Страница 47 из 63
Мне было совершенно ясно, что только коллегиальное мнение в состоянии осветить сложившуюся ситуацию в истинном свете.
Все меня поддержали. Совещание приняло следующие рекомендации. Во-первых, партийным и советским руководителям Грузии следует не в кабинетах отсиживаться, а немедленно идти на митинги и выступать перед людьми с разъяснением своей позиции. Да, это неудобно, неуютно, освистать могут, но все равно надо идти и разговаривать непосредственно с людьми. Во-вторых, учитывая опасность массовых беспорядков, необходимо усилить охрану важнейших, жизненно необходимых хозяйственных объектов и обезопасить людей от непредсказуемых событий, чреватых вспышками межнациональной вражды. С этой целью надо перебросить в Тбилиси воинские части, в том числе за счет возвращения их из Армении.
Таковы были рекомендации рабочего совещания. О том, когда перебрасывать воинские части и в каком количестве, — речь не шла вообще. Эти вопросы попросту не обсуждались. Были приняты сугубо политические рекомендации.
Кстати, именно этой мыслью я и завершил совещание:
— Будем считать, что мы выработали политические рекомендации, и вечером, по прибытии Михаила Сергеевича, доложим о них Генеральному секретарю.
Все одобрили такое решение, и мы разошлись.
Было около трех часов дня.
В тот день больше никаких сообщений из Тбилиси я не получал, никто мне по этому поводу не звонил, с Патиашвили по телефону я не связывался. Напомню: мне предстояло, как говорится, разгрести кучу аграрных дел, привезенных из командировки. Этим я и занимался до конца дня, до позднего вечера, потому что прилет Горбачева трижды откладывался. И во «Внуково-2» я выехал лишь после десяти часов вечера.
На следующее утро я улетел на отдых в Сочи и только там из передач Центрального телевидения узнал о тбилисской ночной трагедии. Кстати, немедленно позвонил в Москву Горбачеву:
— Что случилось в Тбилиси, Михаил Сергеевич?
— Пока непонятно, разбираются. Видимо, произошел ка-кой-то срыв у Патиашвили, — ответил Горбачев.
Позднее, уже после моего возвращения из отпуска, картина постепенно начала проясняться. Не вдаваясь сейчас в оценку того, следовало или не следовало использовать войска для прекращения несанкционированного митинга, скажу, что меня в немалой степени интересовала политическая подоплека случившегося. Именно в ней, на мой взгляд, коренились истоки трагедии, гибели невинных людей. Выяснилось, что лидеры некоторых «неформальных движений» Грузии, которые возглавили митинг, стоят на ярко выраженных националистических, антисоветских позициях, к тому же требуют выхода Грузии из состава СССР. Иными словами, речь шла о неприкрытых антигосударственных призывах. Поэтому, анализируя события в Тбилиси, нельзя было обойти вниманием политические цели митингующих.
Кстати говоря, в докладе Собчака второму Съезду народных депутатов СССР на этот счет прямо говорилось: «Политическую, моральную и иную, в том числе правовую, ответственность за свои действия должны нести организаторы несанкционированного митинга у Дома правительства. — И дальше Собчак называл их поименно: — Церетели, Гамсахурдиа, Чантурия и другие лидеры неформальных организаций, которые допустили в ходе проведения митинга различные нарушения общественного порядка, призывали к невыполнению законных требований властей, не приняли мер к прекращению митинга, не попытавшись, таким образом, воспрепятствовать трагическому исходу событий».
Депутат Шенгелая назвал события в Тбилиси «военной карательной акцией», потребовав лишить депутатского мандата командующего ЗакВО генерала Родионова. В тот же день выступил депутат Гамкрелидзе, который говорил: «9 апреля в 4 часа утра под предлогом разгона несанкционированного митинга и мирной демонстрации в Тбилиси было совершено беспрецедентное по своей жестокости массовое избиение невинных людей, повлекшее за собой человеческие жертвы… Эта военная операция, которой руководил командующий войсками Закавказского военного округа генерал-полковник И.Н. Родионов, задумывалась, очевидно, не как операция по разгону мирного митинга, а как заранее запланированная карательная операция по уничтожению людей… Планируемая акция такого масштаба, с такими политическими последствиями, должна была быть заранее известна высшему руководству страны».
Я слушал выступавших и недоумевал. «Военная карательная акция», «под предлогом разгона», «заранее спланированная акция по уничтожению людей»… Что это? Что происходит на съезде? Да, трагедию в Тбилиси действительно необходимо тщательно расследовать — наказать тех, чьи непродуманные действия привели к гибели людей, тут сомнений не было. Одновременно для оздоровления политической обстановки в Грузии надо спокойно разобраться, чего же добивались устроители митинга. Но ведь акценты отчетливо смещаются в совершенно иную плоскость: затевается глумление над армией, идет атака на высшее руководство страны, а политические цели митингаторов заранее объявляются священными. Я-то хорошо знал, что обвинения в «заранее спланированной карательной акции» — это невероятная чушь, не имеющая под собой ни малейших оснований. Почему же она муссируется с такой настойчивостью? Трагическое происшествие в Тбилиси, несомненно, начинало обретать черты политического «тбилисского дела». Но зачем? С какими намерениями это делается?
Явное становилось тайным…
Между тем яростная атака на армию, начавшаяся в первый же день съезда в связи с тбилисской историей, была дружно подхвачена «демократической» прессой. Общественное мнение активно настраивали против Вооруженных Сил. Попытки генерала Родионова изложить свое понимание трагических событий встретили мощный отпор, требования о лишении его депутатских полномочий зазвучали не только на съезде, но и в печати, по телевидению
Вспоминая обстановку, в которой возникло «тбилисское дело» на съезде, сопоставляя ее с общим ходом дела в стране, я все отчетливее осознавал, что «тбилисское дело» — не сама ночная трагедия, а именно «дело», Политическое «дело»! — служило определенным прикрытием для каких-то так называемых неформальных сил, стремившихся к власти. Впрочем, не так уж трудно было понять, что это за силы. Те самые грузинские националисты, которые организовали митинги в Тбилиси, чтобы оторвать Грузию от Советского Союза, разгромить компартию республики.
Между тем комиссия по «тбилисскому делу», созданная на первом Съезде народных депутатов СССР, приступила к работе. И как-то утром мне позвонил ее председатель Собчак, сказал, что члены комиссии хотели бы встретиться со мной.
— Пожалуйста, я готов. Когда и где? — спросил я.
Тот разговор с членами комиссии мне особо запомнился вот почему: меня менее всего расспрашивали про обстоятельства «тбилисского дела», а больше интересовались положением в стране, моим отношением к сепаратизму, оценками по части национальной политики. Помню, был и такой вопрос: как вы относитесь к очернительству нашей истории, к осквернению памятников революционной и боевой славы? И еще: ваше отношение к первичным партийным организациям на заводах, на шахтах? Объясняя, почему задаются такие вопросы, совершенно не относящиеся к «тбилисскому делу», кто-то сказал:
— Егор Кузьмич, пользуясь этой встречей, просто хочется получше узнать вашу политическую позицию как члена Политбюро.
Поскольку членов комиссии было человек двадцать, то и вопросов такого плана мне задали довольно много, беседа длилась больше часа. Что же касается непосредственно тбилисской истории, то прозвучало только два вопроса:
— Кто вел совещание седьмого апреля?
— Совещание проводил я.
— Совещание протоколировалось?
— Нет, это было рабочее совещание, такие совещания не стенографируются и не протоколируются, таков общепринятый порядок в ЦК.
Вот и все. Правда, министр юстиции В.Ф.Яковлев добавил:
— Надо было бы эти вопросы решать в государственных органах, а не в партийных.