Звезды Сан-Сесильо

Когда она спросила его, знает ли он Англию, то получила утвердительный ответ.

— Хорошо? — невольно поинтересовалась она.

— Вполне, — кратко ответил он, и Лайза поняла, что ему не хочется продолжать этот разговор.

Большую часть дороги Лайза сидела, откинувшись на роскошном сиденье, и смотрела на его тонкие загорелые руки, лежащие на руле. Хулио превосходно управлял мощной машиной, хотя дорога становилась все круче и труднее. День был жарким и томным, удаленная от воды гряда Пиренеев — темной, как лиловое небо; одни только горные вершины с шапочками снега и поля лаванды и льна яркими пятнами выделялись на фоне этой мрачной стены.

И всегда по одну сторону от них было море, сверкающее всеми оттенками синего цвета. Белый пляж все больше и больше удалялся от них, пока люди на нем не превратились в крапинки, так же как их оранжевые и алые солнечные зонтики.

Они быстро проносились через спящие деревни и мимо разбросанных там и здесь коттеджей. Было время сиесты, и движение на дороге не было оживленным. В воздухе витал сосновый аромат.

К вилле они пробирались сквозь сосновые заросли, создававшие вокруг живую ограду.

Когда он заглушил мотор, на них неожиданно обрушилась полная тишина.

Жиа, сидящая сзади, слишком привыкла к белым зданиям с крышами из зеленой черепицы и кисточкам огненных цветов, свисающих, как пламя, на фоне окон, чтобы это зрелище привело ее в восторг, но Лайза почувствовала, что у нее перехватывает дыхание от удовольствия и восхищения. Перед ее взором предстали зеленые изогнутые чугунные решетки на балконах, вокруг одного из которых вились алые розы, и входная дверь из темного дуба, окованная железными полосками и оттого похожая на дверь церкви.

Они вошли в холл, пол которого был выложен черными и белыми изразцами, витая лестница в стиле барокко вела в спальни. Стены были увешаны портретами, слишком впечатляющими для летней виллы.

Мебель тщательно подобрана и в большинстве своем состояла из вещей, относящихся к определенной эпохе. Глядя на ковры и шелковые занавеси, подушки и орнаменты, Лайза подумала о том, что бы случилось, если бы кто-то их повредил. Она не была знатоком — настоящим знатоком — произведений искусства, но считала, что кое-что узнала в библиотеке Тинторетто, и изысканная греческая ваза из бронзы, стоящая на пьедестале, привела ее поистине в восторг.

Наблюдая, как она благоговейно оглядывается вокруг, доктор Фернандес объяснил:

— Это дом моего друга, и я уже договорился, чтобы снять его примерно на год. Здесь все останется так, как есть: за домом присматривает экономка, а за усадьбой — ее муж. Сейчас они в отпуске, но их можно вызвать почти незамедлительно. Вы могли бы переехать сюда дня через два?

Лайза, немного удивленная, ответила:

— Да, разумеется. Мисс Гримторп тоже приедет?

— Нет, я решил выплатить ей месячное жалованье и отправить обратно в Англию. У нее не очень хорошее произношение, да и Жиа, по-моему, уже выросла, чтобы нуждаться в няне. Она должна сама учиться обслуживать себя, а вы будете ей гувернанткой-компаньонкой.

— Понятно!

В голове же у нее пронеслось: «Так вот как он поступает! Просто отсылает людей, когда они ему больше не нужны, и платит им месячное жалованье, чтобы смягчить отказ!» Неужели и с ней в один прекрасный день произойдет то же самое?

Она заметила, что он довольно пристально наблюдает за ней в полумраке холла.

— Вы думаете, что будете здесь одна? Только вы и Жиа?

— О нет, — мгновенно возразила Лайза. — Здесь же будут экономка с мужем.

— Точно. А сам я буду приезжать и, вероятно, иногда с друзьями.

— Понятно, — снова произнесла она.

Из полумрака дома они вышли в сад. Лайза подумала, что хотя сад и запущен — вероятно потому, что муж экономки стар, — это самая красивая запущенность из всех, какие она когда-либо видела. Розы были на редкость огромными и загадочно-экзотическими. С высоких белых стен дома свисали розовато-лиловые растения, напоминающие ломоносы. Кругом цвел жасмин. Зеленые кипарисы образовывали уже не аллеи, а темные туннели, кое-где росли миндальные и апельсиновые деревья, между которыми были протоптаны беспорядочные тропинки.

