бывало, проговорит будто про себя: