Страница 22 из 110
– А теперь, – вмешался в разговор Датель, – в нашей будничной жизни, в армии, в казармах, в наших поместьях мы шаг за шагом должны проводить высокие идеи уважения к человечеству… Посмотрите, князь Руцкий зорко следит, чтобы его крестьяне не подвергались излишним тяготам, ссылке и произволу управляющих, у Раховского в роте почти не бывает телесных наказаний, у меня тоже… и мы не одни… От ротных и эскадронных командиров до полковых в некоторых частях почти все против телесных наказаний. Я имею точные сведения, что император сам среди своих теперешних трудов и забот высказывал мысли об уничтожении рабства… Он говорил об этом и со Штейном… Он выразил надежду, что он не умрет, не увидя народ свободным. Я убежден, – продолжал с волнением Датель, – что к нам вернется Сперанский – жертва интриг наших феодалов. Сперанский наш друг, и он был нашим другом с ведома императора, когда четыре года тому назад наш гроссмейстер Фесслер ввел его в масонскую ложу. Мы крепнем и растем… Новиков вам еще много скажет о ваших обязанностях, о круге нашей деятельности. Теперь мы идем все в поход. Благодаря личному доверию шевалье Монтроза вы приняты в сообщество без предварительных посвящений и испытаний. Вам еще многое предстоит узнать… Но нам известно, что наши идеи близки вам.
– Вы правы, – ответил Левон, – я ваш душою. Быть может, и моя жизнь не будет бесплодна…
Датель пожал его руку.
Разговоры становились громче.
Порфирий Егорыч приказал лакеям удалиться, оставив на столе вино и фрукты…
В чаду общих разговоров время летело незаметно.
Лев Кириллович был захвачен общим одушевлением и забылся от своих неотступных мыслей…
XXIV
Весеннее утро вставало над столицей, когда он возвратился к себе домой.
Он чувствовал большую потребность разобраться в своих мыслях и чувствах. Новые впечатления совершенно захватили его. После отчаянной борьбы двенадцатого года, раненный, из глуши своей вотчины он вдруг очутился в столице, в самом водовороте общественных течений, новых мыслей и чувств. Кроме того, нежданное увлечение, как смерч, закружило его… Пророки, масоны, Ирина, предстоящий поход – все сплелось почти в кошмар. Как брошенный в океан с разбитого корабля пловец, уцепившийся за обломок снасти глухой ночью, он чувствовал себя потерянным в душном, грозовом мраке… И как слабый огонек на далеком берегу светилась робкая надежда – найти наконец твердую почву…
Едва он вошел в свою комнату, как послышался стук в дверь, резкий и нетерпеливый.
– Войдите! – крикнул он.
К его великому удивлению, на пороге показался старый князь.
– Я не помешаю тебе, Левон? – спросил он.
– Что за вопрос, дядя! – воскликнул Левон. – Но как же вы не спите до сих пор? Разве княгине плохо? – с тревогой закончил он, и сердце его сжалось при взгляде на старого князя.
Никита Арсеньевич был в обычном халате, с открытой шеей, в мягких туфлях. Его осунувшееся лицо, нахмуренные брови, ввалившиеся глаза носили отпечаток страданий.
– Садитесь, дядя, – взволнованно сказал Левон, – вы сами, кажется, нездоровы. А что княгиня? – повторил он.
– Irene, слава Богу, физически здорова, – произнес князь, тяжело опускаясь в кресло. – Да и я, кажется, здоров. Но все же, – продолжал он, – я хотел именно поговорить о ней.
Левон отвернулся. Он почувствовал, что бледнеет. Ужели князь прочел в его душе его тайну? Левон почувствовал, что на прямой вопрос он не сможет солгать.
Тяжелое чувство длилось несколько секунд…
Но князь спокойно спросил:
– А ты откуда сейчас?
Одно мгновение Левону хотелось все рассказать старику, поделиться с ним своими впечатлениями, порасспросить кое о чем, но он вспомнил о тайне, окружающей их сообщество, и ответил:
– От Новикова. В пятницу мы уезжаем…
– А – а! Ну, что ж! Мне жаль, что ты едешь, но если это неизбежно – поезжай, – сказал старик. Он помолчал и снова начал: – Ты, наверное, сам заметил, как изменилась Ирина после этой истории?
Все ревнивые подозрения разом воскресли в душе Левона.