Окна главных комнат выходили на большой внутренний дворик, где, наверное, было светло даже после заката.

С улыбкой, осветившей его мрачное смуглое лицо, Хулио Фернандес показал Лайзе дорожку к пляжу, намекнув, что неплохо бы научить Жиа плавать.

— Если, разумеется, вы сами плаваете, — уточнил он.

— Да, конечно, я плаваю.

Он мельком взглянул на нее и, наверное, представил ее себе не в махровом платье, а в коротком купальном костюме, облегающем ее по-детски стройную фигурку, покрывшуюся золотистым загаром под жарким испанским солнцем.

Хулио отвел взгляд и шел, думая о чем-то своем, а Лайза и Жиа плелись за ним по дикому саду, похожему на сад в «Спящей красавице».

Жиа неуверенно посмотрела на Лайзу.

— Разве вам это не кажется странным, — спросила она, — мы только вдвоем в этом большом доме, без папы?

— Но он будет иногда приезжать, — напомнила ей Лайза. — Ты же слышала, он сам сказал.

— Да, — Жиа неожиданно вздохнула, — и он будет привозить друзей, а значит, и донью де Кампанелли!

Лайза вопросительно взглянула на девочку.

— А кто это такая? — Сердце у нее замерло.

Жиа посмотрела на нее зеленовато-карими глазами, полными недетской стойкой неприязни.

— Донья Беатрис де Кампанелли? Гримми говорит, что папа женится на ней! В Мадриде она часто бывает у нас, приезжала и сюда повидаться с папой. Она красивая, как и моя мама, которую призвали к себе святые ангелы, когда я родилась. Они с мамой были кузинами, но я не люблю ее, хотя мне очень хотелось бы иметь маму!

Лайзу растрогали жалобный голос и вздох, последовавший за этими словами, и она покровительственно прижала к себе маленькую фигурку.

Ей показалось, что она видит, как частички разрозненной мозаики становятся на свои места… Роскошная рыжеволосая женщина, обедавшая с доктором Фернандесом… Он проявляет мало любви к ребенку, несомненно потому, что его сердце разбито смертью жены, в которой он, как и всякий мужчина, обвинял ребенка. И теперь, почти через девять лет, он собирался утешиться с кузиной, так похожей на его жену!

Вероятно, его также оскорбляла некрасивая внешность дочери, тогда как его жена была такой красавицей. Это еще одна причина, почему он обходился с ней так резко. Необоснованно резко.

Когда они возвращались к машине, у Лайзы было такое чувство, что вилла, в конце концов, не так уж восхитительна, а заросший сад — просто преступление перед хозяевами виллы. Даже солнце не казалось ей таким золотистым, как прежде, а сосны вообще загораживали свет.

Если уж она осталась здесь жить, она никогда не уедет отсюда такой, какой приехала сюда, — его клеймо пройдет через ее сердце, как тень от сосен на выстланном плитами полу дворика, но в отличие от этой тени, оставив свой неизгладимый след. Она была так уверена в этом, что села в машину абсолютно молча, и доктор Фернандес, включая зажигание, посмотрел на нее с некоторым любопытством.

ГЛАВА 4

На обратном пути он задал ей несколько сугубо личных вопросов, и она автоматически отвечала на них, все еще пытаясь избавиться от влияния тех последних мгновений на вилле.

— Вы должны простить меня, если вам кажется, что я вторгаюсь в ванту жизнь, — промолвил доктор, — но в данных обстоятельствах мне бы хотелось, чтобы все было выяснено. Вас действительно больше ничего не связывает с вашей страной?

— Нет. — Она, казалось, на мгновение заколебалась. — Ничего, это правда.

— Что вы имеете в виду?

— У меня только дальние родственники. — Лайза печально улыбнулась. — Но они вряд ли идут в расчет, не так ли?

— В Англии — вероятно, — признал он, — но в Испании мы придаем семье довольно большое значение. Семья по-настоящему дорога сердцу каждого испанца. Мы не расстаемся и не теряем связи друг с другом, как это, похоже, происходит у вас. — Он нахмурился, глядя на дорогу перед собой, и, кажется, не одобрял англичан с их обычаями.