Страница 12 из 23
Конрад шел по главной улице между госпожой Бартолотти и господином Эгоном.
— Мне очень трудно еще различать, что означает говорить по-детски, а что означает говорить невежливо. Мне надо еще хорошо изучить это различие.
Когда они повернули на улочку, где жила госпожа Бартолотти, то заметили, что за ними бежит Кити Рузика и машет рукой. Госпожа Бартолотти остановилась.
— Эта не та невежливая девочка, что живет под тобой? — спросил господин Эгон, а когда госпожа Бартолотти кивнула, добавил: — Я не хочу, чтобы Конрад общался с ней. Это девочка не раз показывала мне язык!
Кити Рузика сразу показалась госпоже Бартолотти еще приятнее.
— Мой сын будет общаться с этой девочкой сколько захочет! — воскликнула она.
— А мой нет! — воскликнул господин Эгон. Кити была уже совсем близко, поэтому Конрад спросил:
— Что мне теперь делать? Общаться с ней или нет?
— Ты должен… — начал господин Эгон, потом крикнул: «Ой!» — потому что госпожа Бартолотти снова наступила ему на ногу.
— Слышишь, что говорит отец? Ты должен общаться с нею, — улыбаясь, сказала госпожа Бартолотти.
Кити уже подошла к ним.
— Добрый день, госпожа Бартолотти, — сказала она. Господину Эгону девочка только поклонилась, а Конраду улыбнулась. — Сегодня у меня день рождения, — продолжила она, — и ко мне придут дети. Я была бы очень рада, если бы и ты пришел. Мы собираемся в три! Бывай! До трех!
Глава шестая
Кити побежала дальше. Наверно, она потому так спешила, что до трех нужно было сделать много дел. А Конрад с родителями шел медленно.
— Я против, — заявил господин Эгон. — Она невоспитанный ребенок!
— Не говори глупости! — рассердилась госпожа Бартолотти. — Она совершенно нормальная девочка. Да еще и красивая!
— Тебе очень хочется туда идти? — спросил Конрада господин Эгон.
Конрад подумал. Потом сказал, что еще хорошо не знает, очень ли ему хочется. Но Кити ему нравилась. А кроме того, ему кажется, что пойти к Кити наверно было бы полезно, он бы мог там лучше научиться говорить по-детски.
Господин Эгон вздохнул. И потому, что он ничего не хотел запрещать Конраду, и потому что боялся за свои пальцы. Ведь у госпожи Бартолотти снова появилось сердитое, грозное выражение на лице. Она сказала:
— Конрад, это дело очень простое: если ты сегодня пойдешь к Кити, ты мой сын, а если вечером тихонько ляжешь в кровать, то его!
— Понятно, мама, — сказал Конрад. Однако господин Эгон не сдавался.
Когда они подошли к дому, он неожиданно вспомнил, что собирался после обеда повести Конрада на чертово колесо.
— Эгон, иди в свою аптеку! — крикнула госпожа Бартолотти, дрожа от злости.
Но господин Эгон не торопился в аптеку. Сейчас был обеденный перерыв. Аптеку он открывал в два часа. У него был еще целый свободный час, и он хотел провести его в квартире госпожи Бартолотти. Однако она решительно запротестовала.
— Нам некогда! — сказала она. — У нас нет еще подарка на день рождения. И нет обеда для тебя. И вообще мы хотим побыть одни, понимаешь!
— Тогда до свидания, — сказал господин Эгон и печально поплелся в свою аптеку.
Конрад стоял и смотрел ему вслед. Он тоже погрустнел и тихо сказал:
— Мне жалко отца.
— Нечего его жалеть. Такого старого зануду!
Господин Бартолотти потянула его домой.
— Он мой отец, и я его люблю!
Конрад еще больше погрустнел. Поэтому госпожа Бартолотти торопливо заверила его, что и она любит Эгона. Всем сердцем любит! И Конрад снова повеселел.
Когда они пообедали, господин Бартолотти начала искать подарок для Кити. Доставая из шкафа в гостиной игрушечный сервиз, когда-то давно заказанный, она заметила, что Конрад хочет поговорить о господине Эгоне. Он начал с намеков: мол, родители должны мириться друг с другом, так лучше для детей, и если родители ссорятся, то в большинстве случаев виноваты оба. А еще сказал, что все люди разные и надо быть благожелательным к своим близким.
Госпожа Бартолотти мыла запыленный сервиз и тихо бубнила:
— Конечно. — Или: Да, да. — А сама думала: «Теперь мне нельзя и слова сказать про Эгона! Ведь я снова разозлюсь, начну ругать его, и Конрад снова загрустит».
Она решила при Конраде не говорить больше про аптекаря ничего плохого. И наступать ему на ноги только тогда, когда будет полностью уверена, что Конрад не увидит.