– Да, – угрюмо сказал он, – я заметил. Княгиня испытала слишком сильное потрясение…
– Она неузнаваема, – упавшим голосом произнес князь. – Я много жил и много видел. Я чувствую, что что‑то тяготит ее душу… Она молода, сильна, горда… Эта история, тем более кончившаяся дурацкой комедией с разоблаченным святым, не могла бы сломить ее. Тут есть что‑то другое. Если бы я не знал Ирины, я мог бы подумать, что какое‑то новое сильное чувство овладело ею… – Голос старого князя звучал сдержанно и скорбно. – А если так… если это так… Какой, однако, вздор, – продолжал он, проводя рукой по широкому лбу. – В ней просто слишком много мистицизма… Я стар… Да, я чувствую это. Я все изжил, все пережил…
Левон молчал.
Кажется, пытка была бы ему легче этого разговора.
Молчание длилось довольно долго.
– Может быть, – прервал молчание князь, – надо развлечь ее? Теперь везде празднества… Мы торжествуем славу русского оружия… Не устроить ли и мне праздник? А? Тем более ты уезжаешь. Это был бы прощальный вечер… Ты пригласил бы своих товарищей, кого знаешь… Это могло бы развлечь ее…
Левон оживился. У него появилась полуосознанная тайная мечта поговорить с ней опять, как тогда… Это так удобно на большом вечере…
– Конечно, дядя, это развлечет княгиню…
– А и то правда, – тоже оживился князь, – живем, словно затворники. Только эти дневные приемы… Тоска. А потом, – все больше оживляясь, продолжал он, – поедем за границу. В Карлсбад. Отчего нет? Туда собираются великие княгини Екатерина Павловна и Мария Павловна, едет Витгенштейн, Остерман, будут Волконские, Анна Степановна Протасова и еще много, много… Пожалуй, и с тобой там встретимся, – уже совсем весело закончил князь.
Эта мысль прямо привела в восторг Левона.
– О, это очень хорошо, – живо отозвался он…
– Да, – с усмешкой отозвался Никита Арсеньевич, – хорошо, если только нас пустят туда… – Это решение, видимо, успокоило старого князя. – Ну, ладно, – сказал он, вставая. – Значит, сперва пируем, а потом – что Бог даст… Доброй ночи.
Он вышел.
Левон чувствовал, что вокруг него сплетается словно какая‑то сеть. Неведомая сила толкает его к тому, от чего он хотел бежать. День за днем, час за часом, шаг за шагом он приближается к какому‑то роковому моменту, и нет силы разорвать крепко сплетенную паутину судьбы. Разве он не хотел бежать? Случайная встреча с Монтрозом задержала его. Теперь опять задержка. Быть может, ему следовало сказать князю, что не нужно никакого празднества, что нужен его отъезд. Ведь он знал, что мог уехать завтра же вечером, и солгал, что едет в пятницу, чтобы лишний раз увидеть Ирину, чтобы сказать ей (он теперь сознавал это в глубине души) то слово, которое жгло его губы… Бежать? Но разве можно бежать от судьбы? Разве он, если будет жив, не прилетит к ней в Карлсбад? Нет, не уйти от судьбы!
XXV
Давно Петербург не видел такого блестящего съезда. Высшие сановники, представители аристократии и военного мира откликнулись на приглашение старого екатерининского вельможи. Князь Никита пользовался большим престижем как в силу своего древнего имени и богатства, так и всем известной близости ко двору.
Непрерывной вереницей подъезжали экипажи к ярко освещенному дворцу. И казалось, им не будет конца.
Любопытный народ теснился на набережной, любуясь иллюминацией дома, на фронтоне которого горел двуглавый орел и под ним соединенный вензель» А. и Е.».
Князь не ошибся, рассчитывая, что этот блестящий прием оживит Ирину. Он уже давно не видел своей молодой жены в таком оживленно приподнятом настроении, и при каждом взгляде на нее его сердце наполнялось гордостью. Он слышал шепот восторга среди гостей. И действительно, Ирина была сегодня ослепительно хороша, в белом платье, с открытой шеей и руками. На черных локонах горела княжеская корона. На шее белела нитка жемчугов с брильянтовой подвеской. Ирина немного побледнела, отчего ее глаза казались больше. Легкий нервный румянец играл на ее смуглых щеках…