Страница 26 из 43
А у выхода из госпиталя Алеше вручили пакет от князя. Там лежал ключ от автомобиля и коротенькая записка:
«Мне нескоро понадобится. Катайтесь».
Вот Романов и послушался профессора, отправился источать радость жизни.
То самое место
— Вон оно, то самое место! — показал он на поле и на жавшуюся к опушке лачугу. — Там все и случилось.
Машину пришлось оставить на дороге. Шли по хрустящей под ногами стерне, взявшись за руки. Алеша по второму разу — что называется, со всей наглядностью — живописал величественные и страшные события позавчерашней ночи.
— …Пью вино, а сам думаю: вот сейчас вся жизнь пролетит перед мысленным взором, в одно мгновение. Так во всех романах пишут. А она не пролетает… Отупение какое-то нашло… Да, я про самое главное забыл! Когда колебался, какой из стаканов взять, чуть было не схватил правый. В котором был яд!
Симочка ахнула.
— Но вдруг, будто наяву, увидел тебя, твое лицо — и как ударило: «Бери левый!»
Студент не то чтобы врал, просто прибавлял и без того эффектной истории еще больше драматизма. Про букву «Л» и «Лешеньку» он, действительно, уже не помнил.
— Это моя любовь тебя спасла, — очень серьезно сказала девушка и побледнела — то ли от сопереживания рассказу, то ли испугалась вылетевшего слова, которым не шутят.
Последовали новые поцелуи. Гораздо более опасные, чем в автомобиле, потому что вокруг не было ни души, а рядом, в рискованной близости, благоухал стожок свежескошенной травы. Не расцепляя объятий влюбленные, словно в самозабвенном танце, сделали в том направлении шаг, другой, третий. Последние остатки благоразумия заставили Симочку прошептать:
— А куда делся этот немецкий капитан, потомок крестоносцев?
Алеша отстранился, помрачнел.
— Не знаю. Наши вчера тут все облазили, не нашли. Наверно, слуга его куда-нибудь унес и зарыл. Ты бы его видела, этого Тимо. Прямо как оруженосец при рыцаре.
С опаской поглядывая на стожок, чуть было не ставший роковым, преодолевшая минутную слабость Симочка развила маневр:
— Пойдем в хижину. Покажешь, как все это было.
Упрашивать его не пришлось.
— Я подглядывал отсюда, — стал показывать Алеша. — Холодно, дождь за шиворот, а у них там тепло, сухо. Вино, цыпленок, разносолы разные. Этот Зепп сидит с белой салфеткой, как на рауте.
— Прямо на полу? — спросила Сима шепотом, будто боялась спугнуть вражеского резидента.
— Нет, на стопке газет. Старых…
И что-то тут стряслось с Симиным обожателем. Он раскрыл рот, заморгал. Внезапно очень невежливо оттолкнул барышню и бросился внутрь.
Она смотрела и ничегошеньки не понимала.
Зачем он мечется из угла в угол? Почему роется в грязном кострище? Подобрал какой-то обгорелый клочок, поднес к самым глазам и вдруг упал на колени, прямо в золу. С ума, что ли, сошел?
У его превосходительства был файв-о-клок
В пять часов вечера, по английскому обычаю, господин начальник контрразведочного отделения устраивал себе маленький repas. Или, выражаясь по-английски, файв-о-клок: кофе со сливками, булочка, потом сигара.
В это священное время тревожить его превосходительство не дозволялось никому. Даже если звонил черный телефон, прямая связь с генерал-квартирмейстером, начальником генштаба и министром, чаепитствующий трубки не снимал. Потому что служба службой, а здоровье важнее. Тридцатипятилетний опыт работы в исключительно нервных учреждениях научил генерала: нет таких срочных дел, которые не могут пять или десять минут обождать.
Только размешал сахар, только вдохнул божественный эфиопский аромат, вдруг в приемной что-то загрохотало, заверещал адъютант. Дверь с шумом распахнулась, и в кабинет вбежал какой-то распаренный молодец, весь в скрипучей коже, с запыленным лицом, на котором розовели чистые круги вокруг глазниц. Генерал с трудом узнал в нем студента Романова.
— Ваше превосходительство! — закричал полоумный, стряхивая вцепившегося в плечо адъютанта. — Беда! Ужасное заблуждение!
Капитан Лазарев (мало того что из тех самых Лазаревых, но еще и отличный, исполнительный офицер) схватил мальчишку за локти и поволок обратно, шипя:
— Вы что, рехнулись?! Ваше превосходительство, я не виноват!
Уволакиваемый за порог студент выкрикнул:
— Папка у немцев!
— Что-о?! — взревел начальник, вскакивая и опрокидывая чашку. Кофе разлился на бумаги, на чудесную лакированную поверхность карельской березы. — Капитан, назад его! А сами за дверь! И никого, слышите? Ни-ко-го!
— Что вы несете?! — накинулся его превосходительство на Романова, едва они остались одни.
Молодой человек пролепетал:
— Они провели меня… Папка не сгорела!
— Вы бредите!
Генерал открыл сейф, кинул на стол коробку, в которой лежало несколько обгоревших кусочков желтого коленкора.
— Вот все, что осталось от папки! Агенты тщательно все проверили!
— Да папка-то, что папка… — Голос студента сорвался. — Он документы унес! А в папку сунул старые газеты!
— Какие газеты? Кто «он»?
— Тимо! А Зепп этот меня нарочно забалтывал! Я, помню, еще удивился, что это он представляться вздумал! Про предков своих, про крестоносцев. А это он время тянул! Чтоб помощник успел содержимое папки заменить!
Но генерал лишь таращил глаза, понимать отказывался. Пришлось рассказать о своем позоре детально, со всеми подробностями. Что не было никакого яда, в обоих таблетках был самый обычный аспирин. Что резидент сактерствовал, изображая мучительную смерть, а слуга ему подыграл. Что дурака-агента выпустили живым нарочно — дабы успокоил начальство: мол, план развертывания уничтожен. На самом же деле он целехонек и сейчас наверняка уже находится в Берлине.
Когда его превосходительство, наконец, уяснил всю кошмарность случившегося, ему стало плохо. Он рухнул в кресло, отодрал шитый позументами ворот. Лицо сделалось серым.
— План развертывания у немцев? Боже, Боже… Это катастрофа. Не отставка. Крепость… Нет, хуже…
Алеша лил из графина воду, чтобы спасать пожилого человека от сердечного приступа, но генерал вдруг вскочил, подбежал к нему и схватил за плечи.
— Господин Романов, Алексей э-э-э Парисович, голубчик! Теперь уж все равно… Не поправить, не изменить… Так вы бы уж… А? — Он оглянулся на дверь и понизил голос. — Сами ведь виноваты. И меня в заблуждение ввели. Ну что теперь поделаешь? Шум поднимать? Что это даст? Только себя и меня погубите. Следствие, суд, разрушенные судьбы. А ради чего?
— Как это «ради чего»? — вырвался из его цепких, как рыболовные крючки, пальцев Алеша. — Вы скрыть, что ли, хотите? Да ведь немцам наш план известен!
Начальник взмолился:
— Тише, что вы кричите! Ну, известен. И что? Кабы был смысл, я бы немедленно, не взирая на последствия, кинулся с рапортом. И будь что будет! — Он отчаянно рубанул воздух рукой. — Да только поздно! Зря погибну. Ни за что. Попусту.
— Как это попусту? — опешил Романов. — Можно же внести хоть какие-то поправки!
— Нельзя. — Его превосходительство доверительно зашептал. — Сообщаю вам под строжайшим секретом. Сегодня подписан высочайший указ о мобилизации. Гигантская машина заработала. Выдвигаются штабы, снаряжаются эшелоны, отгружается амуниция. Остановить или перенаправить эти потоки невозможно, произойдет всеобщий паралич. Через 18 дней полмиллиона наших солдатушек войдут в Восточную Пруссию. Махина! Знают про это немцы или не знают — неважно. Поражения им не избежать. Наша с вами досадная неудача — мелочь, пустяк. Она ничего не изменит. А еще, юноша, я вам вот что скажу.
В выпуклых глазах начальника зажглись экстатические искорки, голос проникновенно завибрировал.
— В Бога надо верить, Алексей Парисович. Он Россию не оставит.
В августе-сентябре 1914 года Вторая армия генерала Самсонова, наносившая главный удар по Германии, была окружена и сгинула в Мазурских болотах.