Без пяти минут три Конрад стоял уже у двери в прихожей, готовясь идти на день рождения. Он трижды умылся, дважды причесался и обулся в только что начищенные ботинки. В руках он держал коробку из-под обуви, завернутую в тонкую розовую бумагу. Сверху на коробке был приколот зеленый бант из двадцати петель. А розовую бумагу госпожа Бартолотти всю изрисовала маленькими красными сердечками. В коробке был упакованный игрушечный сервиз.
— Ну, Конрад, — сказала госпожа Бартолотти, — тебе можно уже идти.
— Еще нет трех, — заколебался мальчик.
— Несколько минут не имеют никакого значения, — сказала госпожа Бартолотти.
Но Конрад продолжал колебаться. На лестнице послышались голоса и смех. Голоса были детские.
— Слышишь, другие гости уже идут, — сказала госпожа Бартолотти.
Конрад кивнул, но не сдвинулся с места.
— И Флориана пригласили, — сказал он.
— А Флориан хороший мальчик? — спросила госпожа Бартолотти.
— Это тот, что кричал мне вслед: «Бартолотти в болоте», такой большой и толстый.
— Он просто пошутить хотел, — сказала госпожа Бартолотти и улыбнулась, чтобы её слова были убедительнее. Она не хотела, чтобы Конрад огорчался.
— Вы правда верите, что Флориан хотел пошутить? — спросил Конрад.
Он так внимательно смотрел в её лицо, что госпожа Бартолотти перестала улыбаться и сокрушенно покачала головой.
— Так зачем вы говорите, если совсем не верите в это?
— Чтобы ты не огорчался.
— Неужели вы думаете, что я не буду огорчаться, если вы будете говорить неправду? — сказал Конрад.
Потом он спросил, почему есть дети, которые безо всякой причины дразнят других детей.
— Мне этого не объясняли на фабрике, так объясните вы, — попросил он.
Однако госпожа Бартолотти не могла ему ничего объяснить, по крайней мере, не смогла найти объяснения так быстро. Она пообещала Конраду хорошо поразмышлять и ответить на его вопрос, когда он вернется из гостей.
— Честное слово, что я подумаю над этим, — сказала госпожа Бартолотти.
— А вы не обманываете меня? — спросил Конрад.
— Честное слово, — еще раз сказала госпожа Бартолотти.
— Ну, так я теперь пойду, — сказал Конрад.
Госпожа Бартолотти придержала дверь. Она стояла и смотрела ему вслед. Когда он был уже на лестнице, она крикнула ему вслед:
— Если этот Флориан, этот негодник, снова будет дразнить тебя, врежь ему пару горячих!
Конрад остановился.
— Врезать пару горячих? — спросил он. — А что это значит?
Госпожа Бартолотти только из дверей и воскликнула:
— Дай ему оплеуху, вот что это означает! Тресни его, сынок, по башке, съезди ему в ухо, врежь по морде так, чтобы у него звездочки перед глазами появились!
Конрад покачал головой.
— Этому меня тоже не научили! — сказал он и пошел вниз.
Госпожа Бартолотти уже не видела его, но слышала, как он позвонил в дверь Рузиков. Сразу же прозвучал голос Кити Рузики:
— Привет, Конрад, хорошо, что ты пришел! Заходи! Ой, какой красивая коробка, это будет, наверно, самый лучший подарок на мой день рождения.
Потом двери закрылись. Госпожа Бартолотти тоже закрыла дверь, зашла в ванную и густо изрисовала лицо: синим под глазами, красным рот и розовым щеки. Затем отправилась в рабочую комнату, села за станок и продолжила ткать ковер. Она ткала красный цветок с розовыми крапинками на синем фоне. Цветок выходил не таким красивым, как обычно, потому что госпожа Бартолотти думала не о нем, а о детях, которые дразнят других детей. Почему они дразнят их? Сначала госпожа Бартолотти нашла очень простое объяснение. «Просто это плохие дети, — подумала она. — Маленькие поганцы! Такие они уж злые уродились!» Но потом госпожа Бартолотти вспомнила, как ей когда-то говорила мать: «Деточка моя, бери пример со своей двоюродной сестры Луизы, она более вежливая чем ты». Маленькая Берта очень не любила слушать наставления и каждый раз, когда встречала свою двоюродную сестру Луизу, показывала ей язык и бекала. А еще госпожа Бартолотти вспомнила, как она в свое время кричала вслед маленькому Гансу, сыну соседки: «Слюнтяй! Слюнтяй!». И подумала: «Почему я это делала? Я же не была плохим ребенком, не была пакостницей. Наверно, я тогда очень гордилась тем, что у меня не текут слюни!» И госпожа Бартолотти вздохнула, потому что дело с этим обзыванием не такое простое и что очень трудно будет правильно объяснить все Конраду.