Расцветающая роза

Однако гостей было уже много, и все пребывали в прекрасном настроении. Ресторан сверкал огнями, официантов было почти по числу гостей. Взор Кэтлин приковал громадный подковообразный стол, ломившийся от обилия цыплят, омаров, лососины и экзотических фруктов.

Захлопали бутылки с шампанским, ее усадили в кресло между Паоло и цветущей величественной дамой, а она мысленно подсчитывала, во что же может обойтись графу подобный ужин. Если он действительно в столь бедственном положении, как доверительно поведал Эдуард, то откуда же на все это берутся деньги. Живут ли такие семьи в кредит? Или подразумевается, что они всегда удачно вступают в брак, успокаивая тем самым своих кредиторов? Или, может, их залогом являются все те картины в палаццо и фамильные ценности?

Хотя по другую сторону от Паоло сидела прелестная молодая женщина в белом, он почти исключительно посвятил себя гостье с правой стороны, стараясь, чтобы Кэтлин насладилась итальянской кухней и своим первым визитом в Венецию.

— Забудьте про Арлетт, — шептал он ей на ухо, в то время как Бьянка в ослепительно золотом сиянии на другом конце стола была увлечена ближайшим соседом и одновременно не спускала глаз с брата и девушки, которой тот единственно уделял внимание. — Вы настолько очаровательны, что просто невозможно представить, — мне кажется, я вас знаю давным-давно. — Он смотрел ей прямо в глаза, отчего она смущалась, и он это понимал. Всякий раз, когда Паоло понижал голос, беседуя доверительно, она кожей ощущала проницательный взор Бьянки, и это усиливало ее смущение.

Они были так вычурны и изысканны — эти итальянские дамы из хороших семейств. Своими стройными шеями и покатыми плечами они походили на тех, что изображены на картинах старых мастеров; большие глаза с удивительно длинными ресницами сияли фантастическим блеском. Они носили одежду от знаменитых кутюрье и сверкали драгоценностями; щебетали, как птички в клетке, и вертели головками с черными, словно эбеновое дерево, волосами либо восхитительно тициановскими. Теперь она понимала, почему Тициан писал женщин с волосами как затухающий огонь — на фоне белоснежной кожи это смотрелось чарующе.

Но Эдуард все не появлялся, и даже Бьянка стала терять интерес к Кэтлин и посматривала на дверь, словно ей чего-то недоставало, и Кэтлин приписала это отсутствию француза. Он не появился и к полуночи, когда большинство присутствовавших танцевали.

Танцы были современные, но оркестр играл мечтательно-плавно. Кэтлин в тесных объятиях графа было не совсем удобно, даже немного трудно дышать. Она прямо-таки слилась с его смокингом, он, видно, предпочитал танцы «щека к щеке», без конца нашептывая ей, как она чудно одета, какие у нее волосы, глаза… Она села только тогда, когда началось ночное шоу.

Зал наполняли тяжелые экзотические ароматы. Даже во время шоу многие посетители не переставали говорить, и у нее стала кружиться голова, казалось, еще немного, и ей станет совсем плохо.

Погасли огни лишь во время пляски Арлекина, и тут ее плеча коснулась рука. Подняв глаза, она увидела Эдуарда.

— Пора домой, — шепнул он ей на ухо, и, воспользовавшись тем, что графа отвлекли, они постарались потихоньку ускользнуть. В прохладе ночи Кэтлин наконец вздохнула полной грудью.

Впервые за вечер она испытала удовлетворение. В глазах Эдуарда плясали смешинки, он повлек ее к пристани.

— Гондола ждет, — объявил он, — нельзя терять такую ночь! Я подумал, нужно посмотреть на ночную Венецию. Это то, чего бы вы хотели?

— Это то, чего бы я хотела! — отвечала она, едва дыша.

Кэтлин понятия не имела, в котором часу наконец нырнула в постель. В любом случае это казалось ей совершенно не важным; голова была полна магических впечатлений, в глазах мерцали тысячи огоньков, которые отражались в темной воде. Свет падал из призрачных палаццо, чьи силуэты вырисовывались под серебристым светом луны. Днем у них были другие цвета — ярко-красные, розоватые, а ночью же они обретали естественность, особенно в предрассветные часы, когда стихали каналы и шпили соборов стремились воссоединиться со звездами.

У лодочника была с собой гитара, и он тихо наигрывал на ней. Кэтлин поражалась его способности уединяться в их присутствии, частой смене песен и отсутствию усталости. Эдуард пояснил, что гондольеру платили по часам, но даже такая проза жизни не способна была разрушить горы волшебства. После бегства от Франчини рядом с Эдуардом ничто, казалось, не могло омрачить ее настроения.

Они проплыли по маленьким каналам, посмотрели на сигнальные огни моста Риальто, потом дальше мимо пристаней, где парочки желали им доброй ночи или, скорее, доброго утра. Вышедшая луна превратила остров Лидо в серебряную полоску, а Сан-Джорджо словно покачивался на воде.

Эдуард объяснил ровным голосом, что неотложные дела не позволили ему прийти на вечеринку к Паоло, но про собственное предложение поужинать вдвоем вечером словно забыл. Вероятно, эта ночная экскурсия была предпринята им с целью загладить разочарование Кэтлин, хотя она предпочла бы его объяснение. Правда, под влиянием неземных красот ночи она очень скоро отбросила печальные мысли.

Довольно было того, что Эдуард вызволил ее от ди Рини, и то тревожное любопытство, испытанное ею по отношению к нему, улеглось. Эдуард сидел рядом с ней, и когда бы она к нему ни обернулась, всякий раз встречала его задумчивый, изучающий взгляд. Было что-то еще в его глазах, что ночь не позволяла ей толком разглядеть.

Это могло быть просто восхищение хорошенькой девушкой в черном платье, подчеркивающем белизну кожи и красоту волос. Правда, временами он выглядел отрешенным, словно голова его была занята чем-то еще, от чего он не в силах был полностью отвлечься.

Тем не менее Эдуард словно задался целью показать ей ночную Венецию во всей красе. Кэтлин была очарована мягким тенором гондольера и перебором гитарных струн. Звучали по преимуществу старые итальянские народные песни, изредка перебиваемые модными поп-мотивами. Лодка беззвучно скользила по темным водам, будто и она заслушалась пением гондольера.

У Кэтлин не было плаща, и Эдуард накрыл ей колени легкой меховой накидкой, потом, заметив, что она все еще вздрагивает, накинул на плечи свой плащ.

— Совсем не хочется, чтобы вы простыли, — заявил он.

Кэтлин ощущала себя в каком-то нереальном мире. Рука Эдуарда под накидкой держала ее руку уже с четверть часа, и она не делала попыток освободиться. Их бессвязный разговор наконец умолк, они тихо сидели в ожидании уже близкого рассвета.

Он спросил, понравилась ли ей вечеринка графа, и, казалось, был искренне удивлен, услышав, что совсем не понравилась.

— Я там никого не знала… — начала она несколько патетически, словно нуждаясь в поддержке.

— Вам бы понравилось больше, если бы я был там?

— Я… да. Мне бы это понравилось много больше.

Он улыбнулся ей особенно нежно, но и в этом было что-то потаенное.

— Вы вся как на ладони, моя малышка. Но не надо путать очарование Венеции с жизненными ценностями. Этого всего, — он обвел рукой спящий канал, — достаточно, чтобы свести с ума любую девушку, особенно родом из Англии, где климат совсем другой, а мужчины куда практичнее. Здесь же, в Италии, постоянно сияет солнце и вот такие дивные ночи. Но существующие жизненные принципы не слишком отличаются ни в Англии, ни во Франции. Мужчины и женщины встречаются, влюбляются, хотят видеться больше и чаще…

Она почувствовала сердцебиение и странное стеснение в глубине души, как будто готовилась к разочарованию. Кэтлин понимала или думала, что понимает, то, что он никак не решится сказать ей.

— Мужчины, подобные Паоло, любят инстинктивно, с ними надо быть осторожнее. Не думаю, что он сам вас привлекает, — но, может быть, его титул, семейство? Вы не похожи на Арлетт, вы обеспечены, значит, можете держать себя с ними на равных, но не позволяйте ни ему, ни его сестре — что бы они ни говорили — никоим образом влиять на вас. Я бы хотел, чтобы вы поняли это для вашего же блага.