Страница 16 из 23
Конрад всегда отвечал:
— Спасибо, всё было хорошо. Учительница меня любит.
Госпоже Бартолотти было приятно слышать это, и больше она о школе не расспрашивала.
Кити Рузика, конечно, знала, как Конрад ведет себя в школе. Он рассказывал ей обо всем, и дети тоже рассказывали.
— Знаешь, что этот поганец снова сделал? — докладывали они ей.
И после обеда, когда Кити приходила к Конраду или он к ней, она говорила:
— Конрад, почему ты не подсказал Фреди, сколько будет двенадцать умножить на двенадцать, отнять семнадцать и прибавить тридцать шесть? Конрад, нельзя выдавать товарищей! Конрад, не надо записывать тех, кто выходит из класса!
Но Конрад качал головой и говорил:
— Кити, я не потому делаю так, что хочу, правда, не поэтому. Но они нарушают правила, а учительница сказала, что моя обязанность записывать их нарушения. Я же должен выполнять свои обязанности!
Кити пробовала объяснить Конраду, что дети не будут его любить, если он и дальше так будет вести себя. Она уговаривала его, как раненного коня, но Конрад грустно покачал головой и сказал:
— Ничего не выйдет, Кити, меня таким сделали. И так научили в отделе окончательной обработки! Я не могу иначе!
— Ну, хоть попробуй, ради меня, — попросила Кити, ведь ей нелегко было дружить с мальчиком, которого все ненавидели.
И Конрад попробовал ради Кити. Был урок физкультуры. Дети хотели качаться на кольцах. А учительница хотела, чтобы они ходили по перевернутым гимнастическим скамейкам.
— Начинаем! — кричала учительница. Но дети шепотом договорились:
— Устраиваем забастовку! Не будем ходить по этим дурацким гимнастическим скамейкам.
Они сели на пол, скрестив ноги, и не двигались с места. Конрад тоже сел на пол и скрестил ноги.
— Начинаем, быстро, быстро! — кричала госпожа Штайнц.
Дети не двигались с места. И Конрад тоже. Он думал: «Так хочет Кити! И дети тоже так хотят!» Но вот учительница сурово посмотрела ему в глаза и сказала:
— Конрад, как ты себя ведешь? От тебя я такого не ожидала!
Конрад и правда не хотел идти по лавке, хотел оставаться с детьми, но ничего не вышло, его как будто кто-то схватил и поднял вверх. Он не мог сопротивляться.
— Позор! — зашипели дети.
Конрад уже стоял возле лавки.
— Мерзкий штрейкбрехер! — шипели дети.
Конрад уже шел по лавке.
— Молодец, Конрад, — похвалила его учительница.
— Поганец! — зашумели дети. Всему классу пришлось в наказание десять минут прыгать по кругу. Конрад десять минут сидел на турнике. Запыхавшиеся дети, пробегая мимо турника, зло поглядывали на Конрада, а его глаза были полны слез.
После уроков дети сказали Кити:
— И тебе не стыдно дружить с таким поганцем, с таким мерзким занудой?
— Он не поганец, правда, — защищала Кити Конрада. — Поверьте мне!
Она не могла объяснить детям, откуда взялся Конрад и почему таким стал, поэтому они и не верили ей. И Кити понимала их. Она думала: «Если бы я знала Конрада только по школе, то тоже не любила бы его».
Кити каждый день говорила Конраду:
— Конрад, тебе надо измениться!
Один раз после обеда Кити сидела в гостиной с Конрадом и госпожой Бартолотти. Кити принесла с собой викторину, и так как они с Конрадом знали ответы наизусть, то спрашивали госпожу Бартолотти. Она слегка покачивалась в кресле, ела маринованную селедку, доставая её по кусочку из большой банки, заодно красила в голубой цвет ногти на ногах и не могла правильно ответить ни на один вопрос.
Кити даже корчилась от смеха, когда госпожа Бартолотти говорила:
— Где стоит наклонная башня? Наверно, в Гинтерштинкенбруне. Там все наклонилось. — О корне из числа она вообще не имела никакого представления. — Корни есть у деревьев и цветов, а не у чисел! — возмущенно выкрикивала она. — А из корня желтой горечавки делают хорошую настойку! — Она продолжала лакировать ногти, вздыхала, когда размазывался лак, и говорила: — Выходит, еще есть и корень из ста сорока четырех? И из него можно тоже делать настойку?
— Корень из четырех будет два, — объяснил ей Конрад, — корень из девяти будет три, а из шестнадцати — четыре!
— Выходит, что два, три, четыре растут в земле! — весело говорила госпожа Бартолотти.
Конрад хотел еще что-то объяснить ей про корни, но в дверь позвонили. Два длинных звонка. Оказалось, что это почтальон. Он принес заказное письмо. Конверт был большой, плотный, голубого цвета. Такой же, как тот, что был в посылке с Конрадом. И без обратного адреса.
Госпожа Бартолотти посмотрела на письмо, потом на Конрада, затем снова на письмо.
— Кто вам прислал письмо? — заинтересовано спросила Кити.
Госпожа Бартолотти засунула письмо в карман халата и пробормотала:
— Да это какая-то реклама!
— Рекламу не посылают заказными письмами, — возразила Кити.
А Конрад сказал:
— Мама, это же письмо с фабрики. Вы можете при Кити спокойно говорить об этом. Она всё знает.
Глава восьмая
— Распечатайте письмо! — попросила Кити.
Госпожа Бартолотти заколебалась.
— А если там что-то неприятное?
Госпожа Бартолотти предпочитала все неприятное откладывать на потом. Писем из финансового управления она вообще не распечатывала.
— Забудем о нем, — предложила она. — Или сожжем, словно его и не было.
— А если в нем что-то приятное? — сказала Кити. — Может, Конрад получил наследство от фабрики или что-то еще!
Госпожа Бартолотти запустила руку в карман и ощупала конверт.
— Дети, дети, — пробормотала она, — я на ощупь чувствую, что ничего приятного в нем нет. Письмо начинено дурным.
— Тем более его надо распечатать, — сказала Кити. — Неизвестное зло страшнее того, что уже известно.
Госпожа Бартолотти вытащила голубой конверт из кармана и отдала его Кити.
— Прочитай его ты, — сказала она, — а то я за себя не отвечаю!
Кити разорвала голубой конверт, вытащила из него сложенный в четверо голубой лист, развернула его и начинала читать:
«Многоуважаемая госпожа Бартолотти,
как выяснилось во время проверки нашего отдела сбыта, произошла досадная ошибка. Из-за неточности в работе нашего компьютера Вы получили семилетнего мальчика, который Вам не полагается. Поэтому просим Вас немедленно его вернуть.
В свое время Вы выслали заказ на два блока памяти марки «Мемориа», производство которых мы давно прекратили, поэтому выполнить заказ не можем.
Просим Вас немедленно подготовить мальчика, чтобы наш отдел обслуживания как можно быстрее забрал его и передал настоящим родителям.
Обращаем Ваше внимание на то, что фабричные дети во всех случаях до конца жизни остаются собственностью предприятия, и оно отдает их родителям только на прокат, как телефонные аппараты, чтобы они выращивали их и пользовались ими.
Поэтому любые Ваши протесты будут напрасными, и про обращение в суд не может быть и речи.
Мы очень сожалеем, что так случилось.
С глубоким уважением…»
Кити запнулась, поднесла письмо ближе к глазам и сказала:
— Я не могу прочитать подпись, какой-то Гонберт или Монберт!
— Мне безразлично, какая там подпись, чтобы его черти побрали! — дрожащим голосом сказала госпожа Бартолотти.
Хотя она и была густо выкрашена в голубой, красный и розовые цвета, однако позеленела вся. И дрожал у неё не только голос, но и руки. Она вдруг словно уменьшилась и похудела.
— Значит, в ближайшие дни… — пробормотала она. — В ближайшие дни…
— Неужели вы, правда, отдадите его? — закричала Кити.
Госпожа Бартолотти из кармана платок, высморкалась, засопела и тихо сказала:
— А что же делать, если он принадлежит не мне, ведь я заказывала больше памяти. — Она снова высморкалась, снова засопела и продолжила: — А кроме того, я не умею готовить, и слишком ярко крашусь, и Эгон говорит, что я плохая мать!
До сих пор Конрад сидел тихо, молча, весь напряженный. Теперь он вскочил и крикнул так громко, как никогда еще не кричал